Ночь живых мертвецов

Шубута, штат Миссисипи, – умирающий город. «Дом Гламура Сары» (салон красоты), «Мясная лавка братьев Джоунз», «Бакалея», «Банк Шубуты» – все теперь стоят заколоченные. Витрины других заведений, расположенных рядом, выглядят так жалко, что по ним невозможно определить, что здесь когда‑то располагалось. По старенькому игрушечному медвежонку или пластиковому Санта‑Клаусу, выглядывающим из‑за пыльных стекол, иногда можно догадаться, чем в прошлом занимались их владельцы. И даже «Масонская ложа Шубуты» заросла травой и разваливается. И куда же делась та магическая власть масонов, которой, как им казалось, они обладают? По крайней мере, она их не спасла.

Тюрьмы тоже больше нет, ее железные решетки ржавеют и ломаются в каменном здании на задворках Главной улицы рядом с заброшенной баскетбольной площадкой.

– Начинаешь по‑настоящему понимать, что находишься в депрессивном регионе, когда видишь, что даже тюрьму закрыли, – заметил я.

– Депрессивный – самое что ни на есть правильное слово, – отозвался Брэд, местный житель, взявшийся показать мне городок.

Гниющие, ломающиеся бревна торчат из стен брошенных домов, напоминая фотографию того разорванного в клочья выстрелом человеческого лица с запекшейся кровью и хрящами среди обрывков кожи, которую демонстрировал нам на своем семинаре Боб Хейр.

Но Шубута не совсем опустела. Несколько оставшихся в ней жителей прохаживаются по улицам. Некоторые из них постоянно навеселе. Другие – дряхлые старики.

Когда‑то Шубута была процветающим местом. – Суета и шум целыми днями! – сказал Брэд. – Сейчас невозможно поверить! Оживленные улицы… Жить здесь было просто чудесно. Я ведь здесь и вырос. Уровень преступности был очень низкий.

– Мы любили кататься на велосипедах. И заезжали в такую даль! – добавила подруга Брэда, Либби. – Катались мы и на роликовых коньках. И наши родители никогда за нас не беспокоились.

– Все взрослые работали на «Санбиме».

Местное предприятие под названием «Санбим» производило тостеры. Очень красивые тостеры в стиле ар‑деко.

Мы с Брэдом перелезли через кучу мусора и вошли в длинное здание в середине Главной улицы. Двери во многих местах были сорваны с петель. Табличка «Выход» валялась в пыли на земле. Лохмотья того, что, по‑видимому, когда‑то было красными бархатными шторами, свисали с больших гвоздей, вызывая ассоциации со скотобойней.

– Что здесь было раньше? – спросил я Брэда.

– Старый кинотеатр, – ответил он. – Я помню его открытие. Мы все ждали этого с нетерпением. Нам так хотелось иметь настоящий кинотеатр! Настоящее развлечение! Но там показали всего один фильм, и кинотеатр закрылся.

– И что же был за фильм?

– «Ночь живых мертвецов».

Наступила пауза.

– Очень уместно, – заметил я.

Брэд окинул взглядом остатки Главной улицы.

– Эл Данлэп не понимал, сколько бед он причинит людям, закрыв свой завод, – сказал он. – В таком маленьком городке, как наш. – И его лицо побагровело от гнева. – Просто оглянитесь вокруг.

Старый завод «Санбим» находился в миле от города. Он был очень большим – на его территории поместилось бы пять футбольных полей. В одном помещении триста рабочих занимались производством тостеров. В другом еще триста упаковывали готовую продукцию. Вначале я подумал, что территория завода заброшена, но на самом деле там уже расположился новый бизнес. Работников в нем было отнюдь не шестьсот, как в прежние времена на «Санбиме», а всего пятеро. Пять человек сгрудились на небольшом пространстве посреди необъятной пустоты, окружающей их со всех сторон, и делали абажуры. Их начальника звали Стюарт. Он работал на «Санбиме» до тех пор, пока генеральным директором предприятия не стал Эл Данлэп и не закрыл производство.

– Ну что ж, приятно видеть, что здесь еще что‑то выпускают, – сказал я.

– Мм‑м… – промычал Стюарт и нахмурился. Он явно не был уверен, что это надолго.

Стюарт вместе со своим другом Биллом и подругой Брэда, Либби, провел меня по пустому предприятию. Они хотели наглядно показать, что происходит, когда «у штурвала процветающего предприятия оказываются безумцы». – Вы имеете в виду Эла Данлэпа? – спросил я.

– На «Санбиме» один безумец сменял другого, – отозвался Стюарт. (Так как моя книга посвящена проблеме реального безумия, следует оговориться, что Стюарт и Билл не специалисты и используют слово «безумец» в бытовом смысле.) – Не только Данлэп. Кто был первым безумцем? Бакли?

– Да, Бакли, – подтвердил Билл.

– У него был охранник невысокого роста, который постоянно таскал за собой пулемет, – вспомнил Стюарт. – И у него была целая эскадрилья самолетов, и табун «роллс‑ройсов», и ледяные скульптуры за 10 000 долларов. Они сорили деньгами направо и налево, а ведь компания уже тогда приносила не очень большой доход.

(Позже я прочитал, что Роберт Дж. Бакли был смещен с поста генерального директора «Санбима» в 1986 году – после того, как акционеры пожаловались, что несмотря на то, что «Санбим» переживает не лучшие времена, он содержит пять самолетов для себя и своей семьи, купил сыну за счет компании квартиру за миллион долларов и представил компании счет в 100 000 долларов на приобретение вин.)

– А кто пришел после Бакли? – спросил я.

– Пол Казарян, – ответил Билл. – Это был блестящий человек. Умница! А работник какой! Но… – Билл замолчал. – Я мог бы вам кое‑что рассказать о нем, но только в чисто мужской компании.

Мы все взглянули на Либби.

– Да, конечно, – послушно сказала она.

Она отошла от нас и стала прохаживаться по пустынной территории предприятия среди паутины, разбитых окон и вагонеток, в которых теперь не было ничего, кроме пыли.

Когда Либби отошла достаточно далеко, Билл продолжил:

– Однажды, когда мне никак не удавалось продать наш товар, он заорал на меня: «Отсоси у того парня, но товар продай!» Прямо в присутствии огромного количества людей. Почему он так поступил? Потому что был страшный сквернослов…

Билл покраснел. От одного воспоминания об этом происшествии его трясло.

По свидетельству Джона Бёрна, автора книги «Пила», в которой подробно описывается судьба корпорации «Санбим», Пол Казарян во время своего пребывания на посту генерального директора компании как‑то вылил на ревизора, приехавшего к нему, несколько литров апельсинового сока, а в ходе собраний членов правления стрелял по пустым креслам отсутствовавших членов совета из духового ружья. Тем не менее он заботился о гарантиях занятости и о правах рабочих. Казарян делал все от него зависящее, чтобы компании не приходилось закрывать предприятия. Он вернул рабочие места из Азии и открыл университет для рабочих.

