Рассказывал ли Альфред Гарриевич о том, как создавались ранние произведения?

– Вообще, он не любил рассказывать, как что создавалось, говоря, что пишет для того, чтобы люди слушали, и каждый из этого брал то, что ему близко, нужно, что он понял и что согрело его душу, а объяснять, что он хотел сказать, по его словам, было не его задачей.

– Какое было ваше участие в создании сочинений для фортепиано и с фортепиано, вы ему что-то подсказывали?

– Вы знаете – никакого, никакого особенного, потому что в принципе (и это не только в фортепианных сочинениях) все, что он писал, а точнее какие-то куски, он проверял на мне, я бы сказала так (смеется). Тогда он садился играть и спрашивал, какой вариант мне кажется лучшим – тот или этот. Вне зависимости от того, фортепианное сочинение или оркестровое, любая музыка. И надо сказать, что первые годы мне было очень страшно, я даже ему говорила, что не смогу высказать так свое мнение. Говорила, что мне нравится, а при этом думала, что, быть может, это совсем не то, что нужно в этом месте, в этом произведении. Но как он мне потом объяснил, все это было ему очень нужно, так как у него, естественно, всегда имелось представление о том, какой вариант лучше. Впоследствии он говорил, что у меня, наверное, просто чутье, потому что, как правило, его вариант совпадал с моим, и так он и проверял.

– Известно ли вам что-нибудь о Пассакалии 1978-80-х годов, оркестровой пассакалии?

–Я не могу ничего сказать, кроме того, что это было написано, исполнено, и, собственно, никогда, никаких подробностей он так не рассказывал. Вы имеете ввиду, что его подвигнуло на это?

– Да.

– Нет, этого я не знаю.

– Вопрос о музыке к спектаклям. Нравилось ли ему работать над такой музыкой или это была необходимость?

– Как вам сказать? Я не хочу обижать режиссеров, с которыми он работал, потому что это были, как правило, талантливые и очень ему приятные люди. Альфред Гарриевич, в общем-то, выбирал. В этом плане у него была возможность выбрать, и он работал с замечательными людьми, поэтому я не хочу их обижать. Свою работу он делал очень добросовестно, но конечно это была вынужденная работа. Когда-то ему нравилось, если встречался очень интересный материал и что-то можно было сделать. Да и киномузыка не только плохую роль сыграла в его жизни, тем что она отнимала массу времени, но, наверное, и что-то было в этом хорошее.

В то время сочинения Альфреда Гарриевича игрались с трудом, лишь благодаря исполнителям, которые могли добиться, пробить это все, да и первые оркестры ему не давали много лет… То, что он не мог экспериментально попробовать в своих сочинениях, то, как ни странно, проходило в киномузыке. И потом, я считаю не маловажную роль сыграло то, что поскольку его без конца ругали, запрещали концерты, отменяли и так далее, на Мосфильме, где он больше всего работал, да и в театрах, его сразу как-то очень приняли и оценили, его очень любили, а это так важно для художника.

– Известно ли вам, как создавалась музыка для спектакля «Дон Карлос»?

– Это мне известно очень хорошо! Она не создавалась, вернее именно к «Дону Карлосу» рождались только кусочки, потому что к этому времени был написан вообще-то Латинский Реквием. Когда он собрался писать Латинский Реквием, в тех условиях советской власти, мне казалось, что это самоубийство, потому что у советского композитора не может быть такого сочинения, и я ему это сказала. Он ответил, что все равно его напишет и положит в стол, если так; и оно было написано. Когда ему предложили эту постановку, тогда, так получилось, что по теме это подошло, и таким образом первый раз это было исполнено как музыка к спектаклю «Дон Карлос», а это совсем не наоборот, как я уже много раз читала. Плюс были написаны зонги – песни.

– А про песни из этого спектакля?

– Он вообще не любил, честно говоря, песни писать. Не эти… эти как-то еще ничего, но в принципе – не любил. Даже когда в кинофильмах режиссеры просили написать какие-то песни, Альфред Гарриевич старался взять песни, характеризующие то время, которое показывается в фильме. Работы с песнями он в любом случае старался избегать.

– А он вообще принимал участие, например, в репетициях к этому спектаклю?

– Да, конечно. Он приходил на репетиции.

– Известно, что песни не попали в спектакль.

– Это ему не так было важно. Ему важно было услышать Реквием.

– Есть ли в Четвертом квартете (1989 года) скрытая программа?

– Программы нет. У него вообще мало программных сочинений, хотя и есть скрытые программы, но в Четвертом квартете ее нет, насколько может не быть, потому что, по моему мнению, каждое сочинение имеет свою программу. Ведь у каждого композитора все равно есть какая-то идея, которая заложена в произведении, и она, естественно, остается. А какой-то литературной программы нет.

– Какова атмосфера того времени, которую Альфред Гарриевич ощущал, его умонастроения и мироощущения?

– Вы знаете, он во все времена, не только в 80-е годы, жил помимо всей этой официальной жизни. Сказать, что «совсем помимо» нельзя. Конечно, очень переживал всякие сложности, но у него были какие-то свои темы, которые его волновали всю жизнь. Во-первых, он был человеком верующим, он изучал разные религии, очень сильно интересовался философией. Его занимали какие-то общечеловеческие темы, например, «добро и зло» – главная тема искусства во все времена, поэтому он как-то шел по этой жизни сам по себе, независимо от того, что его окружало. У Альфреда Гарриевича были очень странные… именно странные, но мне абсолютно понятные представления. Вот откуда взялась его полистилистика (слово, кстати, принадлежащие тоже ему)? Взялась от многого. Во-первых, от того, что у него присутствовало такое ощущение, будто все времена все равно живут в нас. Возможно это правильное ощущение, так как генетически, наверное, все откладывается. Ну и от многого другого, с чем он даже сталкивался в быту. Я любила всегда старину, да и выросла в такой обстановке (у мамы были всякие антикварные вещи). Когда Альфред Гарриевич пришел и сказал, что это его давит, тяготит, тогда мы купили модную, модерновую мебель. Пожили в ней года два и что-то ему надоело. Так постепенно по жизни он вдруг безумно полюбил старые вещи, даже ходил со мной на аукционы и на выставки… Просто посмотреть… Когда я в Германии обставляла квартиру, естественно, сделала все по своему вкусу и тут он поблагодарил меня за то, что ему так уютно и так хорошо с этими вещами. Я хочу сказать, что иногда какие-то бытовые моменты влияют тоже. Хотя вначале он смеялся – я очень модно одевалась, а украшения носила старинные, и он говорил, что это странно. Потом, в результате, мы с ним уже смеялись гораздо позже, потому что я сказала, что в его сочинениях тоже есть и модное и старинное, вот и соединилось!

---

Дата добавления: 2015-07-11