Избранная дискография 1 страница

Предисловие

Временами хард-рок приводит людей в многочисленные мрачные и неожиданные места. Дэвид Эллефсон шел по этому тернистому пути многие годы: как и многие из нас, он бывал в аду и возвращался обратно.

Иногда вопреки ожиданиям рок-звезды становятся опасными, загадочными и саморазрушительными. Некоторые из нас выходят из этого состояния трезвыми, но, к сожалению, некоторые перегорают и умирают раньше времени: непростая задача выдержать все это без посторонней помощи.

Дэвид смог увидеть, что творилось с ним и его окружением. Он принял тот факт, что нуждается в помощи, и теперь он живет той жизнью, которой хочет жить. Как ни странно, порой самая бунтарская и противоречивая вещь, которую может совершить рокер, это стать христианином.

Элис Купер, 2013

Вступление

Поначалу мне не хотелось писать эту книгу. Не потому что мне не хотелось делиться с вами своей жизнью, а потому что откровенные книги знаменитостей пользуются популярностью, их теперь как грязи. На самом деле большая часть из тех книг, что я перелистывал в книжных магазинах, начинаются с трагедии и катятся по наклонной!

Что ж, это не обо мне – такой моя жизнь не была. К счастью, мой друг, журналист Джоэл МакАйвер приставал ко мне больше двух лет с просьбой записать свою жизнь посредством Skype во время моих путешествий по миру. Я дал свое согласие по крайней мере на это, и связался со своим пастором в Скоттсдейл, Аризона, чтобы он дал мне вектор: он предложил, чтобы вместо написания очередной искренней сказки о перипетиях рок-н-ролла, я выбрал иной угол обзора для своей книги – тот, что откровенно рассказывал бы о моем пути как личности, а не только рок-звезды.

Он предложил мне написать исповедь о своей жизни, и сказал, что эта книга должна стать чем-то большим, чем просто увлекательным чтивом: кроме прочего она могла стать фантастической возможностью поделиться с вами подробностями моей борьбы с верой и наркотической зависимостью. Меня поразило, что окружающим людям требуется вдохновение, им нужно понимать, что у них есть силы не дать угаснуть своим мечтам и вере в поклонников, и при этом так же преуспевать в мире, который учит нас отходить от правил и подвергать себя риску, чтобы победить. Мне тяжело дались эти уроки, и они – вместе с дружбой, всепрощением и примирением легли в основу этой книги.

Периодически мы стали общаться с Джоэлом, начиная с его офиса в Англии и заканчивая различными точками по всему миру. По мере общения звучали рассказы о жизни, вот так и родился сценарий. Эти разговоры легли в основу книги, которую вы сейчас держите в руках. Небольшой комментарий пока вы не приступили к чтению первой главы: эта книга не только о Megadeth, группе, сооснователем которой я выступил в 1983-ем, и которая была моим домом большую часть моей карьеры. Она об уроках, полученных мной во время пребывания в Megadeth и за ее пределами.

На мою долю выпала счастливая жизнь. В общем и целом меня пощадили разрушительные составляющие шоу-бизнеса, перед которыми не устояли мои современники. В сущности, моя жизнь достаточно обычная, есть учесть весь этот рок-н-ролльный цирк, который окружал меня в профессиональные годы в музыкальном бизнесе по сути с тринадцатилетнего возраста. Но черт возьми – по крайней мере это был веселый цирк!

Без лишних слов давайте сдернем занавес, и пусть начнется шоу…

Дэвид Эллефсон

Скоттсдейл, Аризона, 2013

Пролог

Каково это - воздержание от героина? Ну, как тяжело болеть гриппом, зная, что если просто пойдешь и достанешь наркотик, тебе станет лучше через три-пять минут. У тебя расстройство желудка, болит все тело, и чувствуешь себя просто ужасно.

