Германия. Германский оперативный план был в общих чертах приведен выше: упорно сопротивляясь на

Германский оперативный план был в общих чертах приведен выше: упорно сопротивляясь на сухопутном фронте, разбить неприятеля в воздухе, чтобы поставить себя в условия возможности нанесения неприятельской стране ударов такого масштаба, которые принудили бы ее сдаться.

Что касается сухопутных сил..........

Что касается морских сил, то, поскольку Германия примирилась с отказом от морских сообщений......

Оперативный план воздушной армии сводился к выполнению ряда наступательных действий, направленных к двойной цели: разбить воздушные силы неприятеля и напасть на его территорию.

Первая наступательная операция должна была начаться немедленно, как только будет принято решение о войне, чтобы попытаться поразить неприятельские воздушные силы в полном разгаре мобилизации. Во всяком случае она должна была быть произведена всеми силами воздушной армии как для того, чтобы с большей легкостью разбить противника, так и для того, чтобы немедленно создать у него впечатление собственной слабости. Части воздушной армии (постоянно содержались по штатам военного времени и потому всегда были готовы к действиям. Поскольку в мирное время эти части были расположены на своих постоянных аэродромах, с этих аэродромов воздушная армия должна была взлететь, чтобы броситься в первое наступление в неприятельском воздушном пространстве. По возвращении из этого наступления она должна была совершить посадку на аэродромы военного времени.

Чтобы иметь возможность бросить в наступление в воздушное пространство над неприятельской территорией грандиозную массу воздушной армии: 150 дивизий — 1500 гигантских боевых кораблей, — необходимо было придать ей гибкость (расчленить ее по фронту и в глубину — «arti colarla e snodarla».. — Пер.); и она действительно была расчленена (по фронту) на колонны («colonne di attiero») и в глубину на волны («ondate di attacco») Наступательная операция должна была вестись на широком фронте — нормально на всем фронте, допускаемом протяжением границы, — как для того, чтобы предоставить воздушным частям достаточный простор (для построения и маневрирования. — Пер.), так и для того, чтобы вынудить противника растянуть свои силы; наконец — чтобы оставить его в неизвестности. Поэтому вся масса была расчленена на колонны, летевшие параллельно одна другой и распределенные вдоль всего фронта.

Каждая колонна должна была лететь по определенному маршруту, выполняя определенные задачи, и была подразделена на эшелоны, которые должны были следовать один за другим на определенной дистанции (нормально полчаса полета=100 км){182}.

Колонны должны были действовать одновременно, а для этого было достаточно, чтобы головные эшелоны всех колони оказались в один и тот же момент на определенной линии.

Таким образом, вся масса оказывалась расчлененной на волны, следовавшие одна за другой с правильными промежутками (нормально на дистанции получасового полета).

Ген. Ройсс ставил себе целью посредством первой наступательной операции достичь двойной цели: во-первых, разбить неприятельские воздушные силы и, во-вторых, немедленно вызвать в неприятельских странах чувство господства над ними воздушного противника.

Воздушная армия бросится в неприятельское воздушное пространство, но невозможно допустить, чтобы союзники позволили воздушной армии проникнуть в воздушное пространство над своей территорией, пребывать в нем целые часы и наносить по своему выбору удары центрам на этой территории. Безусловно, союзники попытаются воспрепятствовать продвижению воздушной армии; они попытаются разбить ее и прогнать за пределы своего воздушного пространства, бросив против нее свои воздушные силы. Какие? Очевидно, те, которые созданы, чтобы сражаться в воздухе, т. е. истребительные части и части истребителей противовоздушной обороны.

Имея в виду твердую решимость воздушной армии проникнуть в неприятельское воздушное пространство и пробыть в нем несколько часов и допуская столь же твердую решимость союзников оказать этому противодействие, можно было притти к заключению, что между силами воздушной армии и той совокупностью сил истребительной авиации и истребителей ПВО, которую союзники смогут ей противопоставить, неизбежным образом должно будет произойти настоящее воздушное сражение.

