Азимут смерти. 4 страница

"Ад опустел... "

Услужливая память подсказала окончание фразы: «Все демоны здесь».

Петр не мог вспомнить, откуда, но автора он знал. Уильям Шекспир. Поэт другой страны и другой эпохи. Но как точны слова, что он передал грядущему поколению, или, скорее всего поколениям.

Момон подхватил фонарик и некоторое время, причем достаточно долгое, тупо щелкал выключателем, направив свет на надпись. Надолго ли хватит батарейки, его в данный момент почему-то интересовало меньше всего, хотя задуматься об этом следовало бы. Но, как всегда и бывает, во время опасности, во время нестандартной ситуации человек может измениться кардинально. Вот и Петр, всегда широко мыслящий, хитрый и уверенный в себе барыга, сейчас стал обычным трусливым тюфяком, который не понимал, что происходит, не знал, что делать дальше и очень-очень боялся. Боялся будущего и того факта, что его может не быть вовсе.

Уставившись стеклянным взглядом на надпись, которая благодаря фонарику то появлялась, то растворялась в кромешной темноте, Момон ничего чувствовал лишь страх, поднимающийся к горлу.

"Ад опустел... все демоны здесь!"

Он до этого-то не слишком верил в людей, а сейчас они все казались исчадиями ада.

Даже не сказали, за что! Хотя нет... За что, он прекрасно себе понимал, хотя и не разделял их уверенности и уж тем более виноватым себя не чувствовал. Он наоборот спасти хотел. Другой разговор, что у него не получилось, и он вернулся на станцию один, но это не вменяет ему вину за гибель целой группы. Ну а почему теперь не пускали обратно? Даже на чужой станции. Это никак не вязалось с происшедшим. Звери, а не люди.

Петра пробил озноб. На заброшенной станции было довольно прохладно, но по ощущениям Момона – что-то не то. К ознобу примешивалось чувство вялости, а также то ли от долгого мигания фонарика, то ли от недавнего нервного напряжения и шока - слезились глаза.

Петр щелкнул кнопкой, вырубив свет. Ничего не изменилось. Глаза продолжали слезиться. Он несколько раз протер их, но видимо напрасно. Из-за грязи, скопившейся на руках, глаза защипало. Момон выругался, но новый приступ озноба заставил его замереть. Отдаленная догадка слегка забрезжила в темноте нежелающего думать мозга.

Мужчина снова включил фонарик и посветил на свои грязные дрожащие руки. Затем дотронулся до лба. Он был влажный и горел. Его лихорадило. И от этого факта Петра затрясло еще сильнее. Ужас медленно просачивался внутрь, как и холод от начинающейся болезни, необжитой станции и тьмы медленно заползающей в жизнь мужчины, как и осознание того факта, что люди знали о его болезни и предупредили об этом другие станции.

Заставили его скитаться по темным тоннелям без надежды на какую-либо помощь. Медицинскую, людскую. Без жалости, без сострадания и возможности нормальной смерти. Человеческой смерти.

В горле стало сухо. Может это была просто необходимость в питье, так как часов пять во рту росинки не было, а может болезнь брала свое, иссушая слизистую. Петр осмотрелся. Как-никак лихорадка над ним еще не взяла вверх, а поддержание сил имело смысл не только как поддержание жизни, но и как единственное средство борьбы с болезнью. В слабом организме болезнь прогрессирует быстрее.

В охватываемом светом фонарика пространстве нашелся лишь мусор. Хлам, оставленный за двадцать лет деятельности человека. Ничего полезного и ничего, чтобы могло удержать в себе влагу, которая конденсировалась на холодных сводах.

Чуть дальше к его станции, вспомнил он, по левому тоннелю должна была быть лужа. Но когда он ее там видел, Петр не помнил. Но попытаться стоило. К тому же прием пайка, в любом случае вызовет только еще большую жажду.

Мужчина поднялся на ноги, ощущая в них слабость и, освещая фонариком путь, побрел в тоннель, совершенно не ощущая времени. А оно поджимало.

***

- Разрешите доложить!

- Докладывай.

- Нашли Соболева!

- Что?.. Где?

- Сам приполз. Скребся в герму под утро.

- Состояние?

- Хреновое...

- Что?

- Простите, тяжелое. Но доктор говорит, что жить будет. Уже через пару дней сможет рассказать, что случилось с группой.

- Хорошо. Что доктор о болезни Мамонова говорит?

- Не чума! Но болезнь идентификации не поддается. Скорее что-то с поверхности. Скорее не опасное.

- Так... Отряди трех человек на поиски Момона. Найдите, приведите и держите пока в карантине. Ясно?

- Так точно!

