Теоретическое представление о форме, основанное на учении Аристотеля

1. Исходные характеристики формы
Для философии дизайна и философии вещи, в частности, существенное значение имеет понятие "форма". Создание вещей есть в том числе процесс возникновения новых форм в соответствии с замыслом человека. Только будучи материально воплощенным, дизайнерский проект реализует себя, становится достоянием культуры, обретает смысл.
При видимой простоте обыденных значений слова "форма" это одно из самых сложных и трудноопределимых философских понятий, особенно когда речь заходит о материально-вещественных образованиях. Традиционный методологический ход, связанный с выделением парных категорий (материя - сознание, человек - мир, природа - бог), приведет к привлечению понятия "содержание", соотнесение с которым, в особенности, если речь идет о предметных формах, еще больше усложняет дело. Другая пара, "форма - материал", практически ничего не проясняет в отношении именно формы.
Наиболее полное и адекватное дизайну представление о форме было разработано в античной философии. Это не удивительно, ведь античная культура имеет своим основанием ремесленное производство, связанное не только с созданием материальных форм, но и проекцией механизмов ремесленного труда на все сферы мышления и жизни. Под формой (эйдосом) в те времена понимали невещественную структуру, содержащую наиболее существенные характеристики предмета. Платон считал эйдосы существующими самостоятельно за пределами материального мира, поэтому его философия идей более подходит для исследования мыслительных процессов, например, концептуального мышления. Аристотель настаивал на обязательной соотнесенности формы с материей, а к числу существенных характеристик относил не только всеобщие, но единичные, определяющие неповторимые особенности данной вещи. На аристотелевскую теорию формы опирается М.Хайдеггер, разбирая вопросы о вещи и о технике. Ее упоминает автор книги о культуре постмодернизма П.Козловски, когда говорит об изменении отношения человека ХХ в. к проектированию предметной среды и техники и существованию в нем, и многие другие. Аристотелевская трактовка формы до сих пор актуальна, когда речь идет о процессах реализации какой-либо идеи в материале. Рассмотрим ее.
Французский эстетик А. Жильсон справедливо напоминает: "Слово "форма" принадлежит ныне повседневному языку. В обыденном понимании оно обозначает просто визуальный облик вещи, или, другими словами, ее фигуру и очертания. Эти значения правильны, но они больше выражают то, что Аристотель называл не формой, а ее внешними проявлениями. В смысле, в котором мы будем употреблять его, слово "форма" обозначает существенную природу вещи, или, более точно, природу как таковую, понимаемую обусловливающей во всех ее проявлениях, в том числе и в фигуре, и в очертаниях. /.../ Форма есть то, за счет чего определенная вещь есть именно та вещь, которой она является. В этом смысле, как уже говорилось, форма есть для каждой и всякой вещи причина ее бытия.
Основывая вещь как определенное бытие, форма отделяет ее от всего, что она не есть" (1). Итак, форма представляет собой границу вещи - то, что и где она есть. В этом смысле форма уже не выступает чем-то внешним по отношению к любому объекту, а задает его отдельность и своеобразие. Отсутствие формы это отсутствие вещи, ее недостатки это недостатки вещи. То есть, форма это природа вещи, сказывающаяся в том числе и во внешних проявлениях, а также причина существования вещи. Без формы вещество осталось бы неопределенным и аморфным, целостным и слитым. Вещь, рождаясь из материи, отделяет себя от нее и оказывается чем-то самостоятельным и получает свои качества благодаря форме.
Если форма есть причина существования вещи, то она связана с началом и концом этого существования во времени и пространстве. Вещь возникает как нечто, как определенная реальность благодаря отделенности от других вещей, достигаемой посредством формы. Форма выступает границей между данной вещью и остальным миром, она очерчивает пределы существования, обозначает место. Граница двойственна, поскольку постижима и глазом или рукой, и разумом. Она материальна и в то же время скрывает в себе чистую форму в ее существе. В этом смысле форма это единство реального и идеального. Она делает всякое тело тем, что оно есть, как в количественном, так и в качественном плане. Материя трактуется античностью как преходящая и конечная, форма как существенная и абсолютная. Поэтому для Аристотеля бесспорен тезис о примате формы над материей.