Как мы сказали, каждая колонна должна была вести самостоятельные действия, двигаясь по определенному маршруту и выполняя определенные задачи в соответствии с распоряжениями, содержащимися в оперативном приказе. Каждая колонна была подразделена на эшелоны, а каждый эшелон состоял из некоторого числа дивизий. Каждая дивизия на основе распоряжений, содержавшихся в оперативном приказе, получала от своего командующего колонной точный приказ о маршруте, по которому она должна была следовать, и о подлежащих выполнению задачах; этот приказ она должна была выполнять до последнего предела человеческих сил. Вследствие этого каждая из дивизий воздушной армии, будучи брошена в атаку, хотя и являлась частью грандиозного, органического и сложного целого, все же оставалась в какой-то степени самостоятельной, имевшей собственную индивидуальность, и должна была выполнять свои особые частные действия вдоль специально ей указанного маршрута. Для выполнения этого ей не нужно было ни вести наблюдения вокруг себя, ни рассчитывать на содействие или помощь других частей, которым она, в свою очередь, ее могла оказать (никакого содействия и никакой помощи: ей нужно было просто существовать. До тех пор, пока она продолжала существовать, она недолжна была делать ничего иного — да и не могла сделать ничего иного, — как продолжать свой путь, что бы ни случилось, по предписанному ей маршруту.

Оперативный приказ, распределяя дивизии между колоннами и расчленяя всю массу на волны, лишь приводил в гармоническое движение все части воздушной армии, каждая из которых была обособлена в громадном организме, с которым ее связывало лишь ощущение присутствия братских частей справа, слева, впереди и позади. Ни одной дивизии в продолжение ее полета не нужно было знать, что произошло или происходит с дивизией, летящей справа или же слева, с предшествующей или летящей следом волной. Целая волна могла быть уничтожена неприятелем без того, чтобы следующая могла заметить это: их разделяли 100 км.

На долгие часы с момента взлета и до момента посадки каждая дивизия была предоставлена самой себе; она оставалась одна, но она имела точное задание, которое она безусловно выполнила бы, лишь бы она до того не была уничтожена.

То, что на первый взгляд могло показаться слабостью, — невозможность взаимодействия и взаимной поддержки частей, — представляло собой, напротив, основную силу всей организации.

Взаимодействие и взаимная поддержка частей существовали в действительности вне самих частей; они автоматически вытекали из расчленения и связанности всей массы; они были присущи строям; они не должны были проявляться лишь от случая к случаю и потому осуществлялись постоянным и непрерывным образом.

Каждая часть воздушной армии, избежавшая уничтожения, покрывала предписанный ей маршрут и выполняла порученные ей задания; она этим показывала, что она навязала противнику свою волю; каждая часть воздушной армии, возвратившаяся на свой аэродром, могла считать себя победительницей.

* * *

«Перед лицом атаки всей массой воздушной армии, развертывавшейся вдоль всей границы последовательными волнами, действия союзников могли быть лишь беспорядочными и хаотическими», — пишет в своих «Воспоминаниях» ген. Ройсс и добавляет:

«Союзники имели отжившее представление о воздушной войне; в этом отношении они, можно сказать, оставались на позициях 1918 г. Они воображали, что она будет протекать почти так же, как в мировую войну, за исключением применения более мощных и сильнее вооруженных машин. И действительно, их воздушная организация мало отличалась от организации периода 1914 — 1918 гг. Перед лицом наших массовых действий, преследовавших точно установленную цель, союзники оказались совершенно неподготовленными и растерянными.

Многие жестоко критиковали меры, принятые союзниками для противодействия нашей атаке. Но что могли они сделать иного, чем то, что они сделали? Что другое могли они предпринять, как только бросать свои истребительные силы — так сказать, вслепую — против нашей воздушной армии?

Необходимо помнить, что союзники располагали для боевых действий в воздухе истребительными частями и частями истребителей противовоздушной обороны, но что эти части были предназначены для выполнения специальных и различных воздушных действий. Истребительные части французской воздушной армии имели в основном назначение расчищать путь бомбардировочным частям для облегчения выполнения ими их задач; основная задача аналогичных частей вспомогательной авиации заключалась в облегчении действий собственной вспомогательной авиации в препятствовании деятельности неприятельской; наконец, истребительным частям ПВО была поставлена, в качестве главной, цель — оказывать противодействие неприятельским бомбардировочным частям, которые угрожали бы центрам, охрана которых была им поручена. Все это были цели сугубо частные и эпизодические, и среди них не было даже намека на цель поражения неприятельских воздушных сил. В результате союзники не располагали средствами, действительно пригодными для оказания противодействия врагу, поставившему себе целью разбить их в воздухе, и оказались поэтому вынуждены применять, как могли, те средства, которыми они располагали.