Вот так я себя и чувствовал 20 августа 1988 года, когда моя группа Megadeth летела в Англию, чтобы сыграть перед 107,000 людей на популярном фестивале «Монстры Рока» в Касл Донингтон. Я должен был чувствовать себя так, словно нахожусь на вершине мира. Вместо этого я был в аду собственных проблем.

Мы прилетели в Англию и поехали на машине к месту проведения концерта, в двух часах езды к северу от Лондона. Мне пришлось избавиться от герыча на самолете перед прохождением иммиграционного контроля в аэропорту Хитроу, и неизбежное воздержание поразило меня словно удар в живот. Я отправился в наш отель, и мне стало так хреново, что все тут же об этом узнали. Все были в шоке. Я был таким хорошим наркоманом – таким хитрым. “Ты американский нарик!” – сказал доктор.

Как только я сошел со сцены, мне стало так плохо, что я едва добрел до нашего автобуса.

Мой рассказ начинается задолго до всего этого…

Глава 1

Фермерский мальчик

“Если сам не воплотишь свою мечту, всегда найдется кто-то, кто использует тебя, чтобы воплотить его мечту” – Тони Гаскинс

Я вырос на ферме в шести милях к северу от г.Джексон, штат Миннесота, в маленьком городке с населением порядка трех тысяч. Самое первое мое воспоминание, мне тогда было два годика или даже меньше, как бабушка держит меня на руках, а я выглядываю из окна столовой, наблюдая за тем, как грузовые автомобили для перевозки скота заезжают и выезжают со двора.

Эллефсон - норвежская фамилия, однако мои смешанные корни охватывают Норвегию, Германию, Англию, Данию и Швецию. Моими дедушкой и бабушкой по линии отца были Генри и Анна Эллефсоны. Мне не посчастливилось хорошо их узнать, потому что я был очень юн, когда они оба умерли от хронической сердечной недостаточности, той же болезни, которая унесет жизнь их сына, моего отца, много лет спустя. Намного лучше я знал родителей мамы, Артура и Изабель Йоргенсон, и провел немало уикендов на их ферме в Гиллэтт Гроув, штат Айова, в двадцати минутах к юго-западу от Спенсера.

Бабуля Изабель была очень строгой, а Арт был маленьким веселым лысым дедушкой, которому нравился периодический журнал о кинозвездах-девушках и огнестрельное оружие, а еще он был неравнодушен к железной дороге. У него была потрясающая крупнокалиберная винтовка винчестер 22 калибра, с помощью которой мы стреляли по мишеням на пастбище, располагавшемся за его старым фермерским домом. У меня всегда была отличная меткость и хорошая техника стрельбы. Однажды я даже сбил воробья прямо с телефонного провода, хотя нам строго-настрого запретили стрелять в эту сторону, потому что если бы мы попали в сам кабель, наш дом остался бы без телефонной связи на несколько дней, пока представитель компании не выберется, чтобы наладить связь. Когда дедуля Арт увидел, что я неравнодушен к оружию, он тут же преподнес мне винтовку в качестве подарка, она до сих пор хранится у моего брата дома. Во многом огнестрельное оружие было моей одержимостью, пока я не открыл для себя бас-гитару.

Моя мама Фрэнсис, была дипломированной медсестрой, и обучалась сестринскому делу в г.Норт-Платт, Небраска. Мой брат Элиот родился 15 мая 1963, а я появился на свет 12 ноября 1964. Мама бросила свою карьеру медсестры, чтобы воспитать нас с братом. Она была очень жизнерадостная, милая и счастливая: она была типичной благородной добросердечной верующей мамой. Самой замечательной. Мой отец, наоборот, был очень строгим человеком: он выходил из себя, если слышал, что я сквернословлю, к примеру. Он был очень строгим родителем, а мама была дружелюбной.

В былые времена мой отец был скотоводом. У него случился сердечный приступ, когда мне было два годика вне всяких сомнений из-за того, что он курил и потому что среднезападная американская диета богата мясом, так что в конце концов он распродал крупный рогатый скот и перешел на зерновое хозяйство. Мой отец не был типичным фермером а-ля спецодежда и вилы: он был дальновидным бизнесменом. По сути все поколения Эллефсонов были дальновидными бизнесменами. Они были консервативными, образованными людьми, чтившими традиции и передававшими их из поколения в поколение.