***

Да! Петр нашел ее. Лужу, которую он когда-то видел в тоннеле. Она была на месте и даже более широкая, чем подсказывала память. Она ласково поблескивала в тусклом свете фонарика и словно играла с жаждой Момона, заставляя все его существо к ней тянутся.

Но Петр не торопился. Он припал на колени рядом с краем, нагнулся как можно ниже и понюхал. Вода, как вода с еле заметным запахом соляры. Ничего, переносимо. Затем он лизнул поверхность. Тот же неуловимый привкус топлива. Ну, прямо чуть-чуть...

И более не в силах сдерживаться мужчина трясущимися от развивающейся болезни руками зачерпнул воды и жадными глотками стал пить. Утолив жажду, он прислонился к тюбингу, стараясь отдышаться и тут его вывернуло. И рвало до тех пор, пока от спазмов не заболел живот, и вся поглощенная вода не вышла наружу.

Для питья она была не пригодна.

Момон вынул сух пай и начал жадно глотать сухую галету, стараясь тщательно прожевать ее, но в спешке не всегда успевая. И снова его вывернуло. Забрезжило смутное сомнение, что вода не только не пригодна для питья, но и опасна. Легкий привкус соляры никак не хотел уходить, а во рту образовалась неприятная вязкость.

Петр взвыл от отчаяния. Мало того, что не утолил жажду, так еще и испортил сух пай. Да ко всему прочему разболелась голова, как подтверждение болезни.

Сколько он еще просидел у этой лужи, он не помнил. Да и вести отсчет было не по чему. Фонарик вдруг увял на глазах, несколько раз моргнув на прощание, после чего сказалась усталость и нервное напряжение последнего дня. Тьма обволокла и убаюкала. И мужчина провалился в беспокойный сон, наполненный разнообразными образами. В основном жуткими и пугающими.

Через несколько часов он проснулся в холодном поту, но уже чувствовал себя лучше, не смотря на слабость, вызванную голодом. Но зато болезнь очевидно слегка отступила. Он нашел в себе силы подняться и пошел дальше. Ото сна мысли немного прояснились и он смог вспомнить, что на следующей станции всегда росли грибы, что он продавал любителям расслабиться. Они были галлюциногенные, но это его сейчас волновало мало. Самое главное то, что они могли немного утолить его невыносимую жажду и чуть-чуть голод. А о последствиях наркотика можно позаботиться и потом. Сейчас главное жизнь.

Эта заброшенная станция была другая. Часть свода здесь обвалилась, открыв небольшое "окошко" наружу. Так что свет еле-еле, но проникал сюда. Свод же, что обвалился, образовал собой насыпь земли вперемешку с бетоном и арматурой. И вот на этой куче росли они. Полупрозрачные бледные грибы на тонких ножках, которые и были очень популярны у наркоманов на его станции. В небольших количествах гарантировали человеку расслабленность и небольшой набор цветных картинок в зависимости от ситуации и настроения человека, съевшего такой грибок.

Долго думать Петр не стал. Обычно не думаешь, когда сгораешь от жажды или голода. Но небольшую сдержанность все-таки проявил.

Присел, сложив ноги в позе лотоса, трясущимися пальцами аккуратно сорвал один гриб, и, засунув в рот, медленно разжевал, наслаждаясь сочной мякотью. Было приятно ощущать, как тепло разливается по телу, не смотря на болезнь и холод, царящий на станции. Исчез противный привкус соляры во рту. Пропала головная боль. И возникло ощущение легкости. Той легкости, когда ничего не болит, легко дышится и организм ощущает себя всемогущим. Даже луч света, просачивающийся сквозь небольшое отверстие в своде станции, казался ярче, а воздух с поверхности, наполняющий станцию - теплее.

Небольшое чувство голода и жажды осталось. Все-таки один гриб не мог утолить все и сразу. Поэтому Петр, почувствовавший себя намного лучше, и слегка потерявший чувство меры, принялся горстями срывать грибы и, почти не жуя, проглатывать.

Все мы - заложники своих решений. Только не всегда знаем, к чему, в конечном счете, наше решение может нас привести. Момон, находящийся на грани нервного срыва, пищевого отравления и болезненного истощения, не смог предугадать реакции своего организма на внезапное улучшение состояния. Даже последние наркоманы с его станции не поглощают более двух-трех грибочков за раз, а он успел сжевать пару горстей, прежде, чем его "накрыло".

Сначала рефлексы замедлились, мышцы расслабились. Зрачки расширились до неимоверных размеров, руки опустились, не дожеванные грибы стали выскальзывать вместе со слюной из раскрытого рта, а мочевой пузырь опорожнился.

