Двадцать четвертая

Как попали ко мне в руки эти бумаги, эти записки Анхелы Карбальино? Вот об этом, друг читатель, я должен умолчать. Я отдаю их тебе на суд такими, какими они до меня дошли, исправив только весьма немногочисленные прихоти слога. На твой взгляд, записки Анхелы Карбальино очень похожи на мои прежние писания? Это ничуть не ставит под сомнение их объективность и оригинальность. И откуда мне знать, может, и создал я живущие вне меня реальные и действующие существа с бессмертной душой? Откуда мне знать, может, этот самый Аугусто Перес из моей ниволы «Туман» был прав, притязая на то, что он реальнее, объективнее, нежели сам я, притязавший на то, чтобы быть его творцом? Мне и в голову не приходит усомниться в реальности святого Мануэля Доброго, мученика, воссозданного пером ученицы его и дочери духовной, Анхелы Карбальино. Я верю в его реальность больше, чем верил сам святой, больше, чем верю в собственную свою реальность.

А теперь, прежде чем дописать этот эпилог, я хочу напомнить тебе, терпеливый читатель, стих девятый из Послания забытого апостола святого Иуды – поистине всемогущая вещь имя! – где рассказывается, как мой небесный покровитель, святой Михаил Архангел[10](«Михаил» значит «кто, кроме Бога?», а «архангел» – «архипосланец») вступил в спор с диаволом («диавол» значит «обвинитель», «прокурор») за прах Моисеев и не попустил, чтобы был он осужден и предан проклятию, а сказал диаволу: «Господня кара тебя да настигнет». А кто хочет постичь, да постигнет.

Еще я хочу, поскольку Анхела Карбальино примешала к своему повествованию собственные чувства и я не знаю, что еще можно вставить, еще я хочу прокомментировать ее слова о том, что, если бы дон Мануэль и ученик его Ласаро исповедались перед народом в истинном состоянии своей веры, народ бы их не понял. И не поверил бы, добавлю я. Люди верили в дела их, а не в слова, ибо не для того слова, чтобы подкреплять дела, – дела говорят сами за себя. А для народа, будь то народ деревни Вальверде-де-Лусарна, существует одна лишь истина – содеянное. Народ не знает, что такое вера, и вряд ли придает ей особое значение.

Я прекрасно знаю, что повествование это, хоть оно претендует на форму романа – а роман есть история самая внутренняя, самая правдивая, и поэтому я не могу понять, как можно возмущаться, когда Евангелие называют романом, по сути возвышая его тем самым над какой-нибудь летописью, – я прекрасно знаю, что повествование это не движется; но надеюсь, что происходит это потому, что все в нем остается на месте, как остаются на месте озера, и горы, и простые души святых, сумевшие превозмочь и веру, и отчаяние и нашедшие приют в этих самых горах и озерах, вне истории, но зато в божественном романе.

Дата добавления: 2015-11-16