Глава 18. Я моюсь, и тут, как всегда, вырубается свет

8:25

Я моюсь, и тут, как всегда, вырубается свет. Когда я выхожу из душа в сумрак подвала, Элис в запахнутом халатике уже возится у электрощитка.

– Место встречи изменить нельзя, – говорит она.

– Дерьмо, а не дом, – отзываюсь я.

Элис улыбается.

– Какую пробку на этот раз вышибло? Наверно, ту же.

– В прошлый раз была четырнадцатая.

– Я не различаю номера, темно.

Я подхожу ближе, придерживая полотенце рукой.

– От тебя пахнет, как от ребеночка.

– У них тут только детский шампунь.

– Мне нравится этот запах. – Она подается чуть назад, ко мне, вдыхает глубже. – Запах только что вымытого младенца.

– Да… верно…

От ее волос идет густой медовый аромат – она недавно мыла их шампунем и сушила феном… халатик совсем тоненький… а я теперь всегда на взводе – и от снов, и от долгого воздержания. Короче, ощущения не братско‑сестринские.

– Когда снова соберусь с кем‑нибудь на свидание, куплю крутой мужской шампунь, – произношу я.

– Да уж, купи, – откликается она и поворачивается ко мне лицом. – Мы так и не поговорили о тебе, Джад. Ты как, справляешься?

– Вполне. – Я стремлюсь поскорее закончить разговор – и по эмоциональным, и по чисто физиологическим причинам. – Вот эта пробка.

Я тянусь через плечо Элис, чтобы включить свет. Но он не загорается. Наоборот, сверху раздается вопль Пола:

– Какого рожна? Кто балуется с предохранителями?

Элис хихикает и, повернувшись к щитку, исправляет мою ошибку.

– Пол всегда заполняет зарплатную ведомость, сидя на толчке.

– Мудро. Два больших дела одним махом.

Она смеется и нажимает оранжевую кнопку. На этот раз выбор верен.

– Да будет свет, – говорит она.

– И стал свет.

– Джад, послушай… – Элис снова поворачивается ко мне. – Тебе сейчас нелегко, а твое семейство большой отзывчивостью, скажем так, не отличается. Если захочешь поговорить, помни – мы с тобой друзья. И друзьями стали много раньше, чем родственниками.

– Спасибо, Элис. Я помню.

Она порывается еще что‑то добавить, но потом просто кивает и целует меня в щеку. Я наклоняюсь чуть вперед: не столько чтобы подставить щеку, сколько чтобы избежать случайного контакта ниже пояса, поскольку член – в полной боевой готовности… Эх, мне бы его жизнелюбие… И твердость.

9:37

Завтрак подан. Естественно, на соседских блюдах. Стараниями родительских друзей выпечка продолжает поступать ежедневно, а сортирует поступления Линда, которая каждое утро открывает дверь своим ключом и принимается хозяйничать. Сегодня зашел и Хорри – он задумчиво пьет кофе и украдкой, из‑за кружки, поглядывает на Венди. На его футболке написано: Ты – урод, но прикольный. Его тугие мышцы распирают майку – мне о таких остается только мечтать. Трейси мажет маслом бублик для Филиппа, а Филипп наливает сливки ей в кофе, и они улыбаются друг другу так нестерпимо, что я отвожу глаза. Судя по всему, залп из трех орудий – Челси, Жанель и Келли – прошел без серьезных последствий. Венди кормит дочку из бутылочки, а Барри жует кекс и читает «Уолл‑стрит джорнэл». Райана и Коула за столом нет, они на кухне смотрят мультики. Мама тоже на кухне, вместе с Линдой – разбираются с очередными подношениями. Надо же, умер один еврей, а еды подвалило – хоть самолет снаряжай для голодающих Африки. Элис мажет обезжиренную сырковую массу на рисовый крекер, а Пол подле нее жует пончик в шоколадной глазури. Пол сидит почти во главе стола. Почти – потому что там еще папин стул, который, по традиции, никто не занимает.

Едят все молча. Заговорить никто не отваживается.