Нам принадлежала ферма площадью в восемнадцать акров посреди целой мили равнинных сельхозугодий. В сущности, вся местность в Миннесоте, где я вырос, была разбита на квадратные мили, с большими просторными территориями с кукурузными и соевыми полями. Одно удовольствие было расти там, потому что можно было стрелять из ружий, стрелять стрелами из лука или гонять мяч для гольфа, и ничего не разобьешь. Нас окружали обширные пространства, и у нас никогда не было страха опасности, похищения, разбоя. Мы даже не запирали дом, уходя, а ключи оставляли в машине. Соседи заезжали к нам на чашку кофе, и болтали с моими родителями по несколько часов подряд. Жизнь на ферме была незамысловатой, и основывалась на работе, и жесткой трудовой дисциплине, отличавшей жителя этой части Среднего Запада.

Я воспитывался в лютеранских традициях, и трапезы нашей семьи всегда начинались с обязательной лютеранской молитвы: “Снизойди, Господи Иисусе, будь нашим гостем, пусть эта пища будет благословенной. Аминь”. Эту молитву проговаривали все присутствующие; и без разговоров! Трапезы были очень семейными – утро, полдень и вечер.

Ни в коей мере я не был богат, но судя по сегодняшним стандартам, основная доля моего воспитания пришлась на верхушку среднего класса. Когда я был маленьким, моя семья располагала достаточно скромными средствами, но был период в 1970-х, когда дела в фермерской сфере пошли весьма неплохо. Ни с того, ни с сего мы перестраиваем дом и получаем новую мебель. Вероятно, самым явным признаком нашего новоявленного процветания было то, что мой отец построил крытый бассейн и несколько фермерских построек, а еще у нас стало пять машин в гараже.

Помню, как родители учили меня понимать наше новообретенное благосостояние, говоря: “Эй, послушай, мы собираемся построить бассейн. Во всем округе лишь у одной или двух семей есть еще бассейны, поэтому не хвастай об этом в школе”. Они практически предупреждали нас, что это благосостояние может привести нас к тому, что нас станут считать высокомерными и чванливыми, а мы этого не хотели. Правда заключалась в том, что фермерство во многом напоминает на музыкальный бизнес, буквально то густо, то пусто, и слишком многое не зависит от тебя. Нас заставляли усердно работать на ферме и быть смиренно благодарными за все блага.

Резкий подъем фермерства, однако, продлился совсем недолго. С приходом Рональда Рейгана к власти вступил в силу запрет на ввоз российского зерна, это было частью продолжавшейся Холодной Войны. Внезапно горы излишков зерна была рассеяны по всему Среднему Западу, а цены на зерно стали резко падать.

Между 1978 и 1980 годами цены на землю достигли абсолютного максимума, и мой отец обанкротился, как и несколько других фермеров, и взял регулируемый займ с высокой процентной ставкой, которые создали обвал в сельском хозяйстве. Внезапно, высокая ипотечная ссуда на землю вместе с падающими ценами на зерно создали идеальную бурю, и большинство семей потеряли свои фермы. Позднее я отметил этот период времени в популярной песне Megadeth “Foreclosure Of A Dream”.

Я обожал ферму, но я не так уж любил сельское хозяйство, поэтому мой брат Элиот всегда был кандидатом номер один на получение прав на руководство от моего отца, когда наступит время. Он выражал склонность к фермерскому хозяйству в очень юном возрасте. Когда я начал интересоваться музыкой в 11 или 12 лет, Элиот был сосредоточен на дисциплине и работе на ферме.