Мы жестами пригласили Либби вернуться. Она подошла к нам.

– А после Пола Казаряна? – спросил я.

– А вот после него и появился Эл Данлэп, – ответил Стюарт.

– Завтра встречаюсь с ним, – заметил я. – Еду во Флориду, в Окалу, специально, чтобы увидеть его.

– Что? – удивленно переспросил Стюарт, и лицо его потемнело. – Он не в тюрьме?

– Отнюдь! Совсем наоборот, – ответил я. – Он проживает в шикарном особняке.

Я заметил, как на шее у Стюарта от возмущения вздулись вены.

Мы возвратились в кабинет к Стюарту. – Я недавно встречался с психологом по имени Боб Хейр, – начал я. – И он считает, что о руководителе бизнеса можно многое сказать, если задать ему один специфический вопрос.

– И что же это за вопрос? – спросил Стюарт.

– Если вам продемонстрировать фотографию какого‑нибудь преступления… в общем, чего‑то по‑настоящему страшного – например, фото лица, разорванного взрывом, какова будет ваша реакция?

– Я отвернусь, – ответил Стюарт. – Подобное меня испугает. Мне будет жаль того человека и станет страшно за самого себя. – Он сделал паузу. – И что такой ответ говорит обо мне?

Я глянул в окно кабинета Стюарта на пол заводского помещения. Зрелище было поистине странное: крошечная группка из пяти рабочих, изготавливающих абажуры для ламп внутри огромного, пустого и жуткого пространства. Я сказал Стюарту, как приятно видеть, что производство здесь не заглохло и даже, возможно, процветает, но истина заключалась в прямо противоположном: дела шли из рук вон плохо.

– Ну и что мой ответ говорит обо мне? – снова спросил Стюарт.

– Что у вас все в абсолютной норме, – заверил его я.

В середине 1990‑х годов «Санбим» пребывал в полном хаосе. Из‑за расточительства таких директоров, как Роберт Бакли, компания едва держалась на плаву. Совету директоров необходимо было самым решительным образом сократить расходы, поэтому они предложили этот пост совершенно уникальному человеку, которому в отличие от огромного большинства обычных людей нравилось увольнять сотрудников. Его звали Эл Данлэп, и он прославился тем, что закрыл несколько предприятий по поручению «Скотта», старейшего производителя туалетной бумаги в Америке. Рассказывали совершенно невероятные истории о том, как Данлэп ездил с одного предприятия «Скотта» на другое и увольнял людей самыми немыслимыми – иногда комичными, а иногда и жутковатыми – способами. К примеру, в Мобиле, штат Алабама, он спросил одного из сотрудников, сколько времени тот проработал на предприятии. – Тридцать лет! – гордо ответил он.

– Что заставило вас работать на одну и ту же компанию в течение целых тридцати лет? – с искренним удивлением в голосе произнес Данлэп. Через несколько недель он закрыл предприятие в Мобиле, уволив всех до единого.

«Подлый бизнес», автобиография Данлэпа полна анекдотов об увольнении самых разных людей. Вот, например, один из них:

...

«Одна во всех отношениях приятная дама занималась в компании «Скотт» проблемами поддержания гармоничных отношений между сотрудниками высшего звена. Ей платили до неприличия большую зарплату. К черту гармоничные отношения! Эти люди должны рвать друг другу волосы. И я сказал Андерсону [6], что от нее нужно избавиться… На той же неделе один из адвокатов компании заснул на совещании. В последний раз он отдыхал таким образом, получая зарплату от компании. Через несколько дней он превратился в туманное воспоминание».

И тому подобное… Он с таким восторгом увольнял людей, что деловой журнал «Фаст компани» включил его в число генеральных директоров компаний, которые являются потенциальными психопатами. Все остальные упоминавшиеся в той статье директора либо уже умерли, либо находились в тюрьме и потому вряд ли могли подать в суд на издание, но с Данлэпом журнал пошел на риск. В статье говорилось о его неспособности контролировать собственное поведение (первая жена Данлэпа в своем заявлении на развод обвинила его в том, что однажды он угрожал ей ножом, бормоча при этом, что ему давно хочется попробовать на вкус человеческое мясо), об отсутствии способности сопереживать кому бы то ни было (несмотря на то, что Эл постоянно говорил журналистам о том, какие чудесные и заботливые у него родители, он не приехал на похороны ни отца, ни матери).

В июле 1996 года, когда совет директоров «Санбима» озвучил имя нового генерального директора, цена на акции взлетела с 12,50 до 18,63 доллара, что стало, по словам неофициального биографа Данлэпа Джона Бёрна, самым крупным скачком в стоимости акций в истории нью‑йоркской биржи. Несколько месяцев спустя, в тот день, когда Данлэп сообщил, что половина из двенадцати тысяч сотрудников «Санбима» будет уволена (по сведениям «Нью‑Йорк таймс», в процентном отношении это было самое значительное сокращение рабочих мест на предприятии такого рода в истории), стоимость акций вновь подскочила – до 28 долларов. За те несколько головокружительных месяцев цена на акции падала только один раз, 2 декабря 1996 года, когда в «Бизнес уик» было опубликовано сообщение о том, что Данлэп не приехал на похороны своих родителей и, по словам его первой жены, угрожал ей ножом. В тот день цена на акции снизилась на 1,5 %. Это напомнило мне сцену из фильма «Пустоши», где пятнадцатилетняя Холли, которую играет Сисси Спейсек, внезапно осознает, что ее дружок, крутой красавец Кит, перешел грань между юношеским безрассудством и безумием. Она делает попытку вернуться назад, но затем ее монотонный равнодушный голос произносит за кадром: «Я могла бы, конечно, выскочить через заднюю дверь или спрятаться в бойлерной, но вдруг почувствовала, что теперь, что бы ни случилось, на счастье ли, на беду ли, но моя судьба навеки связана с Китом».

Примерно так же, как в «Пустошах», взаимоотношения Эла Данлэпа с акционерами вскоре после 2 декабря вернулись на прежние позиции, и в течение года он буйствовал в провинциальной Америке, закрывая предприятия в Шубуте, Бэй‑Спрингс и Лореле, штат Миссисипи, в Куквилле, штат Теннесси, в Парагулде, штат Арканзас, в Кушатте, штат Луизиана, и так далее, превращая небольшие города американского Юга в города‑призраки. С закрытием очередного предприятия цена на акции «Санбима» взлетала, а к весне 1998 года достигла невероятной суммы в 51 доллар.

По неожиданному совпадению Боб Хейр также упоминает о фильме «Пустоши» в своем важнейшем труде по психопатиям «Без совести»:

...

«Если Кит – воплощенное представление создателя фильма о том, что такое психопат, то Холли – психопат реальный, говорящая маска, человек, имитирующий глубокие чувства, но не испытывающий их. Голос Холли звучит монотонно, а рассказ ее полон фраз, непосредственно заимствованных из глянцевых журналов, в которых девушкам объясняют, какие эмоции они должны переживать. Персонаж Спейсек – блестящий пример того, что значит «знать слова, но не слышать музыки».