– Послушайте, – начинает Пол. – Надо бы обсудить, что будет с Точкой.

Папино слово. Это он называл свой бизнес Точкой. Не магазином, не компанией, а просто Точкой. «Еду на Точку», – говорил он. Или: «Мы взяли на Точку новую продавщицу». Видимо, Пол перенял у отца это словечко. Элис поднимает глаза, и я чувствую, как она напряжена, как сопереживает мужу. Эта женщина за‑мужем. И стоит за мужа горой. Она знает все, что он сейчас скажет.

– Что именно обсудить? – спрашивает Филипп.

– В какой‑то момент к нам зайдет Барни, изложит папино завещание в деталях, но кое‑что я хочу объяснить заранее. Половину бизнеса отец оставил мне. Вторая половина принадлежит теперь Венди, Джаду и Филиппу, в равных долях. То есть каждый из вас отныне владеет одной шестой дела, которое за последние три года не принесло ни цента прибыли. Так что на доходы надеяться нечего. Барни попросит банк оценить ваши доли, и затем я выкуплю их у вас по рыночной стоимости. Возможно – это зависит от результатов оценки – я не смогу набрать нужную сумму сразу, и надеюсь, вы мне дадите некоторую отсрочку.

– Ну а по самым грубым прикидкам, на сколько потянет одна шестая? – спрашивает Филипп. – Какова цена вопроса?

– А как же мама? – спрашивает Венди. – Разве ей ничего не причитается?

– Маме причитается отцовская страховка и пенсия, так что – с учетом ее гонораров – она более чем обеспечена, по гроб жизни, – отвечает Пол. – Я понимаю, вы все наверняка ожидали, что отец оставит нам куда больше. К сожалению, практически все его состояние вложено в дело, причем дело сейчас не в лучшем виде. Ну, разумеется, есть еще дом. Его оценивают примерно в миллион. Отец передал дом в управление трастовой компании. Когда мама его продаст, каждый из нас получит кругленькую сумму.

– Я не собираюсь продавать дом, – откликается мать с порога кухни.

– Естественно, не сейчас.

– Никогда. И не рассчитывайте. Мне только шестьдесят три года.

– Я просто имел в виду, что…

– Я знаю, что ты имел в виду. Ты хочешь вскрыть полы и поискать тайник. Так вперед, не стесняйся! Но насчет дома не обольщайтесь. Я намерена в этом доме умереть. Причем не завтра.

– Мама, успокойся, – говорит Пол, обменявшись с Элис встревоженным взглядом. – Будем считать, что я ничего не говорил.

Мать снова открывает рот, но сзади подходит Линда и кладет руку ей на плечо:

– Хилл, он не имел в виду ничего плохого.

– Это наш дом! – не унимается мать.

– Я знаю, знаю. Успокойся. – Линда уводит ее на кухню.

Мы все сердито смотрим на Пола. Зачем он вообще втянул нас в этот разговор?

– Дело в том… Я вкалываю с утра до ночи, пытаюсь спасти этот гребаный бизнес. И не факт, что мне это удастся. На сегодня речь идет о закрытии одного, а может, и двух магазинов.

– А я как раз намеревался войти в семейное дело, – произносит Филипп.

Ничего себе заявленьице! Все ошеломленно умолкают. Элис квадратными глазами смотрит на Пола. Трейси смотрит на Филиппа – гордо и одобрительно. Даже Барри, включившись в происходящее, откладывает газету. Венди весело подмигивает мне: Кажется, будет не скучно!

– Ты о чем? – спрашивает Пол.

Филипп вытирает рот салфеткой. Откашливается.

– Я не так давно обсуждал это с папой. Он выстраивал свой бизнес для нас, мечтал нам его передать. Не как наследство, а как… наследие! И я хочу продолжить его дело.

– Отлично, Филипп. – Пол кивает и отставляет чашку. – Что именно ты хотел бы делать в компании?

– Я хочу помочь тебе развивать дело. Компания должна расти.

