Часть четвертая 7 страница

«Надеюсь, что я не очень надоел тебе своими рассказами, но кому доверить мне все свои беды и чаянья, как не законной супруге, спутнице жизни?» Бедный малыш, дальше. «Дорогая моя жена, мне так тебя недостает, мне было так обидно, что всем этим лестным официальным достижениям мне пришлось радоваться одному, без твоего участия. И ты наверняка тоже хандрила это время, моя бедная, покинутая так надолго девочка». Дальше. «Я прикладываю к письму свою фотографию, сделанную в Лондоне, пусть мое изображение предварит мой скорый приезд. Молодой человек рядом со мной – барон де Баэр, первый секретарь посольства Бельгии, у которого я обедал, очаровательная личность». Дальше. «Таким образом, моя дорогая японочка, в связи с вышеозначенными обстоятельствами профессионального, а также светского и семейного характера, мне, к сожалению, придется остаться в Брюсселе еще на десять дней, то есть до пятницы 31 августа включительно. Таким образом, в субботу 1 сентября я буду счастлив видеть свою Риасечку, которой я с радостью расскажу о всех своих подвигах, поскольку и впрямь, отбросив скромность, я возвращаюсь увенчанный лаврами». Дальше. «Дорогая, скажи себе, что разлука скоро закончится и что вскоре мы обретем огромную радость видеть друг друга. В ожидании этого чудесного мгновения прижимаю тебя к своей мужественной груди».

Она швырнула письмо в ящик стола, а за ним, даже не взглянув на нее, бросила фотографию. Немедленно позвонить ему в Брюссель, сказать что-нибудь приятное? Нет, это будет совершенно жутко сочетаться с приготовлениями. Лучше завтра послать ему телеграмму. Открыть другие письма? Очень уж их много. Она выдвинула ящик, достала фотографию, вгляделась. Бедненький, круглая головушка, так он доволен, что стоит рядом с настоящим дипломатом. Как ужасен этот чистый взгляд. Как ужасна уверенность, что его с нетерпением ждут. Она вновь сунула фотографию в ящик. Короче говоря, он вернется не раньше, чем через неделю. Значит, семь дней она может быть счастлива с Солем, а там посмотрим. В любом случае, не стоит сегодня об этом думать.

В ванной комнате она выдавила пасту на зубную щетку и принялась тщательно чистить зубы, потом остановилась и склонилась над расписанием. Через десять минут поезд прибудет в Бург. Отлично, время у нее есть. Вперед! Чистить старательно, пять минут как минимум. Внезапно она вырвала изо рта щетку. Ведь иногда поезда сходят с рельс, и раненые стонут, придавленные осями вагонов. Не удосужившись даже прополоскать рот, она обратилась к Всевышнему с овернским акцентом – из-за полного рта пасты.

– Гошподи, пушть жавтра хочь все поезда шходят ш рельлш, и пушчь будет хочь шотни жертв, но шегодня пушчь вше будет нормально, гю – жалуйшча, Боженька шамый любимый, – сказала она, чтобы его задобрить. – Промыв рот, она продолжала свою молитву, пристрастную, как, впрочем, все молитвы. – Сделай это для меня, Господи, – пропела она, стараясь вложить в голос максимум женской прелести. Ты знаешь, как я люблю Тебя. Пожалуйста, прошу, не лишай меня этого вечера. Господи, сохрани и спаси поезд, на котором едет мой друг, – стыдливо заключила она, это определение показалось ей более подходящим для обращения к Всевышнему. – Она встала, зажала нос, изображая голос пастора. – Братья и сестры, я иду в ванную, сопровождаемая моим юным бюстом, довольно-таки обширным. Но прежде, если вы не против, я еще раз взгляну на фото одного типа, буквально пять секунд, чтобы оно не теряло своей потрясающей новизны. Вот, прекрасно, не дольше. И теперь, чуть-чуть перечитать телеграмму, которую он отправил сегодня, чтобы сделать мне приятное. Ну-ка, посмотрим, о чем там говорится.

