Часть третья 5 страница. Твое жасминовое дыхание, о, моя молодость, еще мощнее, чем во времена моей молодости

Твое жасминовое дыхание, о, моя молодость, еще мощнее, чем во времена моей молодости, сказал тот, кто был когда-то молодым. Ты не вернешься, моя молодость, та, что была лишь вчера, и у меня болит спина; может быть, эта боль в спине – признак близкого конца. Спина болит, меня лихорадит, и мои колени дрожат, надо бы позвать врача.

Но я бы предпочел закончить мою работу, сказал тот, кто был когда – то молодым. Поспеши, сказал он, поспеши, безумный и нежный труженик, сосредоточенный жнец горя, поспеши, эти чуткие птички скоро умолкнут, спеши, преодолей усталость, ибо скоро опустится ночь, собери хотя бы несколько снопов. Смелей, говорит он слабым голосом, похожим на голос его матери. А вы, мужчины, прощайте. Прощай, чудесная природа, вскоре я успокоюсь в вековечном подземном убежище, прощай. В общем-то, там, внизу, не особенно весело.

Я один на моем айсберге, сказал тот, кто был когда-то молодым, на айсберге, который несет меня куда-то в ночь, парализованного, в предсмертной агонии, и я слабеющей рукой благословляю молодых, опьяняющихся признаниями при свете звезд, шелестящих свою вечную музыку. Я один на айсберге, но зато я слышу песнь весны. Я один, я старик, я сижу на айсберге, и вокруг ночь. Так сказал тот, кто был когда-то молодым.

Прощай, берег моей юности, на тебя глядит стареющий человек, ты – запретный берег, где вьются стрекозы, рожденные от взгляда Бога. О, ты, сказал он, ты была такой прекрасной и благородной, и такой же безумной, как Ариадна, ты, чье имя я не произнесу, мы с тобой жили на этом берегу и были там братом и сестрой, любимая моя, ты, самая нежная и самая строптивая, самая благородная, самая стройная, живая и подвижная, солнечная, ты, высокая, нахальная, гениальная, раболепная, и я хотел тогда собрать голоса всех ветров, чтобы разнести по всем лесам, что я люблю, что люблю ту, которую люблю. Так сказал тот, кто был когда-то молодым.

Тихо на кладбище, где спят бывшие любовники и любовницы. Теперь они тихи и благоразумны. Ни тебе ожидания писем, ни страстных ночей, ни влажных слияний юных тел. Большая общая спальня. Рядами протянулись смешные скелеты, бывшие живыми, пылкими возлюбленными. Одинокие, грустные лежат на кладбище любовники и их любимые. Восторженные стоны и хрипы возлюбленной, оцепеневшей от наслаждения или бьющейся в страсти, ее глаза, молитвенно заведенные к небу, глаза, закрытые в упоении восторга, и ее благородные груди, отданные тебе в дар, – все это под землей. О, теперь ваш альков под землей, о, любовники.

На кладбище в полночь, выйдя из могил, эти господа неуклюже танцуют, безмолвно и скромно танцуют, угловатые и иссохшие, курносые, с вечно смеющимися ртами, с бесстрастными пустыми глазницами. Они трясутся медленно и неустанно, клацая суставами, как вставными челюстями, в такт музыке деревенской свирели, на которой играет совсем маленький покойник в желтой шапочке с пером, в расшитых драгоценными камнями бальных туфлях, дует в нее пустым провалом рта.

Под звуки «Вальса конькобежцев» эти господа и дамы танцуют, подпрыгивая порой, челюсть к челюсти, провал к провалу, зубы к зубам, иссохшие, гладя голыми фалангами оголенные ключицы, и тихонько посмеиваются, когда внезапно начинает играть шотландская народная мелодия «Это всего лишь до свиданья», и один из них, в офицерской фуражке, стискивает костлявой рукой двадцать четыре ребра своей подружки и прижимает ее к грудине, а в это время филин драматически хохочет, и скелет дамы, которая при жизни была Дианой, живой, подвижной, солнечной, самой нежной и самой строптивой, нахальной и раболепной в моменты страстных ласк, скелет этой самой Дианы, ставшей теперь лишь грудой костей, увенчанной розами, бедняжка, пытается, клацая костями, изобразить изящное па за кустом.

Дата добавления: 2015-07-11