Глава 27. Пенни появляется, когда остальные гости уже в основном разошлись.

21:30

Пенни появляется, когда остальные гости уже в основном разошлись.

– Привет, – говорит она и усаживается на белый стул прямо передо мной. На ней черный сарафан и сандалии. Голые натренированные ноги фигуристки завораживающе скрещены прямо на уровне моих глаз. – Я никогда раньше не была на… шиве, – говорит она. – Я не знаю, как себя вести.

– Ты замечательно справляешься, – отвечаю я.

– Когда я входила в дом, какой‑то старый извращенец ущипнул меня за задницу.

– Это дядя Стэн. Он безобидный.

– Безобидный? Это ты моей заднице расскажи! Он из нее чуть кусок не вырвал.

– Здравствуй, дорогая, – обращается к Пенни мама.

– Добрый вечер, миссис Фоксман. Я очень вам сочувствую. Уход Морта – такая потеря…

– Спасибо, Пенни. Он тебя очень любил.

– Он был таким хорошим человеком. Мы… кто работает в магазине… мы все грустим. Нам будет его не хватать.

– Спасибо, что зашла к нам.

– Уж простите, что так поздно. Но, сами знаете, мы летом закрываемся только в девять.

– Отец никому, кроме Пенни, не доверял закрывать магазин и включать сигнализацию, – говорит Пол.

– Это дело нехитрое. – Пенни краснеет. Тут она замечает Венди. – Господи, Венди! Я тебя не узнала!

– Это потому, что я, в отличие от тебя, старею сообразно возрасту. А ты, нахалка, вовсе не стареешь. Тебе небось до сих пор алкоголь без документов не продают.

– Ну, это ты загнула. – Пенни явно неуютно от строгого досмотра моей сестрицы.

– Господи, как ты умудряешься? – Венди качает головой. – Размерчик‑то не больше второго, да?

21:50

Гости разошлись все до единого, в доме тихо. Мы с Пенни сидим в темноте на бортике бассейна, свесив ноги в воду. Единственное освещение – два подводных фонаря, поэтому мы видим только легкий парок, который поднимается от подогретой воды.

– Ну, ты как? – спрашивает она.

– Да неплохо все. Только семейки многовато. После такого избытка общения нам придется год друг от друга отдыхать.

Она кивает и, вытянув мысок, выписывает на воде круги.

– Я живу совсем рядом с родителями – на соседней улице. У моей мамы упало зрение, дегенерация желтого пятна. Она уже не может водить машину. Так что по вторникам я вожу ее в магазин. И еще ужинаю у них каждое воскресенье.

– Значит, все неплохо?

Она пожимает плечами:

– Может, и неплохо. Если лекарства правильно подобрать… Черт, ну и духота.

– Ага. Не продохнуть, всю неделю. Пекло, как в преисподней.

– Хоть бы к ночи попрохладнее делалось.

– Ни капельки.

– Господи, Джад. Ты только вслушайся: мы говорим о погоде! Мы избегаем каких‑то тем? Или нам вообще нечего сказать друг другу?

– С темами у нас всегда был порядок.

– Тогда давай установим мораторий на погоду и вообще – на пустые разговоры. Договорились?

– По рукам.

– И давай уже наконец залезем в воду. – Она встает. Я не вижу ее взгляда, но уверен: он зовет и поддразнивает. – Отвернись на минутку.

Я отворачиваюсь и через несколько секунд слышу тихий всплеск: Пенни скользнула в воду. Повернувшись лицом к бассейну, я вижу на краю черный ворох ее одежды. Я стягиваю рубашку и штаны и мгновение медлю – раздумываю, что делать с трусами. Снимать иль не снимать – прямо по Гамлету. Интересно, как этот вопрос решила для себя Пенни? Отсюда не разглядишь, свет слишком тусклый. Ныряю в трусах. Тише едешь – дальше будешь.

Она держится за ступеньку лестницы, и я выныриваю совсем близко, сантиметрах в тридцати. Промаргиваюсь, привыкаю к скудному освещению, гляжу прямо ей в глаза и тут же вспоминаю, как несколько часов назад, ровно на этом месте, смотрели друг на друга Хорри и Венди. Заколдованный у нас бассейн – в нем пробуждается старая, давно похороненная любовь.

– Я думала о тебе, Джад.

– А я о тебе.

– Хочешь меня поцеловать?

Я подплываю еще ближе, кладу руку на лестницу, поверх ее руки. Ее упругая, соблазнительная грудь блестит, мерцает и округло уходит под воду.

