историография

Во второй половине XIX в. в экономи­ческом и социальном положении Франции произошли глубокие изменения. В стране завершилась промышленная революция; на рубеже XIX—XX вв. французский капи­тализм вступил в монополистическую ста­дию, хотя мелкое и среднее производство и связанные с ним средние слои все еще сохраняли существенные позиции в городе и деревне. В социальной структуре страны возрастал удельный вес пролетариата, крепло рабочее и социалистическое дви­жение.

Бурными событиями была насыщена политическая история страны: бонапар­тистский переворот и цезаристский режим Второй империи, буржуазно-демократи­ческая революция 4 сентября 1870 г. и Па­рижская Коммуна 1871 г., установление республиканского строя и длительная борьба за его упрочение и демократиза­цию.

В условиях совершавшихся в стране со­циально-политических процессов и нако­пления нового исторического опыта, круп­ных изменений в духовной жизни общества

происходили и важные сдвиги в развитии исторической мысли и историографии. На их развитии не могли не сказаться и глу­бокие перемены, которые совершались в ес­тественных науках и вели к созданию но­вой естественнонаучной картины мира и его эволюции. В этот период во француз­ской исторической науке вырабатывались методологические принципы и концепции, отвечавшие общественным и интеллекту* альным запросам времени. Ведущей тен­денцией было утверждение в ней позити­вистской методологии, которая пришла на смену романтизму и либеральной «фило­софской» истории первой половины века. Новой чертой в развитии французской об­щественной мысли, в известной мере и ис­ториографии, было возникновение в ней марксистского направления, связанного с деятельностью созданной в 1880 г. Рабочей партии, ее основателей Ж- Геда и П. Ла-фарга.

В развитии французской истории и историографии второй половины XIX в. от­четливо выделяются два этапа — 50-е — начало 70-х годов и 70—90-е годы.

Буржуазная историография в 50—60-е годы XIX в. 50-е — начало 70-х годов были переходным временем во французской ис­тории, своеобразным «концом и началом». В этот период завершались исторические процессы, определившиеся в предыдущие десятилетия; вместе с тем уже обозначи­лись новые явления, которым предстояло восторжествовать в ближайшем будущем. В главных чертах завершалась начавшая­ся ранее промышленная революция, все более четко выступали связанные с этим социальные противоречия. Наметилась тяга рабочего класса к политической са­мостоятельности, в рабочее движение ста­ли проникать идеи «коллективизма». В то же время господство в стране цезаристско­го режима сохраняло почву для широкого общедемократического оппозиционного движения, которое все более кристаллизо­валось вокруг республиканских требова­ний, подготовляя установление республи­канского политического строя.

Своеобразными переходными чертами отмечено и развитие французской истори­ческой науки. В немалой мере оно шло еще в русле заложенных в первой половине века традиций. Но в ней возникли и новые

явления, предвещавшие, в частности, гря­дущее торжество позитивизма.

Политическая реакция, особенно в 50-е годы, и засилье католической церкви во время Второй империи затормозили во Франции развитие исторической науки и образования. Официозная апологетичес­кая историография, занятая прославлени­ем Бонапартов, была плодовита коли­чественно, но в научном отношении бес­плодна. В ее актив можно отнести лишь публикации документов, относящихся к Первой империи, в особенности 32-томное издание сочинений и переписки Наполе­она I.

В середине XIX в. окончательно исчер­пала себя либеральная историческая шко­ла, сложившаяся в годы Реставрации. Опрокинув конституционную монархию и обнаружив явный антагонизм между пролетариатом и буржуазией, революция 1848 г. нанесла жестокий удар истори­ческой концепции Тьерри. «Теперь я ее (историю Франции) больше не понимаю,— писал он,— настоящее ниспровергло мои представления о прошлом и будущем» '. Тьерри больше ничего не писал, его та­лант угас. Гораздо глубже осмыслил со­бытия 1848 г. и их отличие от 1789 г. Ф. Гизо. «Демократический элемент раз­делился,— писал он в 1848 г.,— против среднего класса выступил рабочий класс, против буржуазии — народ» ². Это была оценка с позиций теории борьбы классов. Но эта борьба повернулась теперь против буржуазного порядка, защитником кото­рого был Гизо.

Перед лицом этих новых реальностей один из отцов теории классовой борьбы во французской историографии отказался теперь от собственного детища. Гизо пи­сал: «Революционный дух равно гибелен как для тех, кого он низвергает, так и для тех, кого поднимает на высоту» ³. С этих позиций были написаны в 50-е годы работы Гизо об Английской революции, в которых он прославлял «славную революцию»

¹ Цит. по кн.: Кучеренко Г. С. Сен-симонизм в общественной мысли XIX века. М., 1975. С. 268.

