Глава 12. Мистер Эпельбаум полностью поглощен мамой

11:30

Мистер Эпельбаум полностью поглощен мамой. Сжимает ее ладонь, скользит пальцами к локотку и шныряет глазами по вырезу кофточки, словно следит за теннисным матчем, который разыгрывается меж ее грудей. Свой белый стул он придвинул почти вплотную к маминому, низенькому, поэтому глядит сверху, и все красоты за вырезом ему доступны.

– Я пережил это, Хиллари, – говорит он.

Волосы у мистера Эпельбаума седые и вьющиеся, а брови темные и мохнатые – как на карикатурах на известных политиков. Он эти брови страдальчески сдвигает домиком.

– Когда я потерял Адель, меня очень, очень поддержали друзья и соседи. И Морт оказался таким надежным, чудным другом. Помнишь, когда я сидел шиву, он пришел и починил кондиционер? А то народу в доме битком, не продохнуть, да еще кондиционер сдох.

– Морт разбирался в технике, – подтверждает мать.

– Ты только погляди, – шепчет Венди. – Гляди, как он пялится на ее грудь. А она сидит у него чуть ли не между ног.

– Это все из‑за этих дурацких стульчиков, – отвечаю я. – Куда ж ему еще смотреть?

– Ага, не стулья, а сплошная провокация. А маме надо бы надеть блузку поприличнее.

– У нее нет блузок поприличнее.

– Слушайте, прямо как начало порнофильма для Американской ассоциации пенсионеров. – Филипп хихикает.

Мистер Эпельбаум вкрадчиво поглаживает мамино запястье. Другие гости еще не подтянулись, и маме от его ухаживаний не отвертеться. Впрочем, она и не пытается.

– Хилл, если тебе когда‑нибудь захочется поговорить… В любое время дня и ночи… Ты только позвони, я тут же примчусь.

– И ведь примчится, – шипит Венди.

– Поскорей мое имя вспомни ты, – напевает Филипп, подражая козлиному блеянью. – Как в сказке трижды повтори.

– Спасибо, Питер. Я очень ценю твое внимание.

– Тебе будет очень одиноко.

– Еще бы.

Эпельбаум вздыхает и смотрит на мать сверху вниз, по‑прежнему не отпуская ее руку.

– Завтра зайду, проверю, как ты тут.

– Хорошо, конечно.

Он встает и, потянув маму за руку, принимает ее в полноценные крепкие объятия.

– У тебя все будет хорошо, Хиллари. Ты справишься.

Мама похлопывает его по спине, но он и не думает ее отпускать.

– Старикан улучил‑таки момент, пощупал, что хотел, – не выдерживает доселе молчавший Пол.

– Да оставьте вы его в покое, – говорю я. – Они знакомы тыщу лет.

Я хорошо помню покойную жену Эпельбаума, Адель, высокую, жизнерадостную тетку с крупными зубами и громким смехом. Когда я был маленьким, она любила трепать меня за вихры и часто говорила:

– Хилл, помяни мое слово, по этому мальчику все девчонки буду сохнуть. – А потом подмигивала мне и добавляла: – Не забудь обо мне, когда вырастешь. Убежим с тобой вдвоем на край света.

Несколько лет назад у нее случилось подряд несколько инсультов. Помню, как муж возил ее на каталке у Пола на свадьбе. Она улыбалась криво, одной половиной лица, и ее морщинистая рука уже не дотягивалась до моей шевелюры. Кажется, она пыталась мне подмигивать, но тут уж наверняка не скажешь…

Наконец Эпельбаум отпускает мать и поворачивается к нам:

– Дети, берегите вашу прелестную мамочку. Договорились?

– По‑моему, у него была эрекция, – говорит Венди, когда он все‑таки уходит.

– Прекрати, – откликается мать, опускаясь обратно на стульчик. – Ты все выдумываешь.

– Мам, я сижу на уровне ширинки.

– Вот огурец! – задумчиво говорит Филипп. – Мужику под семьдесят, а у него встает.

– Какие вы все ужасные, – ворчливо говорит мать. – Вы ведь знаете Питера с детства. Он чудный человек.

– Этот чудный человек к тебе клеился, – отвечает Пол.

– Клеился, без вариантов. – Венди энергично кивает.

– Ничего подобного, – радостно отнекивается мать и краснеет.

Из кухни выглядывает Линда:

– Ну что, убрался уже этот старый козлище?

– Да что вы все заладили? – возмущается мать. – Он просто пришел мне посочувствовать.

– Ага, а мы тут некстати случились, помешали ему посочувствовать тебе в полной мере.

– Ну, Линда, ему же одиноко. Мы‑то с тобой должны понимать, каково ему приходится. В нашем возрасте одиночество так беспросветно.

– О, взгляните на всех одиноких, – поет Филипп, – о, поймите их нежные души…

– По крайней мере, мог бы потерпеть и не лапать тебя до конца шивы. Это неприлично.

– Просто он тактильный человек. У него такая манера.

У него такая манера. Джен говорила ровно то же самое. В частности, когда познакомилась с Уэйдом на очередном юбилее нашей радиостанции. Он тогда от нее не отлипал целый вечер, тоже ручки гладил и приобнимал в процессе разговора. А Джен только посмеивалась. У него такая манера – этой фразой она оправдывала всё и всех. Кроме меня. А когда я попробовал использовать тот же довод и в ответ на какую‑то ее обиду сказал: «Да ладно, это у меня такая манера», она велела мне заткнуться. С очаровательной улыбкой… Господи, как я скучаю по нашим ссорам!

Линда качает головой, глядя на маму:

– Ты ведь сама не веришь половине того, что говоришь. Разве не так?

– Не знаю. – Мама откидывается на стульчике. – Говорю‑то я очень убедительно.

Дата добавления: 2015-07-12