Благодаря этому мой отец спокойно позволил мне проявлять интерес к музыке. Страстью моего отца была архитектура: юношей он формально изучал ее в течение года в университете Миннесоты, после чего вернулся, чтобы принять руководство над семейной фермой, и у него всегда были замыслы, планы и лежали чертежи. Он построил бассейн и самостоятельно реконструировал дом, предварительно набросав на бумаге все чертежи. Это было довольно впечатляюще, когда вспоминаешь об этом сейчас.

Моя семья принадлежала к приходу лютеранской церкви нашего спасителя г.Джексона. Мой отец принимал в церковных делах активное участие, а мама пела в хоре. Мы с Элиотом провели там свою юность, в конце концов получив лютеранское напутствие и обращение. Фактически он и моя мама по сей день являются членами этой церкви, и я захожу туда каждый раз, когда возвращаюсь домой между мировыми турами.

У пастора лютеранской церкви нашего спасителя, пастора Тэнжа был сын по имени Дуайт, который был хиппи – совсем не дерзкий участник тусовок, просто обычный подросток 70-х. Он водил школьный автобус. Дуайт всегда слушал рок-н-рольное радио в автобусе, в частности, WLS, это AM-радиостанция, вещающая из Чикаго. Именно тогда я услышал исполнителей вроде Styx и их песни “Lady” и “Lorelei”. Я также услышал Sweet и песни вроде “Ballroom Blitz” и “Love Is Like Oxygen”. Как только я услышал рок-н-ролл в автобусе, чувак, моя жизнь начала стремительно меняться. Я обожал искаженные гитары: я не знал, почему я их люблю, но знал, что они мне очень нравятся.

Мой отец нанял батрака по имени Гэри Рэньер, у которого была восьмитрековая компакт-кассета альбома Овердрайв Бэкмена-Тернера “Not Fragile”, выпущенного в 1974, когда мне было девять лет. Я ездил с ним на тракторе: это был один из первых тракторов, оснащенный восьмитрековым проигрывателем, он был звукоизолирован и оснащен кондиционером: довольно классный аппарат. Я слушал музыку и мне это очень нравилось. У моего приятеля Грега Хэндевидта, который в конце концов переехал со мной в Лос-Анджелес после окончания школы в 1983, была двенадцатидюймовая двойная пластинка этого альбома ОБ-Т. Ты открывал ее, и внутри было фото всей группы. Помню, как видел Рэнди Бэкмена с Фендером Стратокастером, Блэра Торнтона с гитарой Гибсон ЭсДжи, и Фреда Тернера с черно-белым басом Рикенбэкер 4001.

Грег Хэндевидт (школьный друг): Я познакомился с Дэвидом в шестом классе, когда моя семья только-только переехала в Джексон. Мы оба были фэнами KISS, так и познакомились. Я увидел его в вестибюле с надписью “KISS” на одной из его книг, и сказал ему: “KISS пользуются гитарами Gibson и барабанами Pearl”, а он выпалил в ответ: “И усилителями Marshall!” Он был популярным парнем; все обожали его.    

Никогда не знал, что есть такая вещь как бас-гитара. Длинный гриф, большие толстые струны, и она звучала по-особому…и офигенно. Тогда я услышал KISS. Их песня “Shout It Out Loud” была для меня особенной: она полностью изменила меня. Джин Симмонс играл на басу Гибсон Грэббер на обложке пластинки KISS “Alive”, и что-то в этом инструменте привлекло меня.

Тем временем, пока я втягивался в рок-н-ролл, дома на ферме начали происходить перемены. Моя семья начала ходить на вечеринки в некоторые близлежащие соседские дома. Ни разу не видел, чтобы мои родители пили, и вдруг мне девять или десять лет, и мы тусуемся с семьями, которые пьют в большом количестве.

Помню, как-то ночью мы возвращались домой из соседского дома, и мама с отцом лихачили на дороге. Мы съехали на обочину, и один из них открыл дверь и швырнул ее на обочину дороги! Это было очень пугающе. И я подумал: “Это же ужас – что происходит вообще?” Даже в юном возрасте мне показалось это пугающим и совсем не понравилось. Это было мое первое знакомство с опасными последствиями употребления спиртного и сумасбродного поведения его сопровождающего.