Все закончилось для Данлэпа весной 1998 года, когда Комитет по ценным бумагам и биржам США начал расследование на основании заявлений о том, что Данлэп организовал в «Санбиме» грандиозное мошенничество с бухгалтерскими документами. 60 миллионов долларов из 189 миллионов дохода компании за 1997 год, как говорилось в упомянутых заявлениях, существовали только на бумаге в виде приписок в бухгалтерской отчетности. Данлэп отрицал все обвинения. Он потребовал – и получил – от «Санбима» громадное выходное пособие вдобавок к тем 100 миллионам долларов, которые за двадцать месяцев заработал в компании «Скотт».

В те – «доэнроновские» – времена еще не возник специфический, характерный для нашего времени аппетит к доведению до конца судебных дел такой сложности, каким было дело Данлэпа, и потому все закончилось в 2002 году, когда Данлэп согласился выплатить 18,5 миллиона долларов, чтобы удовлетворить все предъявлявшиеся ему претензии. Кроме того, он заключил с Комитетом по ценным бумагам и биржам США соглашение, согласно которому обязывался больше никогда не занимать руководящих постов в каких‑либо компаниях.

Перед тем как отправиться в Шубуту, я задал несколько вопросов Джону Бёрну, биографу Данлэпа: – А как прошло его детство? Остались ли какие‑либо воспоминания о странностях в его поведении в те времена? Возникали ли у него проблемы с полицией? Была ли у него склонность к издевательствам над животными?

– Я заезжал в его школу, но, кажется, ни с кем из одноклассников не беседовал, – ответил он. – По крайней мере, не припомню.

– Вот как… – пробормотал я.

– Я знаю, что в детстве Данлэп увлекался боксом, – добавил Джон.

– Гм?..

– Да, и он что‑то говорил о том, как ему нравилось бить своих соперников.

– В самом деле? – воскликнул я.

– А его сестра как‑то упомянула о том, что он бросал дротики в ее кукол.

– Неужели?!

И я записал у себя в блокноте: «Бросал дротики в кукол сестры, получал удовольствие, избивая людей».

– Какое впечатление Данлэп произвел на вас при встрече? – спросил я.

– А я с ним не встречался, – ответил Джон. – Он не согласился со мной встретиться.

Возникла короткая пауза.

– А вот я с ним встречаюсь, – сказал я.

– Вот как?.. – переспросил Джон с изумлением и завистью в голосе.

– Да, – подтвердил я, – встречаюсь.

Первая странность, которая бросается в глаза, когда вы идете по обширным, идеально ухоженным лужайкам к роскошному особняку Эла Данлэпа во Флориде – а живет он в десяти часах езды от Шубуты, – это необычайно большое число скульптур хищных зверей со свирепым оскалом. Они здесь повсюду – каменные львы и пантеры с обнаженными клыками, орлы, расправляющие крылья, ястребы с добычей в когтях и тому подобное – на подходе к особняку, вокруг озера, в спортивном зале, рядом с бассейном, во многих комнатах. Кроме каменных скульптур, здесь масса хрустальных львов, львов из оникса, металлических львов, металлических пантер, картин с изображением львов и скульптурных имитаций человеческих черепов. В своем репортерском блокноте я записал: «Похоже на армию пластиковых фигурок у Тото Констана, но гораздо больше по размеру, цене и ощущению зла, которое от них исходит».

– Львы, – говорил Эл Данлэп – загорелый, явно в хорошей форме, устроив мне экскурсию по дому. На нем была обычная ветровка и свободные брюки. Время от времени Эл поблескивал ослепительно белыми зубами. – Львы. Ягуары. Львы. Всегда хищники. Хищники. Хищники. Хищники. Я испытываю глубочайшее уважение к хищникам, я преклоняюсь перед ними. И не жалею ни о чем из того, что сделал.

«Пункт 5: Хитрость/склонность к манипулированию, – записал я у себя блокноте. – Из его заявлений можно сделать вывод, что мир для него состоит из «хищников и жертв». Он считает, что было бы глупо не воспользоваться слабостями окружающих».

– И золото тоже, – заметил я. – Здесь у вас много золота.

В доме висел портрет Данлэпа, на котором он был изображен сидящим на золотом троне, в золотом галстуке, с золотыми доспехами у дверей и золотым распятием на каминной полке.

– Золото сияет, – отозвался Эл. – Акулы.

Он указал на скульптуру, изображавшую четырех акул, окруживших земной шар.

– Я преклоняюсь перед хищниками, – продолжал он. – Их сила помогает вам преуспеть в жизни. Вон там – соколы. А там – аллигаторы. Аллигаторы. Еще аллигаторы. Тигры.

– Создается впечатление, словно здесь побывали Мидас с королевой Нарнии, – заметил я, – а королева Нарнии пролетала над каким‑то особенно страшным зоопарком, обратила всех его обитателей в камень и затем перенесла их сюда.

– Что вы говорите? – переспросил Эл.

– Ничего, – отозвался я.

– Нет‑нет, – настаивал он, – повторите, пожалуйста, то, что вы только что сказали.

Он окинул меня ледяным взором своих голубых глаз, от которого мне чуть не сделалось дурно.

– Бессмысленный набор слов, – ответил я. – Я попытался пошутить, но вместо шутки получилась глупость.

– Ах, вот как, – протянул Эл. – Давайте я покажу вам окрестности. Вы предпочли бы прогуляться или сыграть в гольф?

– Думаю, лучше прогуляться.

Мы прошли мимо нескольких экстравагантных картин, писанных маслом, с изображением его любимых немецких овчарок. В тот знаменитый семинедельный период в середине девяностых годов, когда Данлэп уволил 11 200 работников «Скотта», он потребовал от руководства компании, чтобы она оплатила ему два номера «люкс» в отеле «Четыре сезона» в Филадельфии, один для него и его жены Джуди, а второй – для двух его собак. У Данлэпа от первого брака есть сын Трой, но в доме нигде нет даже его фотографий, зато масса изображений немецких овчарок и громадных портретов самого Эла и Джуди в полный рост и в золотых рамах. На портретах оба выглядят серьезно и величественно. Мы прогулялись по лужайкам. Я заметил Джуди, которая стояла у озера рядом с каменной скульптурой, изображавшей милого ребенка со спутанными волосами. На ней был тренировочный костюм персикового цвета, и она так же, как и Эл, была блондинкой. Джуди просто стояла и смотрела на озеро, не двигаясь.

– Как‑то вы посетили одно предприятие, – сказал я, обращаясь к Элу, – и там осведомились у сотрудника, сколько времени он проработал на одном месте. Тот ответил: «Тридцать лет». И тогда вы спросили: «Что заставило вас работать на одну и ту же компанию в течение целых тридцати лет?» Для него это было предметом гордости, а для вас – явно негативной характеристикой.