² Guizot F. De la democratie en France. P., 1849. P. 107.

³ Гизо Ф. История Английской революции. СПб., 1868. Т. 1. Введение. С. LXXXIX, XXXIX.

1688 г., установившую конституционную монархию и избегнувшую, вместе с тем, на­сильственного вмешательства народа.

Однако с точки зрения развития исто­рической науки того времени Гизо, как и Тьерри, принадлежал прошлому.

А. де Токвиль. «Старый порядок» и ре­волюция. Значительно более сложным явлением был изданный в 1856 г. главный труд А. Токвиля «Старый порядок и рево­люция» ⁴. Эта небольшая книжка, которая с тех пор многократно издавалась и изда­ется в наше время, была важной вехой во французской историографии XIX в. Книга была написана под впечатлением револю­ции 1848 г, и установления бонапартист­ской диктатуры, которую Токвиль реши­тельно не принял, Он отказался от присяги новому режиму и, оставив политическую деятельность, удалился в свое имение, в Нормандию, где и создал свой труд. Токви­ля занимала бросающаяся в глаза схо­жесть в развитии двух французских рево­люций, 1789 и 1848 гг., в которых демокра­тический порыв сменился в конечном счете установлением деспотизма. Противник авторитарного режима, Токвиль отрица­тельно относился и к революционному пути общественного преобразования, к вмеша­тельству в политику народного движения, «толпы»: «Умом я готов склониться к де­мократическим институтам, но я аристо­крат по инстинкту, т. е. я презираю толпу и боюсь ее. Я страстно люблю свободу, закон­ность, уважение к правам, но не демокра­тию» ⁵. Ему был чужд революционный строй мысли: «Я думаю, что нет во Фран­ции человека, испытывающего более глу­бокую ненависть к тому, что называют ре­волюционным духом» ⁶.

При всем том Токвиль хорошо понимал необходимость совершенных революцией преобразований, в которых видел как бы продолжение внутренней эволюции

⁴ Токвиль успел завершить лишь 1-й том, посвященный старому порядку. Подготовитель­ные материалы и фрагменты 2-го тома были изданы в 1953 г.

⁵ Цит. по кн.: Ehrard I,, Palmade G. L'Histoire. P., 1964. P. 61.

⁶ Цит. по кн.: Birnbaum P. Sociologie de Tocqueville. P., 1970. P. 87—88.

Франции при старом порядке; несмотря на свои аристократические симпатии, он не подвергал сомнению историческую обус­ловленность свержения этого порядка. «Некоторые умные люди предприняли по­пытку реабилитации старого порядка...— писал Токвиль.—Между тем, я вижу, что на протяжении всей этой столь гнетущей и страшной революции ненависть к ста­рому порядку всегда преобладала в серд­цах французов над ненавистью ко всему остальному... Для меня этого достаточно. Для меня испытание уже имело место и эта система осуждена» ⁷.

Под этим углом зрения Токвиль пере­сматривал концепцию Французской рево­люции, которая со времени историков периода Реставрации установилась во французской историографии. Подобно сво­им предшественникам, он считал ее рево­люцией антифеодальной, антидворянской, разрушившей «все то, что в старом об­ществе произошло из учреждений аристо­кратических и феодальных» ⁸. Но Токвиль отвергал мысль об исторической необходи­мости именно революционного разрушения старого порядка. Задолго до революции, утверждал Токвиль, во Франции уже скла­дывались основные элементы современного общества: крестьянская собственность, дробление земель, административная цен­трализация, уравнение граждан в пра­вах.

Поставленный в книге Токвиля вопрос о соотношении элементов нового и старого в дореволюционном и послереволюционном французском обществе, о разрыве и преем­ственности между ними имел реальное и очень важное научное содержание. Но ре­шение, выдвинутое Токвилем, было одно­сторонним, оно было подчинено идее кон­тинуитета, эволюционной преемственно­сти. В сущности, революция в его концеп­ции оказывалась нежелательным, истори­чески не оправданным явлением; она лишь «закончила сразу судорожным и болезнен­ным движением, без переходов, без предо­сторожностей... все то, что закончилось бы

⁷ Цит. по кн.: Далин В. М. Историки Фран­ции. М., 1981. С. 60.