Мы также начали ходить на концерты в Армори в центре Джексона, где около тысячи человек танцевали в одном большом танце. Там играли мьюзик-бэнды, исполнявшие кантри, а я всегда наблюдал за басистами. Меня тут же привлек этот инструмент. Дома мы смотрели телешоу под названием “Hee Haw”, оно было очень популярно. Я ненавидел саму музыку, но был очарован инструментами, блеском и шоубизнесом; он просто затянул меня. Я был в восторге.

Мама с одобрением отреагировала на мое увлечение рок-музыкой. Она пела в церковном хоре, но выросла на рок-н-ролле – она видела выступление Элвиса в Ветеранс Аудиториум в Де-Мойн, штат Айова. Она рассказала мне, что зал даже не был полным, потому что это было еще до того, как Элвис стал популярен. Он бросил шарф в толпу, и мама даже поймала его. Она недавно сказала мне, что хочет, чтобы после смерти этот шарф достался Марти Фридману, который позднее стал гитаристом в Megadeth, потому что он самый большой фанат Элвиса. Она любит Марти и высокого о нем мнения. Она всегда уважала рок-н-ролл. Она “въехала” в него.

У нас дома был кассетный проигрыватель в органе Вурлитцера, в то время он был достаточно современным аппаратом. Одной из записей, которую мы крутили постоянно, была “Иисус Христос Суперзвезда”, которую я обожал, потому что это был рок. Он казался опасным, даже само название. Он напоминал церковный хор, но судя по звучанию, вряд ли был одобрен церковью.

Я учился музыке на этом органе Вурлитцера, и это было мучительно скучно. Затем в пятом классе я взялся за тенор-саксофон, в основном потому что он казался мне самым клевым инструментом в ансамбле. Позднее я узнал, что женщинам нравятся саксофонисты, поэтому я должен совершенствоваться, просто это было не мое. По большей части я делал это потому, что меня не интересовало диск-жокейство, и мне нужно было выбрать какой-нибудь факультатив.

Все эти события привели к тому, что я попросил у мамы бас Гибсон летом 1976-го, когда мне было 11 лет. Я хотел Гибсон, потому что видел название этого бренда на заднике альбома KISS: я подумал, раз уж KISS выбирают эти инструменты, ни о каких других вариантах не может быть и речи. Гибсон должен был быть лучшим брендом. Мы отыскали подержанный бас Гибсон EB-0. Он появился на распродаже в соседнем городке Фермонте, и мы купили его за 150 баксов. Затем мы отправились в Вортингтон Мьюзик, в городок, расположенный в тридцати милях от нашего, и приобрели небольшой 12-ваттный комбик Фендер Бэссмен с 12-дюймовым динамиком.

Все это звучало отвратительно, поверьте на слово. Сочетание Гибсон EB-0 с единственным звукоснимателем на грифе, плюс струны в плоской обмотке и этот маленький комбик были ужасны, особенно на желаемой мной громкости. Я пришел домой, подключил все это и подумал: “Что за черт? Это совсем не похоже на Джина Симмонса!” Я обратил на это внимание в своей поздней карьере: когда подросток покупает одну из моих фирменных бас-гитар Джексон, я хочу, чтобы они звучали как бас на “Countdown to Extinction” или “Rust In Peace”. Даже если парень не умеет играть, простое дерганье по струнам должно выдавать басовое звучание в духе “Holy Wars…The Punishment Due”.

Даже притом, что звучал он ужасно, я каждый день приходил со школы и долгие часы сидел в подвале и учился играть на этом басу Гибсона.

Мой брат был не как я: он пару лет играл на тромбоне в школьной группе, но мама с отцом настояли на том, чтобы он постоянно практиковался. Ему это не нравилось; его музыкальные вкусы были иными. Ему нравились поп-исполнители вроде Элтона Джона и Бэй Сити Роллерс. Я не признавал Элтона Джона в течение долго времени, потому что считал фортепиано легковесным, бабским инструментом, и мне не было дела до него. Я очень увлекался тяжелым хард-роком. Элиот также больше влился в местное сообщество, чем я, и начал увлекаться музыкой кантри, но музыка носила для него исключительно фоновый характер.