– Конечно, негативной, – ответил Данлэп. – И вот почему. Если вы остаетесь где‑то надолго, то превращаетесь в обыкновенного хранителя старья, в смотрителя заброшенного музея. А жизнь не должна быть похожа на карусель, она должна походить на «русские горки».

«Бессердечие/неспособность сочувствовать окружающим», – записал я в своем дневнике и перевернул чистую страницу.

– Может быть, выпьем холодного чая? – предложил Эл.

По пути на кухню я обратил внимание на стихотворение в рамочке у него на столе. Оно было выписано особым каллиграфическим почерком. Вот несколько строк из него:

Нелегко чего‑то

Добиться в жизни,

Но если вы хотите,

Чтобы вас любили,

Заведите собаку.

– Шон подарил мне на день рождения, – прокомментировал Эл. Шон – это Шон Торнтон, на протяжении довольно длительного времени работающий телохранителем у Данлэпа.

– Если вы хотите иметь настоящего друга, заведите собаку, – сказал Эл. – У нас всегда их было две. Я склонен во всем делать двойные ставки!

Я рассмеялся, хотя и знал, что он далеко не в первый раз использует данное выражение. Оно, к примеру, есть в предисловии к его автобиографии «Подлый бизнес»: «Если хотите иметь друга, заведите собаку. Но я не желал рисковать и потому завел сразу двух».

В «Пиле», неофициальной биографии Данлэпа, Джон Бёрн описывает случай, имевший место в 1997 году, когда Эл пригласил к себе домой враждебно настроенного к нему финансового аналитика Эндрю Шора.

«Я так люблю собак, – сказал Данлэп, протягивая Шору фотографии (своих немецких овчарок). – Знаете, если вам хочется иметь друга, заведите собаку. Чтобы подстраховаться, я завел сразу двух». Шор уже читал эту фразу в одной из множества статей о Данлэпе. Тем не менее он сделал вид, что ему смешно.

...

Я записал в своем блокноте: «Болтливость/внешнее обаяние. Всегда держит наготове какую‑нибудь остроумную реплику – однако, как правило, малоинформативную».

(Нечто подобное говорит в фильме 1987 года «Уолл‑стрит» герой Майкла Дугласа: «Если вам нужен друг, заведите собаку. Здесь самая настоящая окопная война». Поначалу я подумал, что сценаристы фильма взяли эту фразу у Эла Данлэпа, но вскоре обнаружил, что он не единственная «крупная шишка» политики и бизнеса, склонная блеснуть упомянутым афоризмом.

«Вам нужен друг в Вашингтоне? Заведите собаку», – как‑то во времена своего президентства сказал Гарри Трумэн. По крайней мере, именно так его цитируют авторы биографической пьесы 1975 года «Отделай их, Гарри!».

«В нашем деле с годами набираешься опыта: если хочешь иметь друга, заведи собаку», – заметил в середине восьмидесятых годов крупный организатор фармацевтического бизнеса Карл Икан.

А в начале 1990‑х годов Дебора Норвиль, ведущая передачи «Внутреннее издание» на Си‑би‑эс, заявила: «Если вам хочется, чтобы вас любили, заведите собаку. Люди, с которыми вы работаете, не могут быть вашими друзьями».)

Мы все собрались на кухне: Эл, Джуди и телохранитель Шон. Я откашлялся и заговорил:

– Если помните, в своем электронном письме я писал, что, возможно, ваша миндалевидная железа не направляет в центральную нервную систему необходимых сигналов страха, и именно поэтому вы достигли такого успеха в жизни и всегда отличались интересом к хищникам?

– Да, помню, – ответил Эл. – Весьма интересная теория. Чем‑то напоминает «Звездный путь». Вы идете нехожеными тропами. Почему некоторые люди потрясающе успешны в жизни, а другие не добиваются вообще ничего? У ребят, с которыми я учился в школе, была масса преимуществ передо мной, но они ничего в жизни не достигли. Почему? В чем разница между нами? Ведь какая‑то разница определенно есть! Вопрос, которым люди задавались на протяжении многих поколений. И потому, когда вы упомянули про железу – как она там называется, – я подумал: «Гм‑м. Очень интересно. С парнем обязательно надо встретиться и побеседовать».

– Но должен сказать вам, что некоторые психологи полагают, что если упомянутая часть вашего мозга не работает как надо, вы можете стать…

– Мм‑м… – пробурчал он.

– Опасным, – едва слышно пробормотал я.

Внезапно меня охватило страшное волнение. Конечно, я уже задавал вопрос, не психопаты ли они, двоим людям – Тони и Тото, – и мне бы следовало привыкнуть к подобной ситуации. Однако в данном случае положение было несколько иным. Я находился в особняке Данлэпа, а не в тюрьме с максимальным уровнем охраны и не в психиатрической лечебнице.

– Извините, – сказал он. – Не расслышал.

– Опасным, – тихо повторил я.

Короткая пауза.

– В каком смысле? – спросил Эл тоже вполголоса.

– Вы можете стать… – Я перевел дыхание. – Психопатом.

Эл, Джуди и Шон уставились на меня. И довольно долго не сводили взгляда с моего лица. Только тогда я понял, куда угодил. Они как будто спрашивали: приятель, а в здравом ли ты уме? Понимаешь ли ты, что делаешь? Ведь я не дипломированный врач и не ученый. И уж если быть совсем честным с самим собой, и не детектив. Я проклинал Боба Хейра. Конечно, он вовсе не подталкивал меня к таким авантюрам, но я бы никогда и не занялся ничем подобным, если бы не встретил его. Знакомство с его опросником вселило в меня ложную уверенность, что я могу свободно разгуливать по стране психопатов. А мне следовало бы прислушаться к предостережениям Адама Перкинса. Я не детектив, не психолог, и у меня самого показатели по «DSM‑IV» в ходе самодиагностики были отнюдь не блестящими.

Все трое выглядели глубоко оскорбленными и разочарованными. Эл пригласил меня к себе домой, и я волей обстоятельств был вынужден задать ему вопрос, не является ли он психопатом. Конечно, ничего противозаконного в том, чтобы быть психопатом, нет, но подобный вопрос может чрезвычайно оскорбить того, кому он задан.

– У меня здесь есть список личностных черт, которые свойственны личностям с признаками психопатии, – заметил я, хлопнув по карману.

– Кто, черт побери, составляет подобные списки? – буквально взревел Эл. – Назовите их имена! Клянусь, я наверняка никогда о них не слышал!

И тут я почувствовал, что могу повернуть ситуацию так, чтобы всю вину за мою оплошность принял отсутствующий Боб.

– Боб Хейр, – сказал я. И еще раз очень четко повторил его имя: – Боб Хейр.

– Я никогда о нем не слышал! – воскликнул Данлэп, и глаза его торжествующе заблестели.

– Тоже никогда ничего о нем слышала! – подтвердила Джуди.

– Он психолог, – пояснил я и тяжело вздохнул, чтобы показать: мое мнение о психологах в целом совпадает с мнением Эла.

Данлэп указал на позолоченный застекленный шкаф, в котором были расставлены его фотографии с Генри Киссинджером, Дональдом Трампом, принцем Чарльзом, Рональдом Рейганом, Керри Пакером, лордом Ротшильдом, Рашем Лимбо и Джебом Бушем. Этим жестом он как будто говорил: «Вот люди, о которых я слышал!»

– Ну, так что же ваш список?.. – спросил Эл. Внезапно в его глазах появилась заинтересованность. – Давайте. Давайте посмотрим.

– Хорошо, – ответил я и вытащил опросник из кармана. – Вы уверены, что он вам будет интересен?

– Да, конечно, давайте посмотрим…

– Хорошо. Пункт первый. Внешнее обаяние.

– Совершенно верно! Я весьма обаятелен! – ответил Эл. – Абсолютно обворожителен!

Все трое, Эл, Джуди и Шин, рассмеялись, тем самым сняв напряжение.

– Сильно выраженное чувство собственной значимости? – назвал я второй пункт опросника.

Элу было трудно отрицать наличие названной черты, так как он стоял под гигантским собственным портретом.

«Пункт 2: Преувеличенное чувство собственной значимости, – еще раньше записал я в блокнот. – Его невероятный эгоцентризм и преувеличенная оценка собственных способностей поразительны, если припомнить некоторые факты биографии Данлэпа».

Откровенно говоря, по дороге к Элу я завернул в Университет штата Флорида, расположенный в Талахасси, чтобы посмотреть на центр студенческого успеха имени Данлэпа. Здание, на строительство которого Эл пожертвовал десять миллионов, без сомнения, являло собой внушительный памятник Данлэпам и их немецким овчаркам. В вестибюле имелось громадное полотно с изображением Данлэпов – Джуди в леопардовой блузке, Эл – в золотом галстуке. Рядом, разумеется, собаки. Здесь же висела бронзовая дощечка с изображением Эла и Джуди. Нажав кнопку, можно было прослушать запись выступления Эла о значении лидерства. (Суть его речи сводилась к тому, что настоящих лидеров не осталось, и если Америка хочет выжить, ей необходимо как можно скорее воспитать несколько динамичных руководителей.)

Я попросил Келли, менеджера здания, провести для меня небольшую экскурсию по центру.

– Нам очень приятно, что Данлэпы решили пожертвовать свои деньги на поощрение развития гражданского духа и лидерства у студентов Университета Флориды, а также на создание центра истории карьеры его выпускников, – сразу же сообщила мне Келли.

– Эл не относится к числу людей, известных своей щедростью, – заметил я. – У вас не возникло вопроса, чем вызван подобный шаг с его стороны?

– Могу лишь выразить ему признательность за те добрые дела, которые нам удалось совершить благодаря его пожертвованиям, – ответила Келли.

– Слышал, будто он собирает скульптурные изображения хищников, – произнес я. – Орлов, аллигаторов, акул, медведей. Мне данное увлечение представляется несколько странным. Данлэп когда‑нибудь говорил вам об этом?

– У нас не было случая побеседовать с ним на упомянутую вами тему, – сказала девушка, и по ее взгляду чувствовалось, с каким удовольствием она тут же на месте убила бы меня. – Мы беседовали о возможности встретиться здесь и о перспективах нашего университета.

– Эл говорит, что суть жизни – в победе, – продолжал напирать я. – Что вы думаете по этому поводу?

– Мы очень рады тому, что мистер Данлэп решил пожертвовать деньги именно Университету штата Флорида. Здание, в котором мы находимся, прекрасно приспособлено для занятий. Он решил предоставить нам такую возможность, и мы ему очень и очень благодарны, – ответила Келли.

– Большое спасибо, – сказал я.

– Спасибо вам! – отозвалась она, поспешно удаляясь.

– Сильно выраженное чувство собственной значимости? – назвал я второй пункт опросника, обращаясь к Элу. – Абсолютно верно. Без вопросов, – ответил Эл. – Если ты сам в себя не веришь, кто сможет в тебя поверить? Ты просто обязан верить в себя.

– А нет ли у вас какого‑нибудь другого списка, в котором перечислены положительные с достойными характеристики? – неприязненно спросила Джуди.

– Ну… – протянул я.

Все на мгновение замолчали.

– Потребность в стимуляции/быстрая утрата интереса?..

– Да, конечно, – ответил Эл. – Я очень подвержен скуке. Мне постоянно надо чем‑то заниматься. Да‑да, это ко мне вполне относится. Не люблю расслабляться. Мой мозг работает всю ночь.

– Склонность к манипулированию? – спросил я.

– Мне кажется, точнее данную черту можно было бы охарактеризовать как стремление к лидерству, – уточнил Данлэп. – Да, именно так. Полагаю, ее следует назвать стремлением к лидерству!

– У вас не вызывает раздражения мой список? – спросил я.

– Нет, ничуть, – отозвался он.

Так продолжалось наше утро с Элом Данлэпом, которому удавалось ловко переиначивать типичные психопатические черты в характеристики настоящего лидера. Импульсивность оказалась «просто синонимом способности к быстрому анализу ситуации. Некоторые люди недели тратят на то, чтобы взвесить все «за» и «против». А я? Мне хватает десяти минут. И если «за» перевешивают «против», я без колебаний иду вперед! «Поверхностные аффекты» избавляют вас от «пустых и никчемных эмоций». Отсутствие угрызений совести освобождает вас от лишнего груза для продвижения вперед и достижения больших высот. Бессмысленно топить себя в печали и сомнениях!» – Себя необходимо оценивать в конце дня, – подвел итог Эл. – Нужно задаваться вопросом: уважаю ли я самого себя? И если да, то превосходно! Значит, я хорошо прожил день.

– Вы удовлетворены собой? – спросил я.

– Абсолютно! – ответил он. – В высшей степени! Когда я оглядываюсь на собственную жизнь, возникает ощущение, что я смотрю фильм о человеке, достигшем очень многого. Черт побери! Разве не так? Я действительно достиг очень многого и всегда поступал по‑своему.

– А как насчет отношений с вашей первой женой? – спросил я.

– Я… – Эл нахмурился и испытующе взглянул на меня. – Я тогда был в Вест‑Пойнте. Понимаете, когда из плейбоя превращаешься… – его лицо еще больше помрачнело, – …в молодого женатого лейтенанта на отдаленной военной базе. В таком возрасте это очень тяжелый переход… – Голос его сорвался.

– Значит, вы воспринимали свою жену как того, кто удерживает вас в прошлом? – спросил я.

Данлэп пожал плечами и опустил глаза.

– Меня направили на базу, где размещались ядерные ракеты, – сказал он. – Вы представляете, что значит иметь дело с ядерным оружием? И я был там как раз во время кубинского кризиса. Трудно вообразить работу серьезнее. Ты по‑настоящему чувствуешь свою ответственность. Из‑за малейшей ошибки может пострадать огромное количество людей. И разве подобное состояние может не отразиться на семейной жизни? Конечно, отразится – так или иначе.

Эл говорил о том периоде во времена кубинского кризиса, когда он бросил собственную жену, беременную на пятом месяце, дома одну без еды и без денег, и ей в отчаянии пришлось искать помощи у своих матери и сестры.

– О! – вспомнил я. – Еще одно. Если вы видите фотографию с места какого‑либо происшествия, нечто по‑настоящему ужасное и отвратительное, например, человеческое лицо, разорванное взрывом, как вы реагируете? Вызывает ли оно у вас ужас?

Эл отрицательно покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Пожалуй, я просто начинаю размышлять над ситуацией.

– В самом деле? – переспросил я. – Вам становится интересно? Захватывает? Как задача, которую нужно решить?

– Да, интересно, – кивнул Данлэп. – Конечно же, я не восклицаю: «Вот черт, какой кошмар!» У меня голове тут же возникает вопрос: «Что здесь произошло? Почему это произошло?».

– И вы не ощущаете никакого физического дискомфорта в результате шока от рассматривания подобного изображения?

Эл снова отрицательно покачал головой.

Я наклонился вперед, внимательно всматриваясь в него поверх очков.

Он поспешно поправился:

– Ну, разумеется, я начинаю размышлять над тем, что здесь произошло и что нужно сделать, чтобы подобного не происходило впредь.

– Что нужно сделать, чтобы подобного не происходило впредь?.. – переспросил я.

– Нельзя быть настоящим лидером и сжиматься от страха при любых проявлениях зла, – сказал Эл. – Ему нужно смело смотреть в лицо. – Он помолчал. – Как можно определить лидера? Лидер – это человек, который поднимается над толпой и достигает своих целей. Ведь так?

Перед моим отъездом мы успели пообедать. Данлэп пребывал в очень хорошем настроении, что было крайне странно для человека, которого только что проверяли на наличие психопатических черт. На отвороте пиджака у него был приколот значок в виде маленького золотого топорика. За обедом Эл рассказывал смешные истории о том, как он увольнял самых разных людей. По сути, все истории были одинаковы: некий сотрудник не отличался особым трудолюбием, и Данлэп без особых усилий увольнял его, присовокупив к своему решительному деянию какое‑нибудь остроумное саркастическое замечание. К примеру, как‑то один любивший посибаритствовать чиновник «Санбима» упомянул в разговоре, что недавно приобрел потрясающий спортивный автомобиль. – Великолепно! – откликнулся Эл. – По крайней мере, теперь у вас будет спортивная машина… взамен работы.

Джуди громко смеялась над подобными анекдотами, хотя, несомненно, слышала их уже не один раз, и я вдруг понял, каким приобретением является человек, получающий удовольствие от увольнения сотрудников.

Меня провели в телевизионную комнату и показали выступление Эла в Университете Флориды. В конце просмотра Джуди начала громко аплодировать. Она, без сомнения, восхищалась своим мужем, восхищалась его серьезным отношением к жизни, его почти дарвинистской способностью к борьбе за существование. И я подумал, какому же типу женщин должен нравиться такой мужчина.

– Расскажите о годах, проведенных в «Санбиме»… – начал было я.

Эл тут же прервал меня:

– «Санбим» не сработал. – Он пожал плечами. – «Санбим» вообще крошечная сноска на страницах моей карьеры. Ее нельзя отнести к крупным корпорациям. Спрос на ее продукцию всегда был крайне неустойчив. Электроприборы… Меня мало волнует ее судьба. С точки зрения судеб мира какой‑то там «Санбим» не имеет никакого значения.

И на этом он решительно поставил точку в вопросе о «Санбиме». Мы беседовали об «отсутствии сочувствия». Эл сказал, что очень сочувствует «людям, которые стремятся чего‑то достичь в жизни», но в их число, к несчастью, не входят его сын Трой и его сестра Дениза.

...

«Отношения с Денизой прервались навсегда в январе 1994 года, когда она позвонила брату и сообщила, что у ее дочери Кэролайн, тогда учившейся на первом курсе колледжа, диагностировали лейкемию.

– Могу ли я надеяться на твою помощь, если понадобится? – спросила Дениза у Эла.

– Нет, – коротко ответил он».

Джон Э. Бёрн, «Бизнес уик», 2 декабря 1996 года.

– Я много лет не общался с сестрой, – признался Данлэп. – В старших классах школы я был в числе лучших, был отличным спортсменом. А потом поступил в Вест‑Пойнт. А ей это не понравилось! Я ее не понимаю. Если бы у меня был брат или старшая сестра, я бы очень гордился. Говорил бы: «Вау! Хочу быть похожим на брата!» А ее отношение было прямо противоположным. «Посмотрите, что ему досталось». Но я ведь заслужил!

Отношения Эла с Троем были столь же напряженными.

– Я много раз пытался ему помогать. – Данлэп пожал плечами. – Пытался. Честно вам говорю, пытался. Но ничего не получилось. И потом он сделал такие заявления в прессе…

...

«Услышав об увольнении отца (из «Санбима»), Трой Данлэп захихикал.

– Я обхохотался, – признался он. – Рад, что он наконец‑то по‑настоящему вляпался.

Единственная сестра Данлэпа Дениза узнала об этом от своей подруги в Нью‑Джерси. Ее реакция: «Он получил то, что заслужил».

«Бизнес уик», 1998 год

Я сделал несколько заметок у себя в блокноте, а затем перевернул чистую страницу, чтобы они случайно не заметили, что я написал. «Отсутствие угрызений совести должно быть великим счастьем, если единственное, что у вас осталось, – воспоминания».

– Это же вопрос превосходства, – крикнул Эл Данлэп с другого конца комнаты. – Все хотят добиться превосходства над окружающими. С того момента, когда ты добиваешься определенного уровня успеха, про тебя обязательно начинают говорить всякие гадости. И ты думаешь: «Минутку, до того, как я сюда забрался, никому до меня не было дела». Ведь так?

– Да, так, – согласился я.

– Плюньте на них на всех, – сказал Эл. – Они просто завидуют. А сами делайте то, что считаете нужным. Понимаете?

Я бросил взгляд на портрет маслом и записал на следующей странице: «Написать что‑нибудь о Нарциссе, о нравственной пустоте, которую пытаются заполнить, набивая особняк, слишком большой для двоих, гигантскими изображениями самих себя».

Я мысленно улыбнулся, радуясь точности и глубине найденных определений.

– Вы ведь меня понимаете? – воскликнул Данлэп. – Вы ведь достигли определенного успеха. Вы похожи на меня. Когда человек достигает определенного уровня, завистливые люди ополчаются на него. Правильно? Они начинают лгать. Пытаются свалить его. Вы сделали то, что должны были сделать, чтобы достичь того, чего хотели. Мы с вами похожи.