⁸ Токвиль А. Старый порядок и революция. СПб., 1906. С. 33—34.

мало-помалу, само по себе и в течение долгого времени» ⁹.

Именно этой идее Токвиля была суждена особенно долгая жизнь в последую­щей французской историографии. В наши дни ее выдвигают на первый план те историки, которые оспаривают «класси­ческую», прежде всего марксистскую, ин­терпретацию Французской революции и обосновывают мысль, что эта революция «может быть понята только как истори­ческая непрерывность» ¹⁰.

Однако содержание книги Токвиля вы­ходит за рамки этой исторической схемы. Он первым приступил к изучению социаль­ного строя и общественных учреждений Франции конца старого порядка на основе архивных документов. Это позволило ему сделать ряд верных наблюдений и поста­вить проблемы, которые дали толчок даль­нейшим конкретным исследованиям. В частности, он одним из первых обратился к крестьянскому вопросу, к проблеме исто­рических судеб крестьянской земельной собственности перед революцией и в ре­зультате ее. В архиве Турского генераль­ства Токвиль изучал дореволюционные по­земельные документы, акты продажи на­циональных имуществ во время револю­ции. Должен быть оспорен вывод Токвиля, что уже при старом порядке, независимо от революции, существовала крестьянская собственность (в буржуазном смысле этого слова). Но его наблюдение о широком рас-

⁹ Токвиль А. Старый порядок и револю­ция. С. 35.

¹⁰ Furet F. Penser la Revolution francaise. P., 1978. P. 29.

пространении мелкого крестьянского землевладения («собственности в пределах сеньории», по определению С. Д. Сказ-кина), о широте владельческих прав кре­стьянства было подтверждено впоследст­вии специальными исследованиями И. В. Лучицкого, Ж. Лефевра, С. Д. Сказ-кина.

Сам метод, примененный Токвилем к изучению французского общества старого порядка, в определенной мере предвосхи­щал приемы позднейшей социологии и ис­ториографии. Характерно заявление Ток­виля, что к исследованию «старого по­рядка» он хотел подойти «как те врачи, которые в каждом погибшем органе стара­ются открыть законы жизни» ". Его книга была не рассказом о событиях, а своеоб­разной попыткой историко-социологического анализа положения и взаимоотноше­ний различных классов, их места в госу­дарственно-политической системе «старого порядка», эволюции ее институтов.

Начало проникновения позитивизма в историографию. В 50-х и особенно в 60-х годах началось проникновение во фран­цузскую историографию позитивистских идей. Основателем позитивизма и созда­телем позитивистской социологии, полу­чивших широкое распространение в исто­риографии многих стран, был французский философ Огюст Конт (1798—1857). Ему принадлежит и само понятие социологии. В 1817—1924 гг. он был секретарем Сен-Симона и испытал определенное влияние его взглядов на развитие общества и зада­чи общественной науки, затем был экзаме­натором и репетитором Политехнической школы в Париже. Главный труд Конта, «Курс позитивной философии», появился еще в 1832—1842 гг., но приобрел широкую известность лишь в середине века.

Основная мысль Конта состояла в том, что на смену спекулятивному, умозритель­ному подходу к объяснению общественной жизни необходимо создать «позитивную» науку об обществе как едином социальном организме, основанную, подобно наукам естественным, на точных наблюдениях и фактах. Считая, что этот принцип должен быть применен и к истории, Конт выступал

¹¹ Токвиль А. Старый порядок и революция. С. 9.

против мелочного фактоописательства и объяснения истории побуждениями от­дельных выдающихся личностей.

Общему взгляду Конта на историю присущ дуализм. Наряду с основным для него духовным началом он придавал боль­шое значение и воздействию материальных факторов — биологических, географичес­ких, экономических условий. Но все же человеческое сознание представлялось ему основным, определяющим фактором, кото­рый всегда идет впереди социального. При этом решающее значение в жизни и дина­мике общества он придавал не индивиду­альному, а коллективному сознанию лю­дей. История человечества выступает у него как отражение последовательной смены трех форм коллективного сознания («закон трех стадий»): теологического, метафизического, позитивного или науч­ного. Их последовательная смена и опреде­ляет прогресс человечества.

Идея прогресса является одной из ведущих в системе Конта, и в этом его взгляды перекликаются с воззрениями про­светителей, в особенности Кондорсе. Но в отличие от Кондорсе и Гердера, которые были исполнены убеждения, даже веры в безграничный, бесконечный прогресс че­ловечества, идея прогресса у Конта но­сит финалистский характер: история не­уклонно движется к положительному, по­зитивному веку, который будет организо­ван на началах контовской философии и явится окончательным, финальным. По сути, таким веком виделось ему усовер­шенствованное буржуазное общество.