В этом смысле я действительно отличался от остальных членов семьи. Мои родители оставались участливыми, но оба они были очень осторожны, потому что знали о соблазнах и опасностях рок-н-ролла. Помню, как отец моего друга говорил мне, что мне следует сходить в Армори и начать исполнять музыку кантри на концертах, потому что занимаясь этим я мог бы зарабатывать пятьдесят баксов в неделю. Я подумал: “Забудь о пятидесяти баксах. Лучше буду играть рок-н-ролл даром!”

Я не хотел быть простым служащим - хотел быть рок-звездой. Семидесятые были таким клевым временем для рок-н-ролла: клеш, туфли на платформе, длинные волосы, сексапильность, классные гитары, блеск, шипы. Все это было так привлекательно для такого молодого впечатлительного человека, как я.

И вот лето 1976-го, мне 11, скоро 12. Только вышел “Destroyer” KISS, и моя мечта номер один заключалась в том, чтобы стать рок-н-ролльщиком. У меня были учебники “Методические рекомендации по игре на электрическом басу, том 1” и “том 2” Мэла Бэя, которые я приобрел в музыкальном магазине, и по сути в подвале я самостоятельно научился играть на басу по тем книгам. Я так отчаянно старался овладеть инструментом, что в какой-то момент даже позвонил одному из музыкальных лидеров церкви, гитаристу, чтобы он приехал и показал мне то, что может лучше всего. Я ездил на любые расстояния в небольшом городке Миннесоты, чтобы обрести музыкальное братство, где бы я смог играть на басу.

Но я не хотел просто сидеть в подвале и стать замечательным музыкантом для себя; я хотел играть в группе. Я хотел выступать на сцене и подражать музыкантам, которых видел. Интересно то, что я не был экстравертом или подростком, которому требовалось внимание; вообще я был довольно стеснительным и не всегда любил находиться в центре внимания. Но бас вскружил мне голову: именно благодаря ему моя жизнь обрела цель и направление.

У Элиота было два приятеля из средней школы: гитарист по имени Майк Кушман и барабанщик по имени Кент Либра, оба довольно хорошие музыканты. Мы собрали группу через три месяца после того, как я начал играть на басу, и исполняли кавера песен Овердрайв Бекмена-Тернера, Канзас, KISS и других групп, просто копируя то, что делали наши кумиры. Мы отыграли свой первый концерт вечером на крыльце фермерского дома Майка, перед всеми родителями. Впервые я выступал живьем перед публикой в рок-н-ролл группе.

Эта группа называлась Headstone (с англ. «надгробный камень»), потому что в том возрасте это было самое мрачное, о чем мы могли подумать. Я носил пару классных черных туфель на платформе, потому что видел, как это делают KISS. У меня также были брюки клеш, белые и эффектные, с сатиновой рубашкой винного цвета, застегнутой на все пуговицы. Я копировал моду своих кумиров, в основном рок-звезд 70-х. Родители смотрели на меня с небольшим изумлением, удивленно поднимая брови, но меня это не волновало. Я собирался стать рок-звездой, теперь это было всерьез.

В то же время я начал отращивать волосы. Когда я был маленьким, я убил свой передний молочный зуб Тинкер Тоем, он пожелтел и умер. Поэтому когда у меня выросли постоянные зубы, они торчали в разные стороны, и были кривыми насколько это было возможно. В результате где-то в 12 лет мне пришлось носить брекеты, что было совсем не клево для начинающей рок-звезды, а еще до семнадцати лет у меня была ужасная угревая сыпь. Примерно в это же время длинные волосы начали закрывать уши. Помню, что носил темно-бордовую шелковую рубашку нараспашку с расстегнутыми пуговицами. Я начал смотреть на мир так, как на мой взгляд смотрели рок-звезды, даже в этом юном возрасте.