Каким образом смогли бы командования противовоздушной обороны союзников сообщать свои распоряжения подчиненным им частям? Что могли бы видеть или узнать о том, что происходит в воздушном пространстве, на фронте протяжением в 500—600 км, командования противовоздушной обороны? Ничего, кроме того, что им передавали различные информаторы из чрезвычайно отдаленных пунктов относительно положений, которые, если и были точно обрисованы в передаваемых донесениях, безусловно уже не соответствовали действительности в момент получения этих донесений штабами. И на основе этих-то безусловно устаревших сведений командования должны были принимать решения и отдавать приказы частям, которые могли быть удалены от них на сотни километров. Со своей стороны истребительные части, получив эти приказы, должны были бы истолковать их применительно к создавшейся на данный момент обстановке, несомненно, отличавшейся от той, которой были вызваны эти же самые приказы. И это истолкование должно было быть выполнено на земле, до взлета, — может быть, до того, как неприятель был замечен, при отсутствии точных данных, даже без уверенности встретить противника. Части, брошенные таким образом в воздух, являлись частями, устремившимися к неизвестной судьбе.

Первая волна обнаружена; против нее брошены истребительные части; либо эта волна будет уничтожена и исчезнет, либо она не будет уничтожена и продолжит свой путь с уменьшившимся числом самолетов; а в это время появится следующая волна. И эта игра продолжится в течение многих часов. В определенный момент истребительные части будут вынуждены итти на посадку; продолжительность полета истребителей ПВО еле достигает одного часа. Куда же завлечет их к этому моменту бой?

Итак, каким образом применять наиболее экономично свои силы? Как соразмерить их с неизвестной величиной следующих одна за другой волн? Какие дать директивы? Все неясно, и перед лицом такой ужасающей неизвестности ничего нельзя сделать иного, как бросать свои силы, несколько на-авось, до тех пор пока они имеются в распоряжении, против неприятельских сил по мере появления последних. В то время как воздушная армия появляется сведенной в единый прекрасно сочлененный организм, оборона может противостоять ей лишь бесформенным и неорганизованным образом.

Как могли действовать в свою очередь истребительные части? Так, как они фактически и действовали. Будучи брошены в определенном направлении, они атаковывали первые замеченные ими неприятельские части. Борьба между истребительной частью и «боевой» частью (unita Battaglia) неизбежно должна была, вследствие различия методов воздушного боя, представить в определенный момент следующий характерный вид: разделение истребительной части на составляющие ее элементы — постоянство строя «боевой» части. Каков бы ни был исход атаки, даже если бы истребительная часть не понесла никаких потерь, существование ее как части {183} временно прекратилось бы; «боевая» часть продолжала существовать, каковы бы ни были ее потери. После атаки оставались одиночные истребители, которые, если они намеревались возобновить нападение против той же «боевой» части или против других частей, должны были прежде всего воссоздать свою часть или же согласиться производить атаки сомкнутых строев одиночными самолетами: потеря сил и времени в первом случае, бой в условиях чрезвычайного неравенства сил — во втором. Истребительная часть по самой своей природе вынуждена была терять большую часть своей наступательной силы при самом выполнении наступательного действия.

Неизбежно в определенный момент, против определенного числа волн, вторгающихся в воздушное пространство над территорией союзных держав, — более или менее ослабленных в силах, в зависимости от понесенных потерь, — оказались бы налицо лишь силы истребительной: авиации союзников, не только ослабленные соответствующими потерями, но и лишенные каких бы то ни было органических связей, разделенные на свои составные элементы и сведенные к некоторому количеству одиночных аппаратов, нуждающихся в посадке на землю, чтобы получить возможность возобновить полет. В этот момент сражение оказалось бы выигранным воздушной армией, поскольку — вследствие продолжающегося пребывания ее волн в неприятельском воздушном пространстве — противовоздушная оборона могла бы противодействовать последним лишь еще более беспорядочно и хаотически, не имея возможности изменить положение.