Что касается возможностей и пределов научного познания общества и его истории, то, отвергая «метафизические» теории, которые не основаны на опыте и видят основу всех явлений в абстрактных сущ­ностях, Конт в духе агностицизма полагал, что наука не может дать ответ на вопрос о причинах и сущности общественного развития. Познание наукой его законов ограничено установлением функциональ­ной зависимости между явлениями. Поэ­тому, согласно Конту, «позитивная» об­щественная наука не имеет нужды в ка­кой-либо философии.

Идеи Конта о необходимости строго научного, основанного на точно установ­ленных фактах изучения общества, о возведении истории в ранг подлинной науки, подобной наукам естественным, с середины XIX в. стали вызывать растущий отклик среди французских историков. Именно в этот период, когда происходили крупные сдвиги в развитии естественных наук, ускорялось развитие техники, перед исто­риками вновь, как неоднократно ранее, вставал вопрос о методах исторического познания, о включении истории, при всей специфике ее как науки, в общую систему знаний. Идеи позитивизма, казалось, под­сказывали путь в этом направлении. Видную роль в распространении пози­тивистских идей играл в этот период .Ип­полит Тэн (1828—1893), широко извест­ный литературовед и искусствовед (осно­ватель культурно-исторической школы в этой области, развивавшей историко-генетический анализ искусства), а также фи­лософ, историк. В плане политическом он стоял в то время на умеренно-либераль­ных позициях. Труды Тэна того времени посвящены философии, общей социологии, теории и истории искусства и литературы; среди них главный — четырехтомная «Ис­тория английской литературы» (1863— 1864).

В его общем взгляде на историю идеа­листическое понимание ее переплеталось с вульгарно-материалистическими тенден­циями. В целом историко-социологические воззрения Тэна были явно отмечены чер­тами сциентизма, присущими вообще ин­теллектуальной атмосфере времени; в 1866 г. он писал о необходимости основать «экспериментальную историю». Тэн отста­ивал мысль о применении «естественнона­учного метода» к изучению социологии

и истории. Историю он рассматривал как науку, подобную наукам о живой природе. «История,— писал Тэн,— наука, анало­гичная не геометрии, а физиологии и зоо­логии. Так же, как существуют определен­ные, но не поддающиеся количественному измерению отношения между органами и функциями живого тела, существуют и оп­ределенные отношения, которые не могут быть выражены в цифрах, между группами фактов, составляющими ' социальную и моральную жизнь» ¹². Эти «определенные отношения», по мысли Тэна, могут быть названы законами, как в зоологии или ботанике, и познаны наукой.

Исходя из этого, Тэн разработал свой «психологический метод» изучения об­щества. Решающее значение в его жизни он придавал психологии составляющих его людей. Характерно, что саму науку историю Тэн определял как «психологи­ческую анатомию». Формирование общест­венной психологии он объяснял совокуп­ным воздействием трех факторов: «расы» (естественные национальные особеннос­ти), «среды» (климатические и географи­ческие условия, а также социальные и по­литические обстоятельства), конкретного исторического «момента» (взаимодействие «расы» и «среды» с исторической тради­цией).

В 60-е годы появились уже первые кон­кретные исследования историков-позити­вистов, посвященные древней истории (труды Э. Ренана, первые работы Н. Д. Фюстеля де Куланжа). Однако в изу­чении новой истории позитивистское тече­ние возобладало позднее, в 70—80-е годы.

Демократическая и социалистическая историография 50 — 80-х годов. В условиях Второй империи, несмотря на цензурные стеснения и клерикальное засилье, в исто­риографии пробивало себе дорогу республиканско-демократическое направление. История Великой французской революции оставалась центральным сюжетом, к ко­торому обращались историки-демократы.

Крупнейшим из них оставался Жюль Мишле, продолжавший романтическую традицию в историографии. В эти годы он завершил «Историю Французской революции» (1853; с некоторыми добавления­ми этот труд был переиздан в 1868 г.) и продолжал трудиться над многотомной «Историей Франции», которую успел до­вести до 1815 г. Мишле оставался верен демократическим и антиклерикальным убеждениям. Он сохранил и свою негатив­ную историческую оценку якобинцев и Ро­беспьера. Мишле стремился опровергнуть сложившуюся уже к этому времени исто­риографическую традицию (Минье, Тьер, Бюше, Луи Блан), которая рассматривала якобинский период революции как ее на­родный этап. «Народ в 1793 г. остается у себя дома» ¹³,— утверждал Мишле и про­тивопоставлял громадные и единодушные народные толпы 1789 г.-действовавшему, по его мнению, в 1793 г. активному мень­шинству.