Отец видел, как меня увлекает вся эта атрибутика рок-звезд, и как-то мы пошли в музыкальный магазин в Су-Фолс, Южная Дакота, у них была акриловая бас-гитара Дэна Армстронга. Новая стоила пять сотен долларов, и он купил ее мне, так что теперь у меня была коллекция: Гибсон EB-0 и новый бас Дэна Армстронга. У отца не было музыкальных способностей, но он мог сказать, когда что-то имело действительную ценность, и даже для него бас Дэна Армстронга был чем-то особенным.

Это событие установило прецедент: в течение всей своей карьеры у меня были эффектные музыкальные инструменты. У меня никогда не было классического баса Фендер Пресижн, к примеру, даже притом, что в какой-то момент я и хотел его приобрести, потому что он был у многих рок-басистов в 1970-х. Учитывая сказанное, в магазине Су-Фолс был очень старый, потрепанный усилитель Ampeg SVT, и даже притом, что звучал он не так уж здорово, он был для меня знаковым предметом оборудования, через который на стадионах играли все боги рока. Однако в то время я не мог себе его позволить и не купил его, но нет худа без добра, потому что я создал свой собственный звук. Как ни странно, неимение классического баса Фендер, подключенного к Ampeg SVT помогло мне сформировать свой уникальный звук. В основном это было из-за того, что у меня не было этого оборудования, и я был вынужден развивать стиль, который бы позволил мне высечь нужный микс. Одним из них была игра на басу, используя медиатор вместо применения классического двухпальцевого стиля.

Первоначально я научился играть на басу пальцами, но этот стиль игры показался мне ужасным, и когда я начал играть в громкой рок-среде, я всегда чувствовал, что с медиатором звук выходит лучше. Я мог как угодно передвигаться по сцене с басом, как моему телу было комфортнее: мне никогда не нравились парни, у которых бас задран кверху, чтобы они могли играть на нем пальцами. Мне это казалось бабским, поэтому я играл на нем, держа его как можно ниже, и зажигал при помощи медиатора. У меня бывало ощущение, что я стрелок, готовящийся к бою, и по сей день эта поза остается моей классикой на сцене.

Первым крупным концертом, который я увидел в жизни, было выступление KISS вместе с Uriah Heep, выступавшими на разогреве в их турне Rock And Roll Over, в феврале 1977, когда мне было 12. Мы все отправились в Блумингтон, пригород Миннеаполиса, в центр Мет, где “Северные Звезды Миннесоты” играли в хоккей. Мама и ее подруга Шери взяли на концерт меня и Элиота, его друга Майка, моего друга Грега и дочку Шери - Марси. Это было потрясающе. Я видел фотографии группы и смотрел по телевизору их выступление в хэллоуинском спецвыпуске Пола Линда, но на стадионе это были совершенно другие ощущения. Я лишь помню, каким грандиозным было их выступление, и все думал, как KISS пришли к этому. Зрелище казалось просто ошеломительным, как если смотреть на реактивный самолет и думать, как вообще эта махина смогла оторваться от земли.

Помню, как повсюду курили марихуану – это были 70-е. Весь вечер не покидало ощущение, что каждый в зале курил марихуану. В какой-то момент вечера головы впереди нас обернулись и предложили курнуть мне и Грегу, а мы ответили: “О, нет, мы таким не балуемся!” Я был совершенно наивен, и моя мама была где-то поблизости, отвечая за порядок, и она бы безусловно с неодобрением отнеслась к этому. После концерта, помню, купил на выходе футболку за шесть долларов; она полиняла буквально через пару стирок в стиральной машинке. Теперь я знаю, что это была пиратская футболка, но когда ты юный, наивный фэн, тебе просто хочется принести что-то домой в качестве сувенира. В те дни в концертном бизнесе дела велись гораздо небрежнее, чем сейчас.