– Послушай, я хотел сказать…

Но мы уже целуемся, глубоко, взасос, наши языки бродят, сталкиваются, набирают скорость… На вкус она точно такая же, как была, я помню, я все помню – такие же душные ночи, как сегодня, мы оба потные, у меня в подвале… Я чувствую, как ее соски касаются моей груди и тут же твердеют… ее пальцы пробегают по моей спине вверх, к шее, и еще крепче прижимаются там, где кончается позвоночник и начинается череп…

Я не целовал никого, кроме Джен, больше десяти лет, а так жадно и отчаянно – губами, ртами, языками, – когда поцелуй еще круче полового акта, мы с Джен не целовались очень‑очень давно. И вот я целую другую женщину, и ее губы раскрываются под моими, ее пальцы щекочут волоски на моей груди, ее гладкие голые ноги обхватывают мои бедра – и все это безмерно возбуждает, но кажется каким‑то нереальным. И все же… Если эта женщина хочет меня целовать, так целовать, может, со временем найдутся и другие? Впервые с момента, когда я узнал про Уэйда и Джен, я ощутил подобие оптимизма по поводу собственного будущего.

Спустя какое‑то время она отрывается от меня, чтобы перевести дыхание, даже ловит ртом воздух. Развернувшись, она опирается локтями о бортик. Я подплываю сзади, накрываю обе ее раскинутые руки своими, прижимаюсь грудью к ее спине. Она откидывает голову, трется щекой о мою щеку и шепчет:

– Как хорошо.

Я вжимаюсь в нее всем телом, и мой член, чуть не разрывая мокрые трусы, утыкается в изгиб ее ягодиц. Она глухо стонет.

– Послушай, – начинаю я, – мне надо что‑то тебе сказать.

– Завтра, – отвечает она, вжимаясь в меня еще плотнее. – Все скажешь завтра. А сейчас… поцелуй меня…

22:25

Пенни только что ушла, поцеловав меня еще не раз. Теперь я взведен, как курок, сна ни в одном глазу, и по какой‑то иезуитской логике я набираю номер Джен.

– Алло. – Голос Уэйда. Как же я не сообразил, что он обязательно припрется к ней в гостиницу? Уэйд не из тех, кто упустит возможность покувыркаться на новом месте. Я кладу трубку и, выждав минуту, набираю снова.

– Алло? – говорит он с напором, словно подозревает, что молчащий на другом конце человек его не расслышал или не понял. Какого черта он вообще хватает трубку? Это же сотовый номер Джен! Я разъединяюсь и набираю снова. На этот раз он окликает: «Джад?» – тонким, резким голосом. Я несколько секунд слушаю его дыхание и вешаю трубку. Когда я набираю в следующий раз, в трубке уже голос Джен.

– Привет, Джен.

– Джад. – Она, должно быть, саркастически кивает Уэйду – подтвердить, что догадка была верна. Представляю, как они лежат в постели, как его толстые пальцы ползут по ее голому округлому бедру, а другая его рука теребит толстый, чуть опавший член, чтобы снова привести его в боевую готовность – для нее. Чтоб этому Уэйду пусто было! Чтоб его скрючило! По мне, так пусть сдохнет от рака поджелудочной железы – и то будет мало!

– Значит, нам предстоит стать родителями?

– Джад, уже поздно. Давай поговорим завтра?

– Да, прости. Я снова что‑то прервал?

– Нет. Просто я очень устала.

– Ты бы меня бросила, если бы я вас тогда не застал? – спрашиваю я неожиданно не только для нее, но и для самого себя. – Ты была бы сейчас с ним или со мной?

Я слышу, как она почти перестает дышать.

– Не знаю. Честно, не знаю, Джад.

Я задал один из тех вопросов, которые не имеют верных и неверных ответов. Но от ее ответа мне больно.

– Прости, что потревожил. Спокойной ночи.

– Мы сможем поговорить завтра?

– Да. Может быть. Не знаю.

– Надеюсь, что сможем.

– Пока.

Я выжидаю минуты три и набираю сотовый номер Уэйда.

– Алло? – говорит он.

Я вешаю трубку. Такие уж у меня теперь победы. Где успеваешь – там и побеждаешь.

Не женись на красивой, не женись. Боготвори ее, если угодно, спи с ней, если даст, ибо каждый должен хотя бы раз в жизни познать совершенство, дотронуться до него, овладеть им… Но о браке даже не думай, это дело дохлое. Тебе будет постоянно казаться, что ты незваный гость на собственном празднике. Ты даже не испытаешь счастья, потому что проведешь всю жизнь втянув голову в плечи – в ожидании кирпича, который, того и гляди, упадет на тебя сверху.

23:55

Я бегу по каким‑то темным коридорам. Сзади – ротвейлер: звякают медали на ошейнике, когти царапают пол, тяжелое дыханье все ближе, за спиной, совсем рядом… Я весь в поту, воздуха не хватает, и, как ни старайся, скорости мне уже не прибавить. Вот я поворачиваю за очередной угол и – протез мой, отвалившись, с деревянным стуком катится по полу. Я с воплем качусь следом и, хотя пес меня еще не настиг, резко просыпаюсь. Потому что он уже прыгнул.

Дата добавления: 2015-07-12