Своеобразным явлением в левореспубликанской историографии 60-х годов яви­лось произведение Эдгара Кине (1803— 1875) «Революция» (в 2 т.; 1865). Участ­ник революции 1848 г., державшийся, по­добно своему другу Мишле, антиклери­кальных воззрений, Кине после бонапар­тистского переворота эмигрировал и в изгнании (в Брюсселе и Швейцарии) напи­сал свою книгу.

Как и Токвиль, Кине предпринял свой труд в поисках ответа на вопрос: почему две пережитые Францией с конца XVIII в. революции, 1789 г. и 1848 г., завершились утратой свободы и приходом авторитар­ного режима. «Почему люди, которые ока­зались способны так великолепно уми­рать,— писал Кине,— не сумели быть свободными?». Кине стремился решить и другую проблему, которая являлась одной из основных в историографии революции в XIX в. и остается ею и в наши дни: вопрос о разрыве и преемственности между старым порядком и революцией.

Книга Кине не дает подробного изло­жения событий, скорее это написанное в риторическом ключе рассуждение о Фран­цузской революции, интерес которого не в новых материалах (в эмиграции Кине ра-

¹² Цит. по кн.: Ehrard L, Palmade G. L'Hi-stoire. P. 71.

¹³ Michelet J. Histoire de la Revolution francaise. P., 1952. T. II. P. 8.

Quinet E. La Revolution franchise. P., 1865. V. 1—2. T. 1. P. 1.

ботал почти исключительно с опубликован­ными источниками), а в самой трактовке сюжета.

Во Французской революции Кине выде­лял два основных начала, две задачи, вы­текавшие из устремлений французов. Пер­вая из них — уничтожение привилегий, установление гражданского равенства. Та­кого рода революционное обновление Франции совершилось 4 августа 1789 г. принятием знаменитых декретов о ликви­дации привилегий. Оно осуществилось, по­лагал Кине, единодушно, почти без сопро­тивления. Причина в том, что это обнов­ление было подготовлено эволюцией в нед­рах старого порядка: явления, связанные с материальной стороной жизни, развива­ются под действием собственных, внутренне присущих им сил. Революция лишь ускорила этот процесс и, обеспечив преем­ственность с развитием, совершавшимся уже при старом порядке, создала условия для быстрого и прочного успеха.

Безмерно более трудной задачей оказа­лось достижение свободы. Именно из-за политики и свободы (а также религии) развернулась ожесточенная борьба и было пролито много крови. Свобода была чем-то совершенно новым для Франции. Старый порядок воспитал нацию в духе повинове­ния, а не в духе свободы, а революция не смогла дать ей иную, соответствующую времени духовную основу (какой была, по мнению Кине, реформированная религия в Нидерландской, Английской и Американ­ской революциях).

Жирондисты попытались закрепить свободные институты, оставаясь на почве свободы, но потерпели неудачу. Напротив, монтаньяры решили привести народ к свободе через принуждение. Они хотели заставить его быть свободным и этим дес­потическим инстинктом соответствовали «темпераменту» старого порядка в них как бы возродился дух Людовика XI и Ри­шелье. В итоге возрождение Франции было осуществлено «не свободой, этим новым явлением, а методами старой тирании» ^|5. Франция вышла из революции, осуществив гражданское равенство, но утратив свобо­ду. Не случайно и Наполеон I, по мнению Кине, был в 1793 г. якобинцем школы Робеспьера ¹⁶.

Написанная крайне субъективно книга Кине все же поставила вопросы, вокруг которых не стихают споры в историогра­фии. Выдвинутые в ней тезисы вызвали тогда же возражения Мишле. Разделяя негативное отношение к якобинскому пра­влению, он настаивал на том, что все же и в этот период революция продолжа­лась — она сражалась с монархической Европой, укрепляла труженика на земле продажей национальных имуществ. В ко­нечном итоге она «потерпела поражение в ее настоящем, оплодотворив, однако, весь мир и его будущее» '⁷, Расхождение Мишле и Кине в интерпретации Француз­ской революции вызвали разрыв двух ис­ториков, связанных более чем сорокалет­ней дружбой, что свидетельствовало о том, насколько «горячей», связанной со жгучими проблемами действительности была тема Французской революции для людей того времени.