Преимущество нападающего, стремившегося к определенной цели и приспособившего к этому свои средства, знавшего, куда он хочет двигаться и что он хочет сделать, имевшего возможность поставить каждой из своих частей ясную и определенную задачу, согласованную с задачами всех остальных частей, являлось абсолютно решающим преимуществом перед обороной, поставленной в условия необходимости отражать молниеносные удары, направления и силы которых были неизвестны» (ген. Ройсс, «Воспоминания», гл. II).

Главнокомандующий всеми вооруженными силами был в полной уверенности, что его воздушной армии, — силой в 150 дивизий, объединявших в органические, материально и морально неразрывные боевые единицы его 1500 больших «боевых» кораблей, образующей единую эластичную массу, так как она была сочленена по фронту и в глубину, — удастся не только разбить неприятельские воздушные силы, но и разбить их без труда. Тем не менее оперативный план предусматривал, что все силы воздушной армии, без всякого различия, включая и запасные, должны принять участие в операции.

Впоследствии кое-кто критиковал это решение, указывая, что подобным образом действий ген. Ройсс ставил на карту все и что в случае неблагоприятного исхода, который всегда возможен, у Германии не осталось бы никаких воздушных сил. На эту критику ген. Ройсс в своих «Воспоминаниях» ответил, что лучшее средство, чтобы сделать неблагоприятный исход не только возможным, но и чрезвычайно вероятным, заключается в том, чтобы завязать сражение, оставив часть сил в резерве на случай поражения; эти силы, чудеснейшим образом способствуя поражению, самым жалким образом вовлекаются в последнее.

* * *

Вторжение воздушной армии в воздушное пространство над неприятельской территорией не должно было ограничиться платонической целью, т. е. только целью доказать свою способность летать в этом пространстве. Этого, может быть, было бы достаточно, чтобы вынудить неприятеля к противодействию, но, возможно, не в достаточно решительной степени. Поэтому с первой же своей операции воздушная армия должна была поставить себе задачей наступательные действия против наземных целей. Эти наступательные действия побудили бы неприятеля к ответным действиям, максимальной интенсивности, что соответствовало желанию главнокомандующего всеми вооруженными силами государства, который именно имел намерение немедленно же вовлечь противника в решительное сражение и был совершенно не заинтересован в том, чтобы противник берег свои силы.

Таким образом было предусмотрено, что с первой же своей операции воздушная армия должна была быть в состоянии вести наступательные действия против наземных целей. Поскольку, очевидно, результаты неприятельского противодействия больше всего сказались бы на первых волнах самолетов, было отдано распоряжение, чтобы дивизии, входящие в состав первой волны, не брали бомб, увеличив зато сверх нормы количество огнеприпасов. Самолеты следующих волн, напротив, должны были взять бомбовую нагрузку полностью.

Во время полета к намеченным целям дивизии должны были нормально лететь на максимальной высоте, допускаемой их нагрузкой, главным образом, с целью вынудить атакующие авиачасти противника подняться на значительные высоты и на этих высотах вести бой. Точно так же и бомбардирование при первой наступательной операции должно было производиться с больших высот, чтобы избежать действия зенитной артиллерии, поскольку — особенно при первой операции — имелось e виду достижение преимущественно морального эффекта.

В силу общего замысла атаки следовало вести ее на максимально широком фронте, чтобы принудить союзников к наибольшему распылению своих сил; другими словами, следовало после перелета границы пустить атакующие» колонны по веерообразно расходившимся маршрутам. Ввиду того, что эшелоны колонн, если бы они остались неуничтоженными, автоматически закончили бы предписанные им маршруты, возможно было дать каждой колонне наиболее выгодный маршрут. Если бы силы противника были опрокинуты, следовало продвигаться вперед, оставаться над территорией противника как можно дольше и причинять неприятелю наибольший материальный и моральный урон, провоцируя его на дальнейшие атаки, которые в высшей степени истощили бы его силы. Поэтому маршруты различных колонн были выработаны на основе критерия — сразу же вызвать у противника впечатление, что неприятель господствует над ним в воздухе, путем нападения на населенные и железнодорожные центры, находящиеся на весьма значительном расстоянии от границ, и на самые столицы.