Она театральным жестом развернула зеленый листок. Чудесное слово в конце текста поразило ее, как громом. О, радость, о, слава, и херувимы поют на небесах под крыльями больших ангелов, играющих на арфах, о, чудесный человек! Он подписался просто «Ваш». «Ваш» и более ничего! Как это прекрасно! Вдруг она нахмурила брови. Не написано ли слово «ваш» по инерции, как английский банкир небрежно подписывает письмо «Your». Нет, нет и нет, он сделал это нарочно! Это слово он употребил во всей полноте значения, имея в виду, что он принадлежит ей, только ей, что он ее имущество, ее собственность.

– Ваш, – прошептала она и вздохнула изо всех сил. – А теперь в ванну, пусть течет горячая вода. Давай, поторапливайся, кретин, – сказала она крану.

На табуретку возле ванны она положила фотографию, телеграмму, расписание, маленького медведя в мексиканской шляпе и отцовские часы. И поскольку рядом не было никого, кто мог бы над ней посмеяться, она поцеловала телеграмму и расписание. А если это не нравится дорогим сестрам, тем хуже для них. Она попробовала воду, решила, что температура в самый раз, развязала орденскую ленту, выскользнула из платья-парусника, залезла в ванну, вытянулась во весь рост, удовлетворенно вздохнула, вынула из воды ногу, пошевелила пальчиками и начала фантазировать, что они – пять ее сыночков, которые возвращаются из школы. А ну, быстрей умываться, скомандовала она им, и пять сыночков нырнули в воду. Затем она сделала несколько гребков руками, чтобы представить, что она в море. Затем она ладонью похлопала по дну ванны, чтоб при этом образовались пузырьки, которые приятно щекотали ей ляжки. Затем она снова вынула ногу, пошевелила пальцами, приказала им вести себя поспокойней, быстренько помыться и, взявшись за руки, мчаться в школу.

– И чтоб мне хорошие оценки принесли, а то получите у меня!

Теперь – как следует намылиться. Или нет, можно немного поваляться, впереди еще целые часы ожидания. Она принялась легонько грести руками, как веслами, по зеленой поверхности воды, в которой дрожали солнечные блики, и решила, что эти волны красивы, как младшие сестрички морских волн, а мы с ним скоро поедем на море, конечно. Сменив тему, она рассказала, что на кране живут два миленьких голубеньких попугайчика, на том, что с холодной водой, потому что другой слишком горячий и может обжечь их нежные лапки. Фью-фью, малыши, с вами все в порядке, вы счастливы? Ох, я тоже, я так счастлива, если бы вы знали! Внезапно она стала серьезной и в честь приезда, который ожидался вечером, исполнила отрывок из Пасхальной кантаты, заменив – не без угрызений совести – божественное имя на имя любимого.

Душа моя, что верит и ждет,

Возрадуйся скорей,

Божественный царь грядет,

Солаль уж у дверей.

Потом она принялась за важную и трудную работу. Встав во весь рост, расставив ноги, попеременно то напевая, то насвистывая, время от времени взглядывая то на часы, то на расписание (оба были уже хорошенько обрызганы водой), она приступила к мытью, отважно намыливалась, сосредоточенно насупив брови, потом тщательно смывала пену, потом намыливалась еще раз и изо всех сил терла пятки пемзой. Обреченная на смерть, она так старалась, так тщательно трудилась, чтоб стать совершенной, как трудится искусный гончар над изделием, даже высунула от усердия кончик языка.

– Уф, утомительное дело быть влюбленной, – заключила она, обессиленно упав в мыльную воду.

Она подула на пемзу и отправила ее в свободное плавание по ванне, потом выдернула пробку и спустила воду, наполнила ванну чистой водой, добавив в нее для утешения ароматические соли. Да, пахнуть надо хорошо, пусть это и подражание католикам. Она вновь растянулась в ванне, такая душистая, и подумала, что она все же ужасная дура – зачем приняла ванну так рано. Когда он придет, на ее совершенстве будут следы губительного воздействия нескольких часов. Ладно, потом что-нибудь придумаем.