Но ничего этого он уже не помнил. Напряжение последнего дня, голод, болезнь и увиденная им надпись слились воедино в отравленном мозге мужчины, кардинально меняя настроение и вызывая навеянные всем этим галлюцинации.

"Ад опустел... все демоны здесь!"

Внезапный взрыв чувств - злость, ненависть, отчаяние, страх - наполнил Момона изнутри, заставив его излиться душераздирающем вое. Это не был простой крик, это был вой. Вой взбешенного до безумия больного существа, загнанного в угол и оставленного умирать в одиночестве. Он больше не был человеком в прямом смысле этого слова. Токсичное вещество, вызывающее галлюцинации совместно с разрушительными процессами испытанных им ранее чувств и ощущений сломали его.

В приливе энергии он заметался по полутемной станции, сминая грибы, спотыкаясь и падая. И уничтожая руками и зубами то, что могло напомнить ему человека и что разгоряченное галлюциногеном воображение, дорисовывая, превращало в страшные картины Ада. И людей, покинувших это жуткое место и теперь окружающих Момона. Пустые коробки, предметы быта и инвентаря, когда-то оставленные людьми, почти истлевшую одежду. Он ободрал в кровь руки, пока пытался стереть с грязной покосившейся колонны чей-то старый рисунок, в котором можно было смутно угадать семью. Так и не стерев, он просто замазал их кровью, обильно сочившейся из израненных, разбухших пальцев. После чего, схватив палку, стал лупить ей по гипсовым фрескам, напоминающим ему о людях, стараясь разрушить их, выковырять их из мест в колоннах, где крепились.

А потом...

Потом услужливая мысль вдруг подсказала ему, где живут демоны. Он это знал. Знал всегда. И даже жил когда-то давно среди них. И эта услужливая мысль не давала ему покоя, пока он некоторое время стоял с поднятой палкой и стекающей изо рта слюной, додумывая следующую - еще более умную мысль. Затем снова взвыв, он пустился в сторону своей станции.

Через некоторое время где-то в тоннеле раздался заунывный вой, после чего последовали предупреждающие крики и матюки, а завершил нарушающую тишину метро какофонию звуков треск автоматной очереди...

***

- Лежи, Соколов! Ты как?

- Уже лучше. Думаю, еще пару дней и бегать буду...

- Ну-ну. Ты лучше не думай, а доктора слушайся... Хотя... Ты можешь сейчас говорить? Не устанешь?

- Нет. Нет, конечно! Спрашивайте.

- Хорошо. Что там произошло? Можешь рассказать?

- Да... Думаю, да. По крайней мере до того момента, как потерял сознание.

- Отлично. Доктор тоже слушайте внимательно. Возможно, там есть разгадка...

- Да разгадка итак есть. Хм. В общем, это тяжелая форма аллергии, вызванная спорами какого-то нового растения, только вот какого?

- Итак, Соколов?

- Значит, мы вышли на поверхность, и ничего не предвещало беды. До ближайшей "перевалки" всего минут тридцать хода, причем маршрут и все здания постоянно исследуются нами, так что особых сложностей не должно было случиться. Так может, только "залетный" какой нарисуется... А вишь, нет. Подозрение закралось у старшего, что нечто странное в подвале одного из домов происходит... То ли звук какой, то ли стон. Вот мы вчетвером туда и спустились. А Момон снаружи остался. Что-то в останках ларька выискал. Вот и стал рыться. А мы значит внутрь... А там... Какое-то растение доедает еще живую тварь...

- Растение?

- Да. Оно большое. С толстым массивным стволом и листьями, которые острыми иголками на них удерживают жертву, а цветок... Ну, то, что должно быть цветком... Поедает! А еще бутоны не распущенные у него по сторонам. В общем, старший дал команду стрелять, чтоб его... Вот тут-то оно и выстрелило. Вернее... Разбрызгало, испустило... Ну не знаю как... В общем, из бутонов, словно газ, пошла зеленая пыль. И... и...

- Успокойся, Соколов. Это растение выпустило пыльцу, как я понимаю, против которой не помогли противогазы.

- Мы в течение минуты все попадали на пол и потеряли сознание или... умерли. Не знаю точно. Когда ко мне сознание вернулось на какое-то мгновение, я понял, что меня вытаскивает на поверхность Момон. Только вытащил, сам раскашлялся. И... Ну и все, что я помню.

- Ясно. Теперь все ясно.

- Простите...

- Да?

- Я хотел бы увидеть Петра. Пожать ему руку. Позовете?

- Нет. Его нет...

- То есть как? Когда же он вернется?

- Он не вернется... Он ушел оплакивать своих товарищей со станции... Хм. В неизвестном направлении... В общем, он не вернется.

Дата добавления: 2015-11-14