«Кроме того, написать что‑нибудь о королеве Нарнии», – занес я в блокнот.

Так случилось, что акционеры и члены советов директоров предприятий по производству тостеров в девяностые годы в конце концов оценили по достоинству все плюсы и минусы назначения на должность генерального директора человека, обладающего качествами, которые, по мнению Боба Хейра, характеризуют типичного психопата.

Боб Хейр остановился на ночь в гостинице «Хилтон» в аэропорту «Хитроу». Он прислал мне электронное письмо с вопросом, как прошла встреча с Элом Данлэпом. Я ответил, что смогу поделиться с ним впечатлениями только при личной встрече. Мы встретились в баре отеля. По словам Боба, его востребованность росла с каждым днем – после того, как было опубликовано крупное исследование «Корпоративная психопатия», написанное им в соавторстве с другими учеными. В книге обсуждалось обследование 203 крупных деятелей бизнеса по опроснику Хейра. Среди них были генеральные директора компаний, руководители подразделений, супервизоры». Результаты оказались следующими: при том, что большинство респондентов не проявили себя как психопаты, «у 3,9 % коэффициент психопатии достигал по меньшей мере тридцати баллов, что является чрезвычайно высоким показателем даже для обитателей тюрем. Он в четыре‑пять раз превосходит средний показатель по общей выборке».

Боб пояснил, что не существует точных эмпирических данных насчет того, каков процент психопатов среди населения в целом, но имеется вполне компетентное мнение, что их чуть меньше одного процента. Таким образом, исходя из проведенного исследования, можно сделать вывод, что среди крупных чиновников и деятелей бизнеса шанс отыскать психопата в четыре‑пять раз выше, чем среди простых людей, пытающихся кое‑как прокормить свою семью.

За бокалом красного вина я рассказал Бобу о своем визите к Данлэпу, подробно описав, как Эл признавался в наличии у него массы психопатических черт, однако при этом рассматривал их как в высшей степени полезные для бизнеса. Боб кивал, подобное его не удивляло. – Психопаты, как правило, говорят, что мир состоит из хищников и жертв, – прокомментировал он мои слова. – И их восприятие мира нужно принимать как факт.

– Странно, что вы упомянули хищников, – заметил я. – Как вы думаете, чем заполнен дом Эла?

– Орлами, – ответил Боб. – Медведями…

– Совершенно верно! – воскликнул я. – Пантерами. Тиграми. Целый зоопарк. Не чучела. Скульптуры. А откуда вам известно?

– У меня бывают прозрения, – ответил он, приложив палец к голове. – Я ученый, но у меня бывают прозрения.

Я нахмурился.

– Однако Эл сказал мне, что плакал, когда умерла его собака.

– Вот как?

– Да, как раз в тот момент, когда мы беседовали о поверхностном аффекте. Он заявил, что не может допустить, чтобы его сковывали какие‑то пустые эмоции. Но тут я обратил внимание на картину с изображением Брита, его собаки, и Данлэп признался, что все глаза выплакал после ее смерти. По его словам, он рыдал не переставая, а это значит, что он не может быть психопатом.

Я вдруг почувствовал, что говорю извиняющимся тоном, как будто в том, что Эл может и не быть психопатом, виноват именно я – будто я занимался кастингом и подыскал для роли крайне неудачную кандидатуру.

– О, такое бывает очень часто, – отозвался Боб.

– В самом деле? – воскликнул я, обрадовавшись.

– Собаки – ваша собственность, – пояснил Боб. – Собаки – если они у вас по‑настоящему хорошие – очень преданны хозяину. Словно рабы. Они выполняют все по первому вашему приказу. Поэтому Эл и выплакал все глаза, когда умерла его собака. Как вы думаете, поступил бы он так, если бы сдохла его кошка?

– Не думаю, что у него есть кошка, – проговорил я задумчиво.

– Данлэп мог рыдать ночи напролет, если бы ему, к примеру, сильно повредили автомобиль, – продолжал Боб. – Имей он «феррари» или «порше» – впрочем, вполне возможно, что они у него и есть, – и кто‑то поцарапал бы их или оставил вмятину, Эл, вероятно, обезумел бы от гнева, и я не удивился бы, если бы он даже попытался убить виновника. Поэтому – да, очень часто случается, что психопат плачет, когда умирает его собака, и это производит еще более жуткое впечатление, когда он же оказывается абсолютно безучастным к смерти собственной дочери.

Я хотел было возразить, что у Эла Данлэпа нет дочери, но Боб продолжил:

– Когда умирала моя дочь, я готов был умереть вместе с ней. Она умирала от рассеянного склероза. Я множество раз пытался вообразить, что она испытывает, и повторял своей жене: «Ты не представляешь, каким преимуществом перед нами в подобных случаях обладают психопаты». Психопат в такой ситуации посмотрит на свою дочь и скажет: «Вот уж на самом деле не повезло», а затем пойдет заниматься каким‑нибудь любимым делом – играть и…

Голос Боба сорвался.

Мы заказали кофе.

– В случае с психопатами, занимающими крупные посты в бизнесе, было бы заблуждением воспринимать их как невротиков, – снова заговорил Хейр. – Гораздо правильнее рассматривать их, исходя из теории Дарвина. Данный феномен становится ясным в эволюционной перспективе. Главная их задача – передать пул генов следующему поколению. Конечно, никто из них сознательно не ставит перед собой такой цели. Никто не думает: «Я должен пойти и обрюхатить как можно больше женщин», но именно этого требуют гены. И каков результат? Они стремятся привлечь женщин. Они очень любят женщин. Поэтому им нужно научиться обманывать. Научиться манипулировать, мошенничать, лгать, быть всегда настороже и браться за дело, как только ситуация становится благоприятной.

– Но, – возразил я, снова нахмурившись, – к Элу Данлэпу подобное не подходит. Он состоит в браке вот уже сорок один год. Нет никаких сведений о супружеских изменах. Ничего такого. Он всегда был верным супругом. Многие журналисты пытались раскопать что‑нибудь в этом роде, но…

– Не имеет значения, – перебил меня Боб. – Мы ведь говорим об общем принципе. Существует масса исключений. Что происходит за пределами их дома? Знаете? Имеете хоть какое‑то представление?

– Гм, – промычал я.

– А как вы думаете, его жене известно все, что происходит за пределами их дома? – спросил Боб. – Многие серийные убийцы имеют прочные семьи, состоят в браке по тридцать лет. И их жены не имеют ни малейшего представления о том, что происходит вне их семейного гнездышка.