– Ваш.

Она закрыла глаза, чтобы лучше слышать самое прекрасное слово на земле, произнесла его с разными интонациями, насытилась этим занятием и приступила к созерцанию своей наготы, льстиво сглаженной обманчивой водой. Бубня какой-то невнятный речитатив, она взвесила в руках крепкие горячие груди, коснулась кончиков, вздохнула, добавила еще горячей воды, чтобы успокоиться, улыбнулась двум верным попугайчикам на кране, такие они душечки, так мило поднимают одну лапку за другой, делают гимнастику, чтобы размять пальчики. Она закрыла глаза, застыла и окунулась в грезы.

LXIX

Пока его законная жена грезила в ванне, Адриан Дэм на вокзале в Базеле, облокотившись на раму окна в купе первого класса, наслаждался собственной значительностью. Зная, что за ним наблюдают простые смертные из пассажирского поезда на соседнем пути, он изображал важного начальника, беззаботного, привыкшего к шикарным путешествиям, принимал скучающий и искушенный вид, будто он знатный вельможа, эдакая помесь лорда Байрона и Талейрана.

Прозвучали четыре печальных удара колокола, обьявляющих об отъезде, железо заскрежетало, паровоз издал долгий крик разлуки, поезд вздрогнул, будто замешкался, качнулся, наконец состав тронулся с места и вскоре заспешил вперед, пыхтя от старания, словно огромный школьник, без устали повторяющий урок. Лишившись восхищенных зрителей, Адриан Дэм сел и принялся листать расписание. Следующая остановка предполагалась в Делемонте, в семнадцать пятьдесят. Превосходно. Потом Бьенн, Невшатель, потом Лозанна и в двадцать сорок пять – Женева. За десять минут такси доставит его в Колоньи. То есть в девять вечера самое позднее он прижмет ее к своему сердцу.

Он энергично потер руки, очарованно огляделся. До чего же хорошо в первом классе! Но вот что, нужно не забыть за четверть часа до прибытия в Женеву, через некоторое время после остановки в Нионе, пойти в туалет, умыться, почистить ногти, причесать бородку, почистить пиджак, главным образом – воротник, а то могут быть следы перхоти, одним словом, привести себя в порядок. Чтобы отполировать до блеска ботинки, можно воспользоваться бархатным покрывалом с сиденья. Это против правил, но почему бы не нагадить тайком. Топор – топор, не пойман, не вор. Какой сюрприз для Риасечки, которая ждет его только через неделю! Сюрприз, а? Чуть высунув кончик языка, он насладился радостным удивлением жены. Чтобы как-то занять время и заранее себя порадовать, он вполголоса подготовил текст, который выдаст ей после первых объятий.

– Понимаешь, дорогая, я не смог удержаться. Вчера я внезапно почувствовал, что не в силах вынести всех этих дней ожидания. И вот я сбежал из Сабены, к сожалению, на самолет билетов не было, даже мой официальный статус не помог, ни одного места, все разобрано, что поделаешь, я взял билеты на поезд на сегодняшнее утро. Решил было отправить тебе телеграмму, но потом подумал, что будет гораздо шикарней сделать сюрприз, ты ж понимаешь? Моя Риасечка довольна? Вот сюрприз так сюрприз, а, пусик мой? Знаешь, Мамуля раздула из этого целую историю, но что поделаешь, в конце концов имею полное право увидеть свою законную супругу после трех месяцев разлуки. Ты довольна, а? Подожди, я покажу тебе подарки.

Он зевнул и зашептал о великом. Барон Адриан Дэм, граф де Дэм, генерал маркиз де Дэм. Он зевнул сильнее и встал, пытаясь найти себе еще какое-нибудь занятие. Открыл окно, высунулся, встречный ветер ударил в лицо, он прищурился, это придало ему суровый и проницательный вид. Телеграфные линии поднимались и опускались, отдалялись, столбы становились то выше, то ниже, на них висели белые фарфоровые чашечки, деревья появлялись и исчезали, словно при быстрой перемотке кинопленки, мчались назад, согнув спины, к зеленым огням покинутых светофоров, и за ними уносились никому не известные и теперь навсегда забытые камни меж шпалами, перечеркнутыми рельсами, которые головокружительно посверкивали во тьме.

Локомотив вновь безнадежно взвыл, Адриан сел на сиденье красного бархата, удовлетворенно вздохнул, улыбнулся жене. Какая же у нее красивая грудь. Чисто мрамор, дружище, если бы ты видел, прошу уж тебя поверить, меня сегодня вечером ждет истинное наслаждение. Да, как только он войдет, обнимет ее, крепко прижмет к себе, и вперед – к кровати, либо к нему, либо к ней! Нет, к ней, у нее кровать пошире. Быстро раздеть, сказать, чтоб ложилась, и вперед, по коням! В глубине души все женщины любят это. Потому как, черт возьми, он воздерживался три месяца, он уже больше не может! Потом он встанет, позволит себе закурить трубочку, это так приятно после выполнения супружеского долга, и он откроет сумку с подарками! Картина маслом! Она так обрадуется, что захлопает в ладоши. А потом он расскажет все про свою командировку, беседу с Верховным Комиссаром, лорд как – никак, и обед у Верховного Комиссара, и к тому же фельдмаршал, как – никак, и покажет ей свои фотографии вместе со всякими важными шишками, и все такое, ей будет интересно, она будет гордиться своим мужем.

Тебе интересно, да, голубушка? Надо признать, что я – малый не промах. Везде – сплошной успех. Мне самому больше всего понравилось, что я вел себя не как чиновник, пусть и крупный чиновник, но поднялся на более высокий уровень, вставлял цитаты и собственные литературные мнения, латинские высказывания, то есть проявил себя светским человеком, ты ж понимаешь? Ладно, надо сначала рассказать ей обо всех моих геройствах в Сирии, а под конец – пес plus ultra, Палестина, там апогей славы, это будет как две стороны одной медали. Начать надо со знакомства с департаментами Верховного Комиссариата, сборов документации, первых приглашений в мой отель, описать ей все это, роскошный отель, знаешь, дорогая, «Кинг Дэвид», лучший, первоклассный. У меня была целая квартира, как они называют это в дорогих отелях, апартаменты, то есть гостиная, спальня и отдельная ванная комната, очень комфортабельная. Апартаменты – это очень шикарно, потому что если к тебе придет с визитом достаточно высокопоставленный человек, не надо спускаться в гостиную, ты можешь принять его у себя, в своей гостиной, понимаешь, в чем разница, это уже совсем другой коленкор, ты – фигура. Это уж, я попрошу тебя поверить, ты ощущаешь себя фигурой, когда у тебя апартаменты в отеле «Кинг»! Да, в известных кругах говорят просто «Кинг», такова привычка. Естественно, ванная с ватерклозетом, это очень удобно, не надо выходить в коридор. Я уже больше не могу обходиться без личного туалета. Дипломат я или нет, в конце концов, а? Тем более, что бывают неполадки с пищеварительными функциями, после всех этих шикарных ужинов, ты ж понимаешь, так что, представь, три или четыре раза выскакивать в коридор в течение ночи мне вовсе не улыбалось бы. Ладно, о проблемах пищеварения поговорим завтра на свежую голову, надо будет продумать, какие меры следует принять в первую очередь, как оно все будет завтра, потому что мне уже лучше, намного лучше, сегодня только три раза, а вот вчера-то было семь раз, представляешь! А скажи, кстати, правда моя квартирка в «Кинге» здорово обустроена, а? То есть, в смысле, апартаменты. Ну, он и задал мне работку, знаешь. Принять все нужные меры, все проанализировать, целый день этим занимался. Ладно, теперь я перехожу к моим последним дням в Иерусалиме, которые были, я не побоюсь этого слова, апогеем моей деятельности. Представь себе, дорогая мадам Адриан Дэм, что твой господин и повелитель удостоился чести быть лично принятым Его Превосходительством Верховным Комиссаром! То есть самой важной персоной в государстве! Фельдмаршал, заметь, самый высокий чин в английской военной иерархии. Получасовая беседа, ты можешь себе представить! Дружественная обстановка, ну не дружественная, это я хватил, но сердечная. Его Превосходительство был очень любезен со мной, спрашивал о моих функциях, то есть служебных, а не пищеварительных, как ты понимаешь, о работе мандатного отдела, в общем, был очарователен, а я сидел в кресле, мне было так комфортно, беседа на равных, так сказать, Его Превосходительство мне выразил свое стремление к тесному сотрудничеству с нами, он сказал по-английски «close cooperation» и потом оценил по достоинству трудную и благородную деятельность Генерального секретаря, и к тому же, слушай внимательно, это важно, ты сейчас поймешь почему, он попросил меня передать его восхищение, наилучшие пожелания и персональный поклон самому сэру Джону. В общем, сплошной успех. Без ложной скромности могу тебе сказать, что я произвел наилучшее впечатление.