Определение формы как причины существования наводит на мысль об органичности связей всех элементов и частей. Вещь не возникнет до тех пор, пока в процессе изготовления форма не соберет эти части воедино. Книга не станет книгой, если существует как текст, иллюстрации, шрифт сами по себе. Говорить о ней как о форме можно, начиная с момента достижения целостности (2). Напротив, конец существования вещи связан с разрушением этих связей, расчленением формы, утратой формального своеобразия и обособленности. Начало существования имеет четкий критерий - органическую цельность. Конец существования, именно когда речь идет о предметном мире человека, - относителен. Форма может сохранять целостность в той или иной степени. Неполадки механизма, поломки, частные деформации еще не воспринимаются как "конец". Даже, когда кресло, пиджак или стиральная машина имеют какие-то дефекты формы, их продолжают именовать креслом, пиджаком и т.д. Язык не обманывает: пока форма может быть восстановлена, она воспринимается как себе тождественная. Дизайнеру нужно знать границы возможных нарушений, если он заинтересован не только в эффектных покупательских качествах изделия, но задумывается о значимости и возможностях его бытия в культуре.
Для исследования дизайна имеет значение и то, что в трактате "Физика" Аристотель говорил о природных, естественных формах, имеющих в себе способность к изменению, и формах, образованных искусственно, не способных к изменению либо имеющих лишь постольку, поскольку состоят из "смешения природных тел". Нас интересуют в первую очередь тела искусственные, рассмотрение которых позволяет абстрагироваться от возможных изменений, вызываемых, например, временем или взаимодействием с другими телами, определяемых природным субстратом всякой формы. Дизайнер проектирует завершенные формы, как правило, неспособные к самостоятельным видоизменениям. В первую очередь он должен учитывать при этом, что форма соответствует сущности того или иного предмета: по форме мы понимаем его специфичность и отличие от других вещей. Начиная с античности, теоретики рассматривают форму в качестве носителя существенных признаков вещи, определяющих ее внешний вид в том числе. Так, для Платона понятие формы (eidos) означало пространственную определенность вещи, не сводимую к физическим и пространственным элементам, ее составляющим. Эта характеристика кажется очевидной, но на деле является очень емкой и ответственной. Догадаться о том, что стул это предмет, на котором сидят, а вилка - предмет, с помощью которого едят, то есть о сущности, назначении, качественном своеобразии вещей, можно именно по их форме. Бытие вещей как сущностей задает определенность мира, поскольку сущность сказывается на единстве всех многообразных и противоречивых проявлений вещей. Стул может служить подставкой для цветка, запором на двери или пулеметом в детской игре, но всегда способен быть использованным по назначению, пока не утратит формы (когда им начнут топить печку, он перейдет в качественно новое состояние). Наличие формы приводит к тому, что вещь оказывается относительно устойчива в своем индивидуальном бытии. Форма задает и систему устойчивых внешних связей предмета. Если два этих требования соблюдены, то формой может считаться не только единичная вещь, но и синтетичное единство нескольких вещей - ансамбль, интерьер, коллекция. Соответственно, все проективные и смысловые характеристики будут применимы к этой, большей форме как к чему-то неразрывному, единому целому. Сегодня выделение такого рода критериев актуально, поскольку практики зачастую обозначают понятиями, связанными с качествами индивидуальности и целостности, обычные совокупности вещей, некие рыхлые коллажи, лишенные внутреннего единства. Между тем, объединить две или более формы во что-то третье можно лишь тогда, когда найдено некое существенное качество, присутствующее в каждой из них. Иначе оригинальные находки оборачиваются бесконечными "почему", на которые даже сам автор не может дать ответа, а подбор следующих деталей происходит по наитию, чистой случайности, что не обеспечивает профессионализма.

2. Критика отождествления формы и функции
Выделение этого аспекта в трактовке формы обращает наше внимание на вопрос о сущности вещи. Можно ли сущностью считать только функцию, которую выполняет вещь? Сводима ли сущность только к этому, операциональному, параметру? Согласно Аристотелю, форма как "сущность и суть бытия" есть "основание" того, почему "вещь такова, как она есть", и "восходит в конечном счете к понятию вещи". Понятие, в свою очередь, включает в себя не только, для чего существует вещь, но, прежде всего, что она есть. Понятие, в том числе и согласно современным представлениям, это совокупность наиболее существенных свойств и связей. Значит, сведение совокупности к чему-то одному есть неизбежное сужение сущности вещи.
Разница между сугубо функциональным взглядом на технику и всесторонним подходом к вещи неоднократно подчеркивается в работах М. Хайдеггера. К техническому приспособлению человек относится как к "поставу", к тому, что "производяще предоставляет". Техника это путь раскрытия потаенности мира в соответствии с поставленными задачами. Это взгляд на мир с точки зрения того, что он может дать человеку, то есть на мир как на функцию удовлетворения человеческих потребностей. Когда что-либо существующее сводится до его узко-прагматического функционального толкования, то практическое отношение к нему становится опасным, считает Хайдеггер. "Коль скоро непотаенное захватывает человека даже и не как объект, пред-стоящий человеку, а уже исключительно как состоящее-в-наличии, человек среди распредметившегося материала становится просто представителем этой наличности". Постав "в качестве миссии... посылает человека на путь раскрытия потаенности способом поставления. Где господствует последнее, изгоняется всякая другая возможность раскрытия потаенности"(3). То есть трактовка сущности как функции неизбежно сужает и границы предметного мира, и границы человека, который становится во взаимодействии с этим миром односторонним существом.
Хайдеггер дает пояснение, близкое трактовке формы у Аристотеля. "Уже когда мы говорим о том, что такое вещь "в сущности", мы имеем в виду не общеродовое понятие, а то, чем вещь держится, в чем ее сила, что в ней обнаруживается в конечном счете и чем она жива, т.е. ее существо"(4). Даже утилитарный подход не может затемнять признания бытийной полноты и самостоятельности всего, чем пользуется человек. "Дельность изделия хотя и состоит в его служебности, но сама служебность покоится в полноте существенного бытия изделия" (5). Философ связывает сущность с "истинным существованием", с осуществлением. Так, "чашечность чаши осуществляется в подношении налитого в нее" (6), а не только в том, что она что-то вмещает. Для осуществления чаши важно, что подносят, откуда оно взято, кому подносят и т.п. Если это и характеризуемо языком функций, то их множество и далеко не все связаны с технической стороной процесса.
Опасности отождествления функции и формы не следует недооценивать. Архитектор Кензо Танге писал в 1966 г.: "Период с 1920 по 1960 г. можно охарактеризовать как статичный, в котором обусловленность связи между функцией и пространством была главной доктриной", как для индивидуального архитектурного пространства, так и для городской среды. Танге, признавая "определенную положительную роль" этого подхода "в начале новой истории архитектуры", тем не менее отмечал, что "ограниченность функционального подхода состоит в незнании того, что функциональные единицы... требуют изменений в еще большей степени... В настоящее время связи функциональных единиц становятся не монистическими, а плюралистическими, менее статическими и более подвижными, менее категоричными и более избирательными, менее принудительными и более внутреннее свободными" (7). Судя по этим противопоставлениям, функционализм способен быть механистичным, дробя человеческое бытие на отдельные элементы и проводя жесткие границы между ними, как в пространстве, так и в формообразовании. Тому, кто исходит из представления о дизайне как гуманизирующем формотворчестве, следует учитывать многосторонность бытия вещи, даже в случае создания технического объекта.
И еще одно пояснение в характеристике формы как сущности. Аристотель выделяет, как известно, два рода сущностей. "Первые сущности" связаны с существованием единичных конкретных вещей, "вторые" - родов и видов, общего, неразрывно связанного с единичным и без него невозможное. В отличие от своего учителя, Платона, Аристотель настаивает на первичности и самостоятельном существовании особенного, а не общего. Процесс постижения сущности, соответственно, начинается с первых сущностей. Для профессионально-ориентированного читателя это разделение ставит проблему правильной формулировки целей работы. Что создает дизайнер - единичную адресную вещь или предмет, представляющий класс, разряд, вид? Представляется, что проектное задание может указывать на видовую принадлежность: театр, детский уголок, календарь, светильник и т.д. Однако создатель формы ничего не добьется, идя абстрактно-всеобщим путем. Его первоочередной задачей является выяснение необходимых характеристик будущей единичной формы. Знание единичного и особенного в его творчестве должно соотноситься со знанием всеобщего, но не всецело определяться последним. Мысля техноморфно, как и подобает представителю античной культуры, Аристотель блестяще справляется с осознанием диалектики единичного и общего, вводя представление о "чтойности" (перевод А. Ф. Лосева), которая есть для каждой вещи то, "что говорится о ней самой", составляет ее смысл и отличает от всех других вещей.

3. Форма и материя
Форма, по Аристотелю, задает и действительность той или иной вещи. "Форма скорее, чем материал, есть природа: ведь каждая вещь скорее тогда называется своим именем, когда она есть в действительности, чем когда /она имеется/ только в возможности" (8). Форма - причина существования вещи. Форма детерминирует связи данной вещи с другими вещами и с человеком, выявляя в отношениях с ними ее свойства и качества. Анализируя эти связи, дизайнер способен представить возможные изменения вещи, поскольку ее существование происходит не только на витрине, но прежде всего в процессе функционирования, взаимодействия с другими предметами.