«Робеспьеристскую» концепцию рево­люции продолжал в этот период разраба­тывать Луи Блан (1811 —1882), завершив­ший в эмиграции свою 12-томную «Исто­рию Французской революции» (1862). Луи Блан оставался верен высокой историчес­кой оценке роли Робеспьера в революции. Но он выступал и как панегирист Робеспье­ра, видя в нем борца за принцип «братст­ва» в противовес буржуазному индивидуа­лизму.

Убежденным робеспьеристом в исто­риографии выступил, вслед за Луи Бланом, Эрнест Амель. Его трехтомная «История Робеспьера» (1865—1867) была прослав­лением Робеспьера с позиций мелкобур­жуазного демократизма середины XIX в. Вместе с тем это было первое специальное исследование о Робеспьере, основанное на большом материале неизданных и впер­вые введенных в научный оборот источ­ников.

В 60-е годы, в условиях оживления рабочего движения, в исторической лите­ратуре и публицистике отчетливо обоз-

¹⁵ Quinet E. Op. cit. T. II. P. 17.

¹⁶ Ibid. P. 465.

¹⁷ Цит. по кн.: Furet F. La gauche et la Revolution francaise au milieu du XIX siecle. P., 1986. P. 101.

начилось социалистическое направление. Принадлежавшие к нему историки (Тридон, Авенель, Верморель), опираясь на занятую ими социалистическую идейную позицию, сумели внести свежую струю в освещение революционного прошлого Франции. В частности, своеобразную трак­товку якобинской диктатуры и якобинизма выдвинули представители революционно-бланкистского течения.

Так, автором ряда работ о Французской революции был ученик Бланки Гюстав Тридон (1841 —1871), журналист, член Па­рижской Коммуны 1871 г. Особенно широ­кий отклик вызвала его книга «Парижская Коммуна в 1793 г. Эбертисты» (1864). Три­дон видел в эбертистах «сердце револю­ции», самое революционное крыло демо­кратии, в Коммуне II года Республики — «вечную славу плебса». Он сурово осуждал Робеспьера за расправу с «крайними» якобинцами и Коммуной.

Исторической реабилитацией эбертистов была и известная работа публициста Жоржа Авенеля (1828—1876) «Анахарсис Клоотс, оратор человеческого рода» (1865). Содержавшийся в ней свежий ар­хивный материал по истории высшего эта­па революции привлек внимание Маркса и Энгельса ¹⁸.

Таким образом, историки-бланкисты подвергли резкой (и далеко не всегда обоснованной) критике слева Робеспьера и робеспьеристов, противопоставив им в качестве революционного идеала эбертистов и Парижскую коммуну 1793— 1794 гг. Верно подметив социальный и политический радикализм деятелей этой Коммуны и их расхождение на этой почве с якобинским революционным правитель­ством, они в то же время идеализировали их на свой лад, подобно тому, как историки-робеспьеристы идеализировали Робес­пьера и его сторонников.

Позитивистская историография в 70 — 90-е годы XIX в. Разгром Франции во франко-прусской войне и Парижская Ком­муна 1871 г. оказали большое воздействие на буржуазную общественную мысль. С падением Второй империи и установлением

¹⁸ См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 266.

республиканского строя завершилась во Франции эпоха буржуазных революций. Коммуна показала остроту социальных противоречий, развивавшихся внутри французского буржуазного общества того времени. Характерны лозунги, выдвигав­шиеся буржуазными политиками 80—90-х годов: «Главная опасность — слева!» (Ж. Ферри), «Социализм — вот враг!»

Вместе с тем наглядные уроки соци­ально-политической борьбы в стране нео­бычайно остро поставили перед француз­ской буржуазией вопрос о выборе полити­ческих форм ее классового господства. По­буждаемая к этому демократическими слоями населения, прежде всего рабочим классом, основная часть буржуазии пере­шла от монархических на республиканские позиции. Умеренный республиканизм стал теперь политической идеологией француз­ской либеральной буржуазии. Учитывая исторический опыт пережитых Францией революционных потрясений, ее политиче­ские деятели вели борьбу против попыток монархистов и клерикалов восстановить в той или иной форме монархию или авто­ритарный режим.

Новые исторические условия нашли от­ражение и в общественно-политической ориентации буржуазной историографии — в ней безусловно возобладал республика­низм различных оттенков, хотя монархи­ческая и клерикальная тенденция все еще сохраняла значительные позиции.