Поезд, неповоротливый увалень, одержимо несся вперед, пошатываясь, как пьяный, и вдруг опять издал отчаянный зов и, стуча колесами, устремился в туннель с безумным воплем страха. Белые веки тут же опустились на полузакрытые глаза окон, и беловатый пар ворвался в купе, а в это время жертвы человека, камни и рельсы туннеля, вопили, сопротивляясь вторжению, и вопли их отражались от стен, сочащихся влагой; эти мученики возмущенно ревели, шумно и грозно браня подлого предателя, здоровенного грубияна, который суетливо подпрыгивал и спотыкался на полной скорости. К концу туннеля возмущение улеглось, лишь слабое эхо отражалось еще от закопченной стены, которую внезапно утихомирил белый пар; кончилась стена, кончилась и ярость.

Освободившись из тьмы и ада и обретя покой, неуклюжий торопыга поезд вновь ехал по приятнейшей сельской местности, усердно набирая скорость посреди цветущей зелени и запаха свежескошенной травы. Обрадовавшись, что шум утих и стало меньше трясти, Адриан Дэм погладил алый бархат и улыбнулся обнаженной жене, сидящей рядом.

– Ну, а теперь я перехожу к кульминационному пункту моего рассказа. Представь себе, что в тот же самый вечер, когда состоялось мое интервью с Верховным Комиссаром, я получил приглашение на обед с Его Превосходительством, переданное со специальным курьером, неоспоримое доказательство того, какое я произвел благоприятное впечатление. Приглашение было на следующий день, на воскресенье! Насколько я помню, у англичан это особая честь. А приглашение на бристольском картоне, с английской национальной символикой, выпуклые изображения золотом, то есть в лучшем виде, гравированный текст «request the pleasure» и так далее, кроме моего имени, конечно, написанного от руки, но прекрасным круглым каллиграфическим почерком, я потом тебе покажу. Ты увидишь, очень даже роскошно. И мое имя там, конечно же. И «эскв.» тоже. Ну ладно, продолжаю. На следующий день, едва пробило час дня, я, одетый с иголочки, вошел во дворец. Охране я показал белую лапку, чтоб ты знала, так называется приглашение, в результате, он изменил позу, безупречно меня поприветствовал и пропустил. Я, как ни в чем не бывало, прохожу к лестнице, и там два часовых салютуют мне оружием! Вы видите, дорогая мадам, какими почестями окружают вашего супруга! О-ля-ля, как бы мне хотелось, чтобы ты была там. Или побывала, если тебе так больше нравится. Пройдя целый ряд монументальных лестниц и громадных залов, я попал с помощью одного из адъютантов в грандиозную гостиную. Когда я вошел, Его Превосходительство встал. Как я тебе уже говорил, он фельдмаршал. His Exellence Field Marshal Lord Plummer. Мы пожали друг другу руки, как говорится, shake hand, я слегка поклонился, поблагодарил его за оказанную мне честь и прочее, с эдаким бесстрастным видом – молодой дипломат, привыкший к светской жизни. Естественно, потом я поцеловал руку леди Пламмер, которая вошла сразу после меня, я низко поклонился, в общем, очень удачно все прошло. Потом коктейли, фаршированные оливки, беседы на разные политические, экономические и общественные темы. Потом мажордом объявил леди Пламмер, что, дескать, ваша милость, по – английски Her Ladyship, кушать подано. Вперед, в столовую! Я предложил руку леди Пламмер и, соответственно, первым вошел в столовую. Хорошо, что адъютант мне подсказал, куда идти. О-ля-ля, видела бы ты меня, как я торжественно вхожу в столовую с женой английского фельдмаршала.