* * *

План атаки для первой операции воздушной армии был тщательнейшим образом разработан во всех своих деталях еще в мирное время, и все командиры частей, от высших до низших, знали, что они должны будут делать, когда командующий воздушной армией бросит свой приказ «Вперед!»

Допуская, что первая операция будет успешной, было установлено, что воздушная армия должна поставить себе целью последующими операциями отрезать оперативную зону союзных армий от их тыла, т. е., точнее говоря, прервать сообщения по шоссейным и железным дорогам, выходящим на французской и бельгийской территориях на рокадную линию: Бельфор — Эпиналь — Туль — Реймс — Шарлевилль — Живе — Динан — Намюр — Сен-Трон — Тонгр, с целью сократить транзит через эту линию до столь незначительных размеров, чтобы сосредоточение войск, а еще более их существование и действия стали бы невозможными в зоне между этой линией и границей.

Как явствует из его «Воспоминаний», в этом вопросе ген. Ройсс был вынужден уступить — по крайней мере частично.

Ген. Ройсс считал необходимым после доведения неприятельских воздушных сил до ничтожных размеров использовать воздушную армию для непосредственного удара по силам сопротивления неприятельских стран. Другими словами, он хотел осуществить на практике крайние выводы своей теории, бросив воздушную армию в атаку без всяких ограничений против наиболее чувствительных и наиболее уязвимых населенных центров противника, с тем, чтобы в короткий срок поставить неприятельское население в невозможные для существования условия, вынудив его этим оказать давление на свои правительства, чтобы заставить их положить оружие. По мнению ген. Ройсса, это был наиболее легкий и наиболее быстрый способ для экономичного решения войны, с минимальными человеческими жертвами и денежными затратами для обеих сторон, поскольку развал был бы вызван, главным образом, принуждением морального порядка. Но эта крайняя тенденция не была принята правительством или по крайней мере была принята лишь условно. Ген. Ройсс, встретив сильнейшую оппозицию, уступил и решил по завоевании господства в воздухе использовать воздушную армию для воспрепятствования сосредоточению и действиям неприятельских сухопутных армий на фронте их развертывания.

Для достижения этой цели было необходимо и достаточно перерезать некоторое число шоссейных и железных дорог, соединявших зоны развертывания союзных армий с остальной частью франко-бельгийской территории, и препятствовать возобновлению этих сообщений в течение определенного периода времени. Это представляло собой безусловно грандиозную работу, но попытка осуществления ее была возможна, особенно если бы по завоевании господства в воздухе воздушная армия сохранила достаточную наступательную мощь против наземных целей. Но если бы эта попытка на практике оказалась безрезультатной, всегда осталось бы время для применения крайних теорий ген. Ройсса.

Выбором указанной выше линии, отделявшей зону развертывания от остальной части территории (Бельфор — Эпиналь — Туль — Реймс — Шарлевилль — Живе — Ди-нан — Намюр — Сен-Трон — Тонгр), определялась параллельная франко-германской и бельгийско-германской границе зона, глубиной от 80 до 100 км; более или менее полная отрезанность этой зоны от остальной территории названных стран безусловно поставила бы союзников в чрезвычайно тяжелое положение.

Естественно, что претендовать на перерыв всех без исключения — да еще и с одного раза — авто-гужевых и железнодорожных сообщений между территорией союзных держав и зоной развертывания их сухопутных армий было бы невозможно. Но в этом отнюдь не встречалось необходимости. Если подумать о том, что через эту рокадную линию (Бельфор — Реймс — Тонгр) должны были бы с первых же дней проходить огромные количества людей и имущества, составлявших грандиозные союзные армии, а в дальнейшем и все необходимое для жизни и деятельности этих армий, то станет понятно, что путем перерыва даже только части авто-гужевых и железно дорожных сообщений оказалось бы возможным самым серьезным образом воспрепятствовать мобилизации и сосредоточению армий противника, а также каким-либо возможным их действиям. При длительном перерыве части этих жизненных сообщений можно было надеяться до такой степени обескровить неприятельский фронт, что затем его легко было бы в надлежащий момент разгромить. Независимо от этих результатов материального порядка, не следует забывать и о моральном эффекте, который эти перерывы сообщений неизбежно оказали бы на войска, стекающиеся в оперативную зону; они вынуждены были бы остановиться и констатировать господство неприятеля в воздухе.