События франко-прусской войны и Па­рижской Коммуны поставили также во­прос об укреплении идеологического влия­ния и политической гегемонии буржуазии и о воспитании масс в духе «национального единения» на основе буржуазно-республи­канского строя. Истории отводилась в этом капитальная роль.

Эти насущные запросы установившейся в стране Третьей республики вызвали жи­вой отклик среди историков. «Изучение прошлого Франции...— писали в 1876 г. Г. Моно и Г. Фаньез,— имеет ныне наци­ональное значение. При помощи его мы можем вернуть нашей стране единство и моральную силу, в которых она нуждает­ся...» ^|9 В согласии с правящими кругами

¹⁹ Monod G., Fagniez G. Avant-propos//Re-vue historique 1876. T. 1. N. 1. P. 4.

республики был предпринят целый ряд мер для оживления исторического образования и исследований. В духе умеренного респуб­ликанизма было перестроено преподавание истории на всех уровнях народного обра­зования. Активную роль в этом играл исто­рик средних веков и нового времени, акаде­мик Эрнест Лависс (1842—1922), бывший в конце XIX — начале XX в. своеобразным «папой официальной историографии» Третьей республики ²⁰. Большое значение для подготовки квалифицированных спе­циалистов имели семинары в «Высшей практической школе научных исследо­ваний» (создана при Сорбонне в 1868 г.). В 1876 г. был основан общеисторический журнал «Историческое обозрение» («Re­vue historique»), инициатором и редакто­ром которого был историк-медиевист Г. Моно.

Одновременно совершалась методоло­гическая перестройка историографии на основе позитивизма. Это была вторая крупная «смена вех» в историографии Франции XIX в. В 20-е годы в статьях О. Тьерри было поднято «знамя истори­ческой реформы» в духе либерального ро­мантизма и откровенной антидворянской «партийности». Своеобразным манифестом «позитивистской исторической реформы» явилась программная статья Г. Моно, открывшая первый номер «Исторического обозрения». «Мы,— заявлял Моно от име­ни основателей журнала,— не поднимаем никакого знамени», желая оставаться стро­го на почве точных исторических фактов. В действительности же его статья поднима­ла вполне определенное знамя. В плане методологическом это было знамя позити­визма в той его интерпретации, которая возобладала во французской историогра­фии в 70—90-х годах XIX в. История, говорилось в статье, должна развиваться как «позитивная наука», основанная на научных методах исследования. Историк должен строго ограничивать себя об­ластью документов и фактов, отвлекаясь от политических и философских теорий.

Одна из основных идей этой програм­мной статьи — идея эволюционной преем­ственности истории старой и новой (т. е. республиканской) Франции как единой национальной истории французского на­рода. Историк, писал Моно, «примиряет все, что есть законного в консервативной идее, с непреодолимыми требованиями ра­зума и прогресса»; всякое изменение в ис­тории всегда есть лишь «трансформация старых элементов, а не создание совершен­но новых». В плане общественно-полити­ческом статья Моно «поднимала знамя» восстановления «единства нации», утерян­ного в революциях XVIII—XIX вв., она призывала историков «внушить францу­зам», что все они являются «детьми одного народа... детьми древней Франции и в то же время гражданами Франции совре­менной» ²ⁱ.

При всем том «Историческое обозре­ние» придерживалось вполне определенно республиканской и светской ориентации и противостояло основанному еще в 1866 г. роялистскому и клерикальному журналу «Обозрение исторических проблем» («Re­vue des questions historiques»). Про­грамму журнала «Историческое обозре­ние» поддержали 53 ведущих французских историка, среди них 24 профессора высшей школы ²². В 70—90-е годы позитивистское течение стало преобладающим во француз­ской историографии.

Как и в других странах, это течение во Франции было очень широким, вмещав­шим в себя весьма различные (в плане идеологической ориентации) направления. Позитивистские идеи брали на вооружение и некоторые консервативные историки и мелкобуржуазные радикалы. Но все же преобладающим в позитивистской исто­риографии, как и во французской историо­графии в целом, было буржуазно-респуб­ликанское, преимущественно либеральное направление; внутри него существовали различные оттенки — от очень умерен­ного (А. Сорель), до более радикального (А. Олар, А. Дебидур).

Среди крупных проблем истории нового времени, которые привлекали наибольшее

²⁰ См.: Ehrard ]., Palmade G. Op. cit. P. 75.