Великолепная столовая, вышколенная прислуга, арабские двухметровые прислужники в ослепительно-белых джелабах, подпоясанных широкими шелковыми алыми поясами, стол, искрящийся драгоценными камнями, приборы с английской национальной символикой! Там воистину ощущалось могущество правящего класса! Должен сказать, я был поражен. Завтра я зачту тебе свои записи, где все изложено подробнее, с большим количеством деталей, как я вел себя за столом, другие гости, все – звезды первой величины, тем не менее, это же я первым подал руку леди Пламмер, а? (Он слегка высунул и тут же убрал остренький язычок.) В общем, я завтра тебе все обстоятельно расскажу, какие блюда подавали, я все их записал, о чем говорили за столом, по-английски, естественно, мои реплики, которые я без ложной скромности могу назвать остроумными, хотя и достаточно осторожными, в латинском и дипломатическом стиле. А я сижу напротив леди Пламмер! Ну ладно, расскажу завтра, мои записки очень подробны, я все записал по приезде в «Кинг», по свежим следам. И вот еще одна вещь, я пообедал потом с этим адъютантом, молодым очаровательным офицером, из знатного рода, закончил Итон и Оксфорд, прекрасно говорит по – французски, весьма начитан. Ну, я его и пригласил на следующий день пообедать в «Кинг». Шампанское на протяжении всего обеда! В ходе беседы я признался ему вскользь, без всякой задней мысли, как огорчен, что придется ждать отъезда целую неделю, потому что нет билетов на самолет, я так и сказал «огорчен». Он таинственно улыбнулся, сдержанно так, как английский аристократ. Значение этой улыбки я понял на следующий день, когда он позвонил мне в «Кинг» и сообщил, сядь, если стоишь, что для меня есть одно из мест, зарезервированных лично для господина Верховного Комиссара, и самолет улетает в тот же вечер! Ты представляешь, место в секторе VIP, что означает Very Important Person. Нет слов, а? Во всяком случае, ты поняла, что значат влиятельные знакомства, это основа нашей жизни, ничего не добьешься без знакомств, без связей. Ну вот, а все подробности завтра. Скажи, кстати, ты сохранила все мои письма? Потому что я там описал кое – какие детали из местного колорита, они могут мне понадобиться для развернутого отчета о командировке. Отлично, правильно сделала. Они удачно дополнят мои записи, которые я делал после каждой встречи. Ну, я думаю, тебе не надо говорить, что я собираюсь составить этот отчет тщательнейшим образом. Он наделает шуму, ты уж мне поверь! Естественно, я кое-что приукрашу – а как без этого обойтись. По сути дела, по административным правилам мой доклад должен быть адресован только Веве, который уже сам решит, стоит ли направлять его в высшие инстанции. То есть по протоколу я должен поставить только имя Веве в адресатах моей бумажки. Но я же знаю старину Веве, он больше всего боится, что его подчиненные начнут блистать, особенно если он чувствует в них опасных конкурентов. И поэтому, если я напишу только его имя, он пригасит мой доклад, ибо почувствует, что он может послужить мне на пользу, он не передаст его выше и сядет на него чугунным задом. Я много об этом думал. И по зрелом размышлении принял решение не сдаваться и отважно отправить отчет на самый верх, в соответствии с иерархией конечно же, то есть написать сначала его имя, затем имя моего друга Солаля, которому подчинен мандатный отдел, а затем имя самого сэра Джона. Да, моя дорогая, самого сэра Джона, вот так! Хорошая идея, правда? Теперь ты мне скажешь, что я не имею права отправлять мой доклад сэру Джону, потому что по регламенту отчеты о командировках никогда ему не предоставляются! Ну, что ж, у меня готов ответ, если Веве начнет придираться к этому! Тут исключительный случай! Дело в том, что лорд Пламмер, фельдмаршал как-никак, самый высокий чин в английской армии, лорд Пламмер, Верховный Комиссар в Палестине, кавалер ордена Бани, ордена святых Джорджа и Майкла и так далее, дословно попросил меня передать поклон и наилучшие пожелания сэру Джону! Я обязан это сделать! И не отступлюсь! Я совершенно правомочен адресовать свой отчет о выполненной миссии высшему иерархическому начальнику! Что и требовалось доказать. Впрочем, Веве и сам так думает, так что не станет придираться, он слишком трусоват, чтобы не передать доклад! Лорд Пламмер, можешь себе представить?