Примерно в это же самое время Майк и Кент из моей группы Headstone начали играть с двумя другими парнями – Ли Мишамом и Джимом Тьюза. Они оба были превосходными гитаристами местного масштаба. Им было примерно по шестнадцать лет и они ходили в среднюю школу - Джим в Джексоне, а Ли в соседнем городке Фермонте, где я купил свой бас Гибсон EB-0 несколькими годами ранее. У них была классная аппаратура: педали electro-harmonix big muff, копии Фендеров Стратокастеров и Гибсон Лес Полов плюс огромные комбики. У них были клевые запилы, и они выглядели как настоящие рок-звезды. Кент и еще один басист, игравший в нашей школьной джаз-группе, пришли в группу и играли с этими парнями на постоянной основе, но вдруг басист больше не смог продолжать. Тогда Кент и Майк сказали: “А давайте возьмем Эллефсона!”

И вот я, тринадцатилетний юнец, присоединился к группе с парочкой пятнадцати- шестнадцатилетних подростков. Я всегда играл в группах, где парни были старше меня, что помогло мне стать гораздо лучше как музыканту. Теперь я знал, каково это когда ты новичок, подключаешь свое оборудование, играешь с хорошим звуком, и люди говорят: “Ничего себе, этот парень - хорошее дополнение к тому, что мы делаем”. На каждом концерте, который я отыграл с тех пор, я всегда хотел быть таким парнем: парнем, который сможет привнести лучшее в группу, а не отнимать что-то у нее. Более того, присоединившись к группе, я обнаружил, что эти педали Electro-Harmonix Big Muff могут добавить дисторшна гитарам и выдать звук настоящих рок-гитар, как на тех пластинках, которые я слушал.

Мы называли себя Ривер Сити Бэнд, в основном потому что в центральной части Джексона протекала река Де-Мойн, и это была наша связь с этим местом. Группа просуществовала недолго: мы отыграли на паре школьных мероприятий, так все и закончилось. Правда, помню, нам выпала возможность отыграть концерт в Риверсайд Элементари для студентов, и это реально взбудоражило нас. У нас был свет, звук, роуди, гримерка, сценическая одежда – все что угодно. Но в общем и целом это было веселое летнее времяпрепровождение после годового опыта игры или около того. Как и со многими группами, интерес к нашей группе снизился, и люди увлеклись другими группами, а мы еще отыграли живьем пару раз.

Помню как-то поехал в Фермонт и отыграл в зале для подростков или что-то типа того. Нам пришлось выучить большое количество материала и отыграть той ночью три или четыре сета по сорок пять минут, в те дни это был стандарт для приглашенных групп в этой части страны. Мне нравилось получать новые знания о шоубизнесе. У тебя есть время на сцене, запускаешь вступительную пленку и играешь свой сет. Между сетами у тебя будет перерыв, а затем ты играешь следующий сет. Это без сомнения повышает твое мастерство, как и выносливость. Обычно под конец вечера я был очень уставшим от энергетики всего этого, и возвращался домой не раньше 3 утра. Я бы не назвал это рок-славой, скорее просто работой в рок-н-ролл группе…обычно задаром, потому что транспортные расходы съедали всю прибыль группы.

Тогда же я впервые увидел, как музыканты пьют пиво после выступления, и девушки приходят за кулисы, чтобы покурить марихуаны и поболтать с группой. После вечеринок в перерывах между концертами парни возвращались на сцену, и их игра была ужасной. Я был раздражен всем этим. Это было что-то вроде “Зачем вы это сделали? Вы же испортили весь концерт!” У меня было стремление к превосходству, и поскольку я не принимал участия в тусовочной жизни, я еще не понимал этого аспекта рок-н-ролльного стиля жизни. Моя страсть к музыке была всеобъемлющей, и в результате когда я видел, что парни курят марихуану и бухают или сходят с ума от девушек, я смотрел на них так, словно это была кучка неудачников.

Дата добавления: 2015-11-16