Еще в мирное время был разработан полный и детализированный план изолирования оперативной зоны союзников; с помощью действий воздушной армии. Было изучено железнодорожное движение, имевшее отношение к мобилизации и сосредоточению. Железные дороги остаются теми же, какими были, — в чем легко точнейшим образом убедиться. В более или менее точных пределах мобилизуемые неприятельские силы также известны. При наличии этих данных, хотя бы и лишенных абсолютной точности, возможно было определить большее или меньшее значение линии железных дорог, выходивших на принятую линию разделения. Равным образом легко было определить большее и меньшее значение шоссейных дорог.

Для каждой из железнодорожных линий и шоссейных, дорог, выходивших на рокадную линию, особенно для наиболее важных из них, был разработан особый план перерыва ее, содержавший указания об ударах, которые необходимо было нанести для достижения цели. Как правило, следовало пытаться достичь перерыва не путем разрушения искусственных сооружений (мостов, путей и т. д.), но посредством создания «непроходимых зон» (зон заграждения — «zone di interdizione». — Пер.) на самих путях сообщения. Для этого следовало бомбардировать химическими бомбами — зажигательными и отравляющими — населенные центры, сквозь которые проходили железнодорожные линии и шоссейные дороги, чтобы создать очаги пламени и ОВ, к которым с трудом можно было бы приблизиться и сквозь которые еще труднее было бы пройти. В планах перерыва были указаны для каждой линии дороги центры, наиболее выгодные для бомбардирования, и количество бомб, потребное для каждого из них (10, 20, 30 т бомб на центр); кроме того, указывалось, где и как выгоднее всего повторять бомбардирование для сохранения перерывов. При наличии воздушной армии, способной поднять при каждом полете 3000 т бомб, можно было бы бомбардировать, считая в среднем 20 т бомб на центр, 150 центров при каждом полете.

Во всяком случае одно было несомненно, а именно что для достижения изоляции оперативной зоны союзников наступательная мощь воздушной армии против наземных целей должна была превосходить известный предел. Поэтому ген. Ройсс оставил за собой право решить по достижении господства в воздухе, достаточна ли для этой цели сохранившаяся мощь воздушной армии или нет. В случае, если бы он не счел ее достаточной, он безусловно использовал бы воздушную армию в соответствии со своими крайними теориями.

Было известно, что противник располагает частями дневной и ночной бомбардировочной авиации. Безусловно, эти части были бы использованы, и притом с тем большей легкостью, что Германия не располагала истребителями и у нее не было истребителей противовоздушной обороны.

Каким образом можно было бы избавить собственные центры от ударов, которые, несомненно, нанесли бы им бомбардировочные средства союзников? Вот что пишет по этому поводу ген. Ройсс в своих «Воспоминаниях»:

«После того как оборонительные воздушные силы неприятеля были бы разбиты, у союзников не осталось бы истребителей, а потому остались бы бомбардировочные части против «боевых» частей.

Очевидно, наши «боевые» части не стали бы терять времени на то, чтобы попытаться воспрепятствовать неприятельским бомбардировочным частям выполнять их наступательные действия.

Следствием этого явились бы параллельные действия, в которых каждая из сторон стремилась бы нанести противнику максимальный урон. Которая из них взяла бы верх над другой? Естественно, при прочих равных условиях та, которая располагала бы большей наступательной способностью против наземных целей.

Именно поэтому я объединил все воздушные средства страны в воздушную армию и стремился придать им максимальную наступательную способность против наземных целей.

Но, хотя наша воздушная армия могла бы обладать наступательной способностью против наземных целей, значительно превосходящей способность бомбардировочных частей противника, все же теоретически оставалось в силе положение, что невозможно было бы избежать бомбардирования наших центров. Я написал «теоретически», потому что на практике способность вести против наземных целей наступательные действия, значительно превосходящие действия противника, могла быть использована, в потенциальном состоянии, чтобы отнять у неприятеля всякое поползновение к наступательным действиям против наших центров. Так оно в действительности и случилось» (ген. Ройсс, «Воспоминания», гл. III).

Дата добавления: 2015-07-12