Он зевнул, встал, прислонился лбом к стеклу. На склоне лошадка грустно изучала траву, у порога домика девочка держала на коленях младенца, потом был опять туннель, и шум яростного моря поглотил спотыкающийся поезд, но вскоре туннель уже был позади, появились и тут же исчезли стога сена, осталась позади неподвижная, как манекен, фигура крестьянина с вилами на плече, пролетел мимо товарный поезд с обшарпанными вагонами.

Он сел, зевнул, уставился на ногти. Надо их почистить за десять минут до Женевы. Она, наверно, получила кучу приглашений на коктейль, ведь он теперь в ранге «А». Самое важное – узнать, ходила ли она на эти коктейли, учитывая ее характер. В своих письмах она ничего об этом не говорила. И о Канакисах ничего, которые, меж тем, должны им приглашение на ужин. Может быть, они ждут его возвращения. В любом случае, что касается зама генсека, нужно срочно отправить ему ответное приглашение, чтобы сохранить дружескую связь, и к тому же воспользоваться отсутствием Мамули и Папули. Зам генсека точно придет, он же сам их первый пригласил. И одновременно можно пригласить Петреско, они вполне на уровне. Они не заставят себя упрашивать, если он обронит при них, что зам генсека тоже приглашен. Нет, на самом деле не стоит, никаких Петреско, зачем создавать конкуренцию, Петреско будет весь вечер болтать без умолку с этим своим самоуверенным светским видом.

Механический, нечеловеческий голос контролера проскрежетал следующую остановку. Без пятнадцати шесть. Через пять минут Делемонт, через три часа – Женева! В конце концов, она – его жена, и потом, черт подери, у него три месяца воздержания, ах, какое в Бейруте было искушение, но шлюхи не в его духе, нет, еще подхватишь дурную болезнь, нет уж, спасибо, благодарю покорно.

– Я изнываю от желания, старина, гарантирую тебе, что сегодня вечером я не стану уклоняться от выполнения супружеского долга! Пружинам в матрасе придется попрыгать, ты уж мне поверь! Как только приеду, старина, сразу начну маневр, лихо, по-гусарски, даже если она и будет сдержанна, уж такой у нее характер. Заметь, что в глубине души не то чтобы она была бесчувственна и не испытывала желания, но она никогда тебе этого не покажет, такая уж стыдливость, сдержанность честной женщины, ты ж понимаешь, и потом, достоинство аристократки, потому что не обессудь, старина, но твоя жена и моя жена – даже сравнить нельзя. Нет, не буду высовываться в окно, а то весь перемажусь угольной пылью. Кажется, скоро в Швейцарии поезда начнут ездить с помощью электричества, будет чище, не придется так пачкаться. Прекрасно, прекрасно.

Пять часов сорок семь минут. Еще на две минуты ближе к ней. В девять – Колоньи. В четверть десятого – обнаженная Ариадна, вся для него. Пять сорок восемь. Через минуту – Делемонт. Давай, старина, пошевеливайся, сказал он поезду.

LXX

Дата добавления: 2015-07-11