²¹ Monod G. Du progres des etudes historiqu­es en France depuis le XVI siecle//Revue his­torique. 1876. T. 1. N. 1. P. 36—38.

²² Carbonelle Ch.-O. La naissance de la Revue historique. Une revue du combat//Revue historique. T. CCIV. N. 2. P. 336.

внимание, на первом плане оставалась Ве­ликая французская революция. В условиях, когда шла борьба за упрочение республи­ки, активно действовали роялистские и клерикальные силы, когда поражение во франко-прусской войне толкало к возвели­чению национальной традиции, тема Фран­цузской революции сохраняла жгучую актуальность. В ней искали истоки и тра­диции для освящения или осуждения поли­тических институтов и позиций, героев и «отцов-основателей» для почитания и на­зидания. Все это стимулировало (но и вводило в определенные интеллектуальные рамки) развитие научных исследований. Изучение революции XVIII в. стало особой отраслью французской исторической нау­ки, со своим учебным центром, специаль­ной научной печатью, солидной публикаторской базой.

И. Тэн. «Происхождение современной Франции». Виднейшим представителем консервативного направления в изучении Французской революции был Ипполит Тэн. Идейная эволюция Тэна после собы­тий Парижской Коммуны 1871 г. от уме­ренного либерализма к воинствующему консерватизму сказалась на его подходе к истории революции, изучению которой он посвятил последние 20 лет своей жизни.

В 1876—1893 гг. Тэн создал пятитом­ный труд «Происхождение современной Франции» (последний том, посвященный «современному порядку», остался неза­конченным). Тэн работал в Национальном архиве; он заявлял, что следовал «беспри­страстному научному методу». В действи­тельности созданный им труд, основанный на его «психологическом методе» изучения истории, глубоко пристрастен, он представ­ляет собою решительное осуждение Фран­цузской революции. Этому был подчинен и отбор документов.

Глубинным истоком революции Тэн считал особенности «французского духа», сложившегося под воздействием рацио­нализма XVII в. и Просвещения. Абстракт­ный, прямолинейный, этот тип сознания, полагал он, стремился подчинить умозри­тельной жесткой схеме живую, исполнен­ную многообразия действительность. Осо­бенно вредоносной он считал систему Рус­со — в ней уже были заложены и анархия (так как форма правления должна подчи-

няться в любой момент «общей воле»), и деспотизм (так как права индивида в ней отчуждены в пользу коллектива, «народа-суверена»).

Между тем именно этому духу следова­ла во всем Французская революция, в которой Тэн, в отличие от Токвиля, восхи­щавшегося порывом к свободе в 1789 г., не видел ни одного светлого эпизода. В сущности, согласно Тэну, уже с Учреди­тельного собрания все было предрешено: воплощение руссоистской схемы «общест­венного договора» вело к превращению Франции во «вместилище распыленных, равных друг другу, оторванных друг от друга и подобных друг другу, как песчин­ки, индивидов» ²³.

Революцию в целом Тэн считал гибель­ным взрывом преступных страстей. Он ви­дел в ней две главные действующие силы. Первая — народ. Измученный нищетой, грубый и невежественный, он был отравлен разрушительной философией XVIII в., которая опрокинула сдерживающие тради­ции и разнуздала низменные инстинкты: «Несколько тысяч говорунов спустили с цепи несколько миллионов дикарей»²⁴. Вторая сила революции, по Тэну,— «яко­бинцы» (к ним он причислял и Жиронду). «Якобинцы» в схеме Тэна не социально-по­литическое течение, а особый психологи­ческий тип: это озлобленный демагог и дог­матик, пропитанный абстрактными идеями философии, олицетворявший самый дух ре­волюции, ее собирательную психологию.

Из анархии, по мысли Тэна, естественно вырастал деспотизм, тоже взявший на воо­ружение философию и построивший в на­полеоновское время основы современной Франции. «В этой философской казарме,— заключал Тэн,— мы живем уже восемьдесят лет».

Книга Тэна содержала некоторые реа­листические наблюдения относительно массовой психологии эпохи, особенно предреволюционного времени (хотя его

²³ Цит. по кн.: Furet F., Ozouf M. Diction-naire critique de la Revolution francaise. P., 1988. P. 1067.

²⁴ Тэн И. Происхождение общественного строя современной Франции. СПб., 1907. Т. I. С. 550—551.

²⁵ Тэн И. Происхождение современной Франции. Т. IV. 1907. С. 256.

Дата добавления: 2015-07-11