Я сидел тихонько, как школьник, в сияющем чистотой минималистском нью‑йоркском офисе немыслимо богатого финансиста – человека, согласившегося беседовать со мной лишь при условии, что я сохраню в тайне его имя, – и наблюдал, как он просматривает мой веб‑сайт и читает описания предыдущих интервью. В самой известной из написанных мною книг, «Безумный спецназ», говорится о солдатах войск специального назначения, которые считают, что могут проходить сквозь стены и убивать коз взглядом. А в моей книге «Они: приключения с экстремистами» героями являются сторонники теории заговора, утверждающие, что миром правят гигантские кровососущие рептилии‑педофилы из другого измерения, способные принимать человеческий облик. – Ого! – воскликнул он, изумленно покачав головой. – Мне кажется, я совсем не тот человек, с которым вам будет интересно беседовать. Я, наверное, произведу на вас впечатление самого скучного собеседника из всех, у кого вам когда‑либо приходилось брать интервью.

Финансист взмахнул рукой, как бы демонстрируя, что в его кабинете нет ничего странного и необычного. Впрочем, в его кабинете вообще почти ничего не было. Немногочисленные столы и кресла находились там с единственной целью – показать всем свою невероятную дороговизну.

Хозяин кабинета, которого я назову Джеком, в свое время внимательно следил за делом Эла Данлэпа. Он был свидетелем того, как один из совладельцев компании, миллиардер‑финансист и филантроп Майкл Прайс (занимает пятьсот шестьдесят второе место среди богатейших людей мира с состоянием в 1,4 миллиарда долларов) проталкивал Данлэпа на должность генерального директора, а так как репутация Эла, что называется, бежала впереди него, то все прекрасно понимали, что будет означать подобное назначение.

– Я возражал против сокращений рабочих мест, – заявил Джек. – Вы когда‑нибудь видели, что происходит, когда закрывается крупное предприятие?

– Я ездил в Шубуту.

– Я много раз бывал в таких местах, – сказал Джек. – Останавливался в маленьких гостиницах. Посещал школы. Учебные центры, промышленные зоны. Ездить туда – истинное удовольствие. А потом быть свидетелем того, как на Уолл‑стрит аплодируют их разрушению… – Голос Джека сорвался. – Стоит заглянуть в любой аналитический доклад того времени, и все сразу же станет ясно – причем любому, кто знаком с ситуацией…

– Что вы имеете в виду под «аналитическим докладом»? – спросил я.

– Аналитические доклады, – пояснил Джек, – составляются хеджевыми фондами, пенсионными фондами и инвестиционными банками, которые советуют своим клиентам, в какие компании можно инвестировать. Кто‑нибудь с Уолл‑стрит или кто‑то еще, кто пишет подобные доклады, устраивает восторженную шумиху по поводу сокращений рабочих мест в городках типа Шубуты. Если бы у вас была возможность взглянуть на аналитические писульки того времени, вы были бы потрясены комментариями.

– Какими, например?

– Циничной радостью по поводу того, что он делал. У вас бы создалось впечатление, что в нашем мире все сошли с ума.

– Полагаю, те аналитические доклады, о которых вы говорите, уже занесены песками времени. Безвозвратно, – заметил я.

– Возможно, что‑то и удастся откопать, – сказал Джек. – Знаете, это было похоже на то, что происходило когда‑то в Колизее. Как будто громадная толпа вокруг науськивала его. Поэтому не так‑то легко ответить на вопрос, кто же главный виновник. Тот, кто непосредственно проводит сокращения, или аналитики, которые его поощряют? Или самые разные фонды, включая пенсионный, которые заинтересованы в подобной деятельности?

– Все, о чем мы говорим, произошло двенадцать лет назад, – заметил я. – А сейчас что‑нибудь изменилось?

– Ничего! – решительно ответил Джек. – Ни в малейшей степени! И не только в США. Ситуация абсолютно одинакова повсюду. По всему миру.

Прошло несколько недель, и Джек выполнил свое обещание – он где‑то откопал и прислал мне «аналитический доклад». Он писал, что уверен, что высылаемый доклад произведет на меня огромное впечатление своей жестокостью и цинизмом. Источником доклада был «Голдман сакс», а датировался он 19 сентября 1996 года.

Документ гласил:

...

«Мы подтверждаем нашу оценку рекомендаций по покупке акций SOC («Санбим»), основанную на ожидаемой перестройке компании, при условии реализации всех необходимых мероприятий Элом Данлэпом в должности генерального директора.»

Джек подчеркнул двойной чертой слова в следующей части, чтобы продемонстрировать, насколько шокирующим было содержание этого документа:

...

«Наши оценки прибыли на акцию не отражают ожидаемую реструктуризацию SOC и остаются неизменными при 25 центах на 1996 г. и 90 центах на 1997 г.»

И наконец, подчеркнуто и обведено с восклицательным знаком:

...

«P/E on Nxt FY: 27.5X».

«P/E on Nxt FY: 27.5X» – по словам Джека, самая жестокая строчка во всем документе. Я же в ней, естественно, ничего не понял. Когда вижу подобные записи, у меня возникает ощущение, что мой мозг отключается. Но так как в данном случае передо мной была тайная формула немыслимой жестокости, уравнение, которое привело к гибели Шубуты, я попросил профессиональных финансистов расшифровать ее для меня.

«P/E, – написал мне Пол Дж. Зак из Центра нейроэкономических исследований в Клермонте, Калифорния, – средняя цена фондов, деленная на ожидаемый размер доходов следующего года. Увеличение в P/E означает, что можно ожидать более быстрого роста цены акционерных фондов по сравнению с увеличением доходов, а это, в свою очередь, значит, что инвесторы ожидали значительного роста доходов на протяжении нескольких следующих лет в результате предпринятых драконовских мер, и что, по их мнению, биржевая цена акций должна будет отражать упомянутые более высокие доходы в течение ряда лет в будущем».

«Для компании, производящей дешевое оборудование, – сообщил мне в электронном письме Джон Э. Бёрн из «Бизнес уик», – это очень большой P/E. Аналитик полагает, что если Данлэпу удастся как‑то резко снизить накладные и прочие расходы, доходы поднимутся на недосягаемую высоту, а инвесторы, которые вовремя сделают вложения, получат баснословную прибыль».

«Суть произошедшего в том, – писал Пол Дж. Зак, – что некая авторитетная инвестиционная компания полагала, будто большинство инвесторов с радостью воспримут массовые увольнения на “Санбиме”. Абсолютно бессовестный взгляд на проблему потери людьми работы. Единственным плюсом можно считать то, что все последовавшие данному совету остались с носом, когда год спустя цены на акции поехали вниз».

Глядя на фразеологию аналитического доклада, скучную, безликую и непонятную для подобных мне непосвященных, я подумал: «Если у вас есть стремление стать злодеем, первое, что вы должны сделать – это научиться быть непонятным. Ни в коем случае не ведите себя, подобно Блофельду – не ходите вызывающе в монокле. Мы, журналисты, обожаем писать о людях эксцентричных. И страшно не любим – о непонятных и скучных. Они портят нам репутацию: чем скучнее интервьюируемый, тем скучнее интервью. Если вы хотите обрести истинное могущество, несущее зло, и уйти от любой ответственности за него, научитесь быть скучными».

Дата добавления: 2015-07-12