– Растить, значит, хочешь? Как свою коноплю?

– Я тогда получил доход!

– А сколько мы потратили на адвокатов, чтобы выпутать тебя из этой истории?

– Послушай, Пол. Ты в меня не веришь, это понятно. Я и сам в себя никогда особо не верил. Но люди меняются. И я теперь тоже другой. Мы с тобой хорошо дополняем друг друга, Пол. Ты у нас – мозговой центр, и никто на твою роль не покушается. Но как насчет рекламы и маркетинга? Работы с кадрами? С прессой? Пол, я в этом деле ас, я умею общаться с людьми, а ты нет. Ты хороший парень, но жутко упертый и, если честно, не самый приятный в общении. Всех вокруг распугать можешь одним своим видом. Вот сейчас, например, на тебя страшно смотреть. Ты красный как помидор. И дышать забыл. Эй, народ, он дышит или уже не дышит?

Пол с силой ударяет кулаком по столу.

– Это моя жизнь! – кричит он. – Я угробил последние десять лет на эту компанию и едва свожу концы с концами. Я по уши в долгах, компания того и гляди гикнется. Прости, Филипп, но мы не можем сейчас устраивать экскурсии в мир бизнеса для неудачников.

– Понимаю твои доводы, Пол, – терпеливо говорит Филипп. – Но речь идет о семейном деле, так что шансы поучаствовать у нас с тобой равные. Мы ведь из одного курятника.

Пол поднимается, резко отодвинув стул:

– Разговор окончен.

В комнату входит встревоженная мать:

– Какой разговор?

– Ну, ясно, – примиряюще говорит Филипп. – Для вас это как гром среди ясного неба. Нужно время переварить.

– Что переварить? – спрашивает мать. – Мне кто‑нибудь объяснит, что происходит?

– Тут нечего переваривать, болван! Ты не будешь у меня работать!

– У тебя – не буду. С тобой – буду. Я выкуплю доли у Джада и Венди. Джад, тебя ведь в бизнес не тянет, правда? А ты, Венди, и без того богаче иранского шаха.

Я украдкой смотрю на Барри – не обиделся ли? Похоже, что нет.

– Да что ты выкупишь, цыпленок? Ты и костюма приличного себе купить не в состоянии.

– Люди меняются, брателло.

Тяжелый взгляд Пола надолго задерживается на Трейси, и на лице его появляется кривая, горькая усмешка.

– Что ж, все понятно, – говорит он, качая головой. – Помолвка с далеко идущими планами. Продажная тварь.

Филипп вскакивает:

– Как он ее обозвал?

– Не ее. Я тебя обозвал. Ты всегда был продажной тварью.

– А ну повтори!

– Только не в доме! – говорит мать. Она никогда не разнимала наших драк, наоборот, считала, что при здоровых отношениях в семье братья должны время от времени мутузить друг друга. Главное, чтобы ничего не разбили, поэтому – не в доме.

Пол надвигается на Филиппа, и с каждым шагом его преимущество в росте и весовой категории видно все разительнее. Когда они стоят уже почти вплотную, между ними втискивается Трейси.

– Отлично, друзья мои, – говорит она громко и четко, словно ведущая на семинаре. – Каждый из вас высказал свою точку зрения и привел доводы, которые противная сторона должна рассмотреть и обдумать. По возможности непредвзято. Никто не обязывает вас принимать безотлагательные решения. И никакие решения невозможны, пока вы оба не посмотрите на ситуацию под иным углом, не попробуете понять друг друга. Поэтому давайте договоримся, что дальнейшее обсуждение откладывается до тех пор, пора вы не воспримете новую информацию в полном объеме и не внесете поправки в собственную точку зрения. Договорились?

Мы таращимся на Трейси, точно она толкнула речь на каком‑то древнем языке. Наша семья состоит из бойцов и зрителей. Логические доводы и апелляция к разуму нам абсолютно чужды, они подрывают устои нашей жизни. Пол оглядывает Трейси с головы до ног, словно ставит под вопрос само ее существование. Потом кивает и переводит взгляд на Филиппа:

– Тупица. Недоросль. Продажная тварь.

Филипп сияет голливудской улыбкой.

– Жалкий импотент.

Руки Пола взлетают так резко и смыкаются на шее Филиппа такой железной хваткой, что даже трудно сказать, отчего вскрикивает Элис – от наглости Филиппа или от страха, что Пол его просто убьет. Они катятся по полу и врезаются в сервант, сбивая блюда с едой, подсвечники, а заодно и не успевшую вовремя отскочить Трейси.

– Только не в доме! – Мама встает над Полом и Филиппом и отвешивает каждому по подзатыльнику. – На улице деритесь в свое удовольствие.

Неизвестно, каким уроном для дома и лично для Филиппа все это могло закончиться, если бы на пороге – точно мираж, точно призрак, вплывший из прихожей в комнату, – не появилась Джен.

– Всем привет, – говорит она со смущенной улыбкой.

При виде Джен все присутствующие, не говоря уже о моих внутренних органах, напряженно замирают. Ошеломленный Пол застывает, занеся кулак над Филиппом.

– Дверь была незаперта, – поясняет Джен. – Надеюсь, я не помешала…

– Джен, дорогая, – произносит мать, мгновенно взяв себя в руки. – Какой приятный сюрприз.

Бывают моменты, когда мать ведет себя так, словно мы с ней существуем в разных, непересекающихся мирах. Сначала она невозмутимо наблюдает, как ее сыновья, старший и младший, дубасят друг друга, и волнуется только за фарфор и хрусталь, а потом говорит «добро пожаловать» женщине, которая разбила жизнь ее среднему сыну. И все – не моргнув глазом.

Что до меня… Я в полном потрясении. Джен приехала, Джен здесь, и теперь все станут разглядывать осколки нашего брака под микроскопом. Одновременно я внутренне невольно вскидываюсь: вдруг ее приезд что‑то значит? Вдруг это значит, что мы снова будем вместе? Внезапно это больше не кажется невозможным: беременность оказалась ложной тревогой, Джен останется на шиву, мы с ней ночью устроим тяжелый разбор полетов, я буду кричать, она плакать, но мы все равно будем трахаться на раздолбанном диване в подвале. Отсидев шиву, мы вернемся домой и начнем все сначала. Я даже не заеду за вещами к супругам Ли – пускай все останется их следующему обездоленному жильцу. А я куплю себе все новое, и у нас начнется новая жизнь.

Джен смотрит на меня. Я – на нее. И тут я вспоминаю про деньги, про шестнадцать тысяч долларов, что лежат в конверте на дне моей спортивной сумки. Это те самые деньги, которые она угрожала снять с нашего общего счета, когда звонила мне на автоответчик. Она приехала не мириться и даже не выразить нам соболезнования. У нее в животе ребенок Уэйда, а в башке – наши деньги. Во мне снова вскипает гнев, а заодно и здравое презрение к самому себе, идиоту, который мечтает воссоединиться с женой, наставившей ему рога.

– Я вам так сочувствую, – говорит Джен, обнимая мою мать.

– Спасибо, милая.

И тут, не дав этой сюрреалистической сцене достигнуть апогея, Филипп улучает момент, выскальзывает из‑под занесенного кулака Пола и наносит ему резкий неожиданный удар в челюсть. Пол брякается на пол. Вскочив на ноги, Филипп победоносно встает над Полом, потирая ушибленные пальцы. Джен смотрит на меня, удивленно вздернув брови. Я в ответ пожимаю плечами. И в этот момент мы – снова мы, потому что понимаем друг друга без слов. Но я тут же вспоминаю, что это не так, и отвожу глаза. Элис бухается на колени возле Пола – пытается привести его в чувство. Трейси поспешно уводит Филиппа из комнаты.

– Ну и кто из нас тупица? Кто продажная тварь? – вопит Филипп, морщась от боли в руке.

Нам явно пора смириться с реальностью и совместных трапез больше не устраивать.

Дата добавления: 2015-07-12