Согласно мнению греческого философа, каждая вещь представляет собой определенное единство формы и материи. Материя - это то, из чего состоит данная вещь; форма - это вид, который придается данной материи. Понятия формы и материи в учении Аристотеля относительны. Так, медь является материей по отношению к медному шару. Но та же медь будет уже формой по отношению к элементам, ее составляющим. Значит, для Аристотеля вся действительность выступает как определенная последовательность переходов от материи к форме и от формы к материи. При этом форма всегда выступает как активное, образующее начало. Именно философию Аристотеля можно считать началом тенденции трактовки формы как активного начала, существующей вплоть до наших дней. Посмотрим, какие практические последствия может иметь эта позиция.
Поначалу представляется, что в ней больше плюсов, чем минусов. Форма перестает быть статичной величиной. Признавая возможность перехода материи в форму, мы можем связать форму с возникновением и становлением. Материя, для того, чтобы реализовать себя, нуждается в оформлении. Аристотель в трактате "Физика" выделяет возникновение и становление: о первом речь может идти в смысле возникновения "вот этого", о втором - возникновения "из вот этого"; возникает то, что "не остается", становится то, что "остается", поскольку в "его основе лежит нечто становящееся".(9) Предметный мир соответствует критериям становления. Если отождествить становление и собственно бытие вещи, то это подводит к мысли о возможности создания саморазвивающихся либо достраиваемых в процессе со-творчества форм. Они будут заведомо ближе человеку, "вынужденно" обживающему их в созданных дизайнером условиях, когда трансформация совершается "легким движением руки".
Говоря о форме, Аристотель также выводит понятия "противолежащее", из которого возникает что-либо, и "субстрат", обозначающее основу возникновения. "...Противолежит - необразованное, лежит в основе - человек; бесформенность, безобразность, беспорядок есть противолежащее, а медь, камень, золото - субстрат". (10) Создавая формы, человек вступает в противоречивое отношение с субстратом, материалом, материей. Основное противоречие коренится здесь между объективными природными свойствами этого материала и субъективными интересами и потребностями человека, между наличествующим и замысленным. Довольно долгое время европейская культура признавала главенство человека в этом противоречивом отношении. Субъект-объектная парадигма, будучи примененной на практике, обернулась не только преобразованием материи, природы, но и надругательством над ними. В эстетической деятельности преодоление противоречия возможно только как снятие, то есть приведение к новому качественному единству природных свойств и свойств, задаваемых человеком. Диктат одной какой-либо стороны в формотворческом процессе невозможен. В современной философии этот процесс осмыслен как диалог человека и мира, в котором оба начала выступают как равные, одинаково необходимые друг другу величины.

4. Движущая и целевая причины
Еще один продуктивный момент аристотелевского учения о форме заключается в том, что возникновение, в свою очередь, связано с наличием динамической и целевой причин вещи, тоже влияющих на становление формы (хотя она выступает наиболее активным началом). Так, говорит Аристотель, для глиняного горшка нужна форма (эйдос, идея) - то, что делает горшок телом определенных очертаний, нужен гончар, который на основе понятия (формы) приводит глину в движение, а также цель, ради которой гончар прилагает усилия. Выделение динамической причины в качестве особой составляющей процесса возникновения вещи позволяет рассматривать форму не только как актуальное, но и как потенциальное бытие, притом в двух аспектах. С одной стороны, идея (эйдос) горшка находится в сознании человека, а материя может помешать ее осуществлению. С другой стороны, каждая форма существует в цепочке превращений в следующую, более сложно организованную. Чем полнее подход современного дизайнера, тем больше он учитывает возможность включения единичной вещи в некоторую систему - коллекцию, интерьер, ландшафт, - по отношению к которым данная форма выступает уже как материя.
Что касается целевой причины, то ее не следует рассматривать как нечто исключительно внешнее. Даже если целью изготовления горшка будет желание гончара заработать деньги, ему не удастся его осуществить, если горшок не найдет покупателя, тоже имеющего представление (эйдос) о том, что именно он хочет приобрести. Цель - это форма, которая должна стать внутренне присущей вещи, а форма - это цель, которая уже стала внутренне присущей вещи. Отсюда форма закономерна и необходима. Случайные признаки и качества, не соответствующие сущности вещи, уводят от ее совершенства, мешают реализации сущности. Случайность не становится пятой причиной вещи, она непродуктивна. (Сегодняшние представления о творчестве, конечно, расходятся с этим положением, однако логика Аристотеля прекрасно показывает, к чему может привести абсолютизация случайности, возведение ее в ранг творческого принципа).

Дата добавления: 2015-07-12