Историзм

Социально-политические условия и ор­ганизация исторической науки. В XIX век

Германия вступила политически раздроб­ленной и экономически отсталой страной, в которой господствовали феодально-абсо­лютистские порядки. Лишь Великая фран­цузская революция подтолкнула герман­ские государства к умеренным буржуаз­ным реформам, проводимым сверху. Ре­формы явились предпосылкой успешной освободительной войны против наполео­новского господства и перехода Германии на капиталистический путь развития. Этот процесс тормозился тем, что Венский кон­гресс закрепил своими решениями полити­ческую раздробленность страны, а создан­ный в 1815 г. вместо Священной Римской империи Германский союз стал орудием репрессивной политики его фактического руководителя — австрийского канцлера Меттерниха. Под тяжелым полицейским гнетом почти совершенно замерла обще­ственная жизнь. В Австрии и Пруссии цензура запрещала даже самое робкое проявление оппозиционных настроений. Зато одним изданием за другим выходили сочинения защитников феодальной систе­мы и юнкерской реакции А. Мюллера, К. Л. Галлера и прочих идеологов Рестав­рации, обрушившихся на идеи Просвеще­ния, Французской революции и буржуазно-То либерализма.

В таких условиях развитие либераль­ной исторической науки было возможно лишь в юго-западных Германских государ­ствах, где в 1818—1819 гг. были приняты умеренно-либеральные конституции по об­разцу французской Хартии 1814 г., а поли-цейско-цензурный гнет был меньше, чем в Австрии или Пруссии.

Но временная победа реакции не могла устранить роста оппозиции феодально-мо­нархическим режимам Германского союза. По мере развертывания с конца 30-х годов промышленного переворота экономически крепнувшая буржуазия, богатство кото­рой, «...а вместе с богатством и политический вес... в Германии непрерывно воз­растали» ', все активнее требовала пре­образований и своего участия в управле­нии государственными делами.

Развернувшаяся в условиях медленной смены феодальных порядков буржуазными острая идейная борьба отразилась и в не­мецкой историографии. В ней проявлялись две основные тенденции: консервативно-романтическая, преобладавшая в Пруссии и других северогерманских государствах, и либерально-просветительская, которая получила наибольшее распространение на юго-западе страны.

Продолжала развиваться система вы­сшего образования: число студентов в не­мецких университетах возросло с 7 тыс. в начале века до 15 тыс. на рубеже 20— 30-х годов. Из этого количества около трети обучались на теологических факуль­тетах, а от 14 до 18% изучали философию, филологию и историю. В 1803 г. старейший Гейдельбергский университет был реорга­низован по французскому образцу. Вместо четырех традиционных факультетов — те­ологического, философского, юридическо­го и медицинского — были созданы специ­ализированные секции, среди них — исто­рическая. В университете было ликвидиро­вано засилье иезуитского ордена. Затем подобная реорганизация была проведена в баварских университетах Вюрцбурга и Ландсхута (последний в 1826 г. был пере­веден в Мюнхен и превратился в один из крупнейших в Германии). Уже в 30-е годы немецкие университеты по организации исторической науки и исследовательской методике начали опережать другие страны. Прежде всего это было связано с введени­ем в университетах нового типа учебных занятий — семинаров, где изучались источники и готовились рефераты с после­дующим обсуждением. В крупных универ-

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 9.

ситетах создавались издательства, в кото­рых публиковались диссертации и сборни­ки работ университетских преподавателей.

После освободительной войны 1813 г., сопровождавшейся подъемом националь­ных чувств, в Германии резко возрос инте­рес к отечественной истории, для изучения которой было необходимо издание источни­ков. Инициатором этого начинания высту­пил известный реформатор и государствен­ный деятель Пруссии барон Карл Штейн; благодаря его усилиям по сбору необходи­мых денежных средств в 1819 г. во Франкфурте-на-Майне было создано Общество по изучению источников древней герман­ской истории со своим журналом «Archiv der Gesellschaft fur altere deutsche Geschit-skunde», где печатались обзоры и инфор­мация об источниках, обнаруженных в раз­личных немецких архивах.

Из-за раздробленности и неупорядо­ченности германских архивов, разбросан­ных по городам и владениям, это издание натолкнулось на множество препятствий. Его предполагалось осуществить в течение десяти лет, но знаменитая серия «Истори­ческие памятники Германии» («Monumen-ta Germaniae Historica») продолжает вы­ходить по настоящее время.

Издание древних источников потребо­вало разработки методов и приемов исто­рической критики из-за огромного количе­ства рукописей со множеством разночте­ний, искажений и позднейших наслоений. Это критическое издание, в котором участвовали многие видные историки Гер­мании, дало значительный толчок изуче­нию немецкой истории. Благодаря ему не­мецкая медиевистика получила гигантские фонды печатных источников, а это, в свою очередь, стимулировало и изучение исто­рии нового времени.

Деятельность немецких исторических обществ. В первой половине XIX в. повсю­ду в Германии возникали многочисленные региональные исторические общества, в которых изучение отечественной истории становилось выражением патриотических и национально-объединительных настрое­ний. Начиная с 1820 г, в Саксонии, Тю­рингии, Вестфалии, Бадене, Баварии, Вюр-темберге, Гессене создаются различные любительские или полупрофессиональные общества по изучению локальной истории.

К середине 40-х годов в Германии действо­вали 44 исторических общества, из них 8— в Баварии, по 7— в Саксонии и Тюрингии. Вместе с археологическими союзами их число достигало шестидесяти и охватывало более 9 тыс. членов.

Достижения этих обществ были весьма различны. В большинстве из них процветал дилетантизм, отсутствовала какая-либо научная методика. Но в лучших из них на первое место выдвинулись подлинное изу­чение жизни населения своего региона, сбор и публикация источников о положе­нии крестьян и ремесленников, о развитии экономики, техники и торговли. Материал местных архивов, публиковавшийся обыч­но без купюр, играл большую роль в ста­новлении национального самосознания и воздействовал на читателя сильнее, чем пространные теоретические рассуждения. Публикации местных исторических журна­лов впервые ввели в исторические исследо­вания значительный материал об экономи­ческих условиях жизни немецкого народа.

Многие деятели местных исторических обществ активно участвовали в политиче­ской борьбе против реакции. Фрейбургское общество в Бадене в 1830— 1831 гг. выступало в поддержку нацио­нально-освободительного восстания в По­льше, видя в повстанцах своих союзников в борьбе против общего врага — Священ­ного Союза. Патриотическая деятельность исторических обществ вызывала репрессии реакционных правительств, запрещавших большинство публикаций по современной истории и стремившихся не допустить со­здания общегерманской организации исто­риков. С такой инициативой объединения в конце 20-х годов выступило общество в Бадене, возглавляемое либеральным историком К. Роттеком.

Первое общегерманское собрание исто­риков и филологов состоялось в сентябре 1846 г. в обстановке нараставшей в Герма­нии революционной ситуации. Оно заседа­ло во Франкфурте-на-Майне под председа­тельством крупнейшего филолога-роман­тика Я. Гримма. Либеральные историки рассматривали созыв собрания как триумф своих идей и даже как предпосылку общегерманского предпарламента. На заседа­нии исторической секции было решено со­здать общегерманский союз и приступить

к организации германского Национального музея. Однако из-за вспыхнувших разног­ласий между либеральными историками юго-западной Германии и консервативны­ми австро-прусскими учеными по поводу принципов организации и целей деятельно­сти союза эти планы не были реализованы.

Исторические концепции немецкой классической философии. В условиях раз­дробленной Германии сфера философской мысли, которая по своему характеру менее поддавалась жесткой цензуре и была отно­сительно свободна, приобрела значение связующего все государства общегерман­ского фактора. Большое влияние на разви­тие исторической мысли оказала сложив­шаяся в этот период немецкая классиче­ская философия, перестройку которой начали Фихте и Шеллинг, «...а Гегель за­вершил новую систему» ² и вооружил исто­рическую науку новыми теоретическими концепциями.

В начале XIX в. огромную популяр­ность приобрел профессор философии Йенского, а затем Берлинского университета Иоганн Готлиб Фихте (1762—1814), сын бедного ремесленника, недюжинные спо­собности которого открыли ему дорогу к высшему образованию. Боевой темпера­мент и страстный патриотизм Фихте глубо­ко связали его жизнь с жизнью Германии. Единственный из видных немецких мысли­телей того времени, Фихте, вступив в лан­двер, принял непосредственное участие в войне против Наполеона и умер весной 1814 г. от тифа, косившего ряды прусской армии.

Лейтмотивом всего творчества Фихте являлись идея национального единства Германии и поиски путей его осуществле­ния. При этом, с одной стороны, сильное влияние на него оказали идеи Просвеще­ния, с другой — он во многом шел вслед за реакционными романтиками с их идеализа­цией германского средневековья и религи­озным мистицизмом. Не видя обществен­ной силы, способной возглавить борьбу за объединение страны, Фихте в своей субъ­ективно-идеалистической философии при­шел к выводу, что подлинным творцом истории являются не государства или на-

роды, а некое творческое начало, абсолю­тизированное им в понятии «Я». Отвергая, в сущности, научный характер истории, Фихте в духе романтиков писал: «Нужна только такая история, которая не будет излагать факты и события в хронологиче­ском порядке, а неосознанно чудесным образом перенесет нас в гущу историческо­го прошлого» ³.

Современное общество Фихте рассмат­ривал как этап рабства, при котором люди не только не достигли, но даже не осознали свою свободу и самостоятельность, в то время как, по его мнению, конечной целью любого общества являются свобода и по­лное равенство всех его членов. Само со­держание прогресса Фихте понимал пре­жде всего как развитие науки, поэтому ведущую роль в обществе он отводил уче­ным.

Считая, что социальные противоречия и неравенство может уничтожить лишь го­сударство, Фихте был сторонником его вмешательства в экономические, социаль­ные и даже семейные отношения. В 1800 г. он опубликовал работу «Замкну­тое торговое государство», где писал, что разумно устроенное общество должно со­стоять из трех сословий — сельского насе­ления, городских ремесленников и торгов­цев. Вслед за физиократами Фихте считал производительным только труд крестьяни­на.

В обществе, рисуемом Фихте, государ­ство устанавливает цены и контролирует производство и торговлю. Внешняя торгов­ля является монополией государства, кото­рое единолично распоряжается золотом, а внутри страны вводит особые бумажные деньги, обеспеченные запасами товаров. Государство выделяет каждому граждани­ну справедливую долю общественного бо­гатства, и никто не обогащается за счет других. Фихте был противником частной собственности на землю, выступал за за­прещение ее купли и продажи и передачу земли в руки государства, которое будет сдавать ее в аренду отдельным лицам. В целом идеал государства у Фихте пред­ставлял собой причудливую смесь из эле-

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 537.

³ Fichte J. О. Reden an die deutsche Nation. Leipzig, 1909. S, 107.

ментов античной философии Платона, идей замкнутого цехового строя средневековья, рационалистического учения о всесилии Разума и утопического эгалитаризма вре­мен Французской революции.

В последний период жизни Фихте его учение все больше теряло черты диалекти­ки и историзма. В нем начали преобладать морализирующие тенденции и появились даже националистические утверждения о превосходстве немецкой нации над други­ми народами.

Рано созревший как мыслитель, в 23 го­да уже ставший профессором философии Йенского университета, Фридрих Виль­гельм Шеллинг (1775—1854) начал свою деятельность как последователь Фихте, но очень скоро перешел на позиции объектив­ного идеализма. История существовала для Шеллинга в виде трех разновидностей: эмпирической, прагматической и поэтиче­ской. Первая заключалась в описании всех фактов, лежащих на поверхности событий. Вторая отбирала факты под определенным углом зрения, исходя из дидактического или политического критерия. Третья же представляла собой высший тип синтеза действительного и идеального.

Пытаясь решить проблему свободы и закономерности в истории, Шеллинг ввел третье, высшее по отношению к ним поня­тие абсолюта, открывающегося во всемир­ной истории. Ее Шеллинг делил на три основные эпохи — судьба, природа и про­видение. Эпоха судьбы охватывала те древние периоды, о которых остались лишь туманные и отрывочные воспоминания. Второй период начался с упрочения Рима,

когда в обществе установились естествен­ные законы, окрепли общение и связи между народами, идущими к единому все­мирному государству. С его созданием начнется третий период, при котором зако­ны природы преобразуются в осуществле­ние провидения, а сам бог «обретет бы­тие» ⁴.

Идеи Фихте и Шеллинга нашли за­вершение в творчестве Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770—1831), выдающе­гося мыслителя, который «...впервые пред­ставил весь природный, исторический и ду­ховный мир в виде процесса, т. е. в беспре­рывном движении, изменении, преобразо­вании и развитии и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движе­ния и развития» ⁵.

В лекциях по философии истории, чита­емых Гегелем с 1818 г. в Берлинском университете, он впервые попытался при­менить диалектический метод к мировой истории как к прогрессивному процессу, развивающемуся через борьбу противопо­ложностей. Всемирную историю Гегель по­нимал как саморазвитие первичного миро­вого духа, заключающееся в непрерывном росте осознания свободы. Мировой дух у Гегеля представлял собой не что иное, как человечество, взятое в целом. Он считал, что реальность человечества заключается в мировом духе, но, с другой стороны, реальность мирового духа заключается в единстве человечества. Строение духа рас­падается у Гегеля на три элемента: общее, единичное и особенное. Общее — это сам мировой дух, единичное — отдельный че­ловек, или дух во плоти, а особенное — это дух отдельного народа, который и является главным субъектом всемирной истории. Ге­гель всегда подчеркивал, что «особенный дух народа есть природный индивидуум», поэтому, как и все в природе, он является исторически преходящим ⁶.

Из этого положения Гегеля видно, что обвинять его в национализме на основании деления им народов на «исторические» и

⁴ Schelling F. W. Samtliche Werke. Stuttgart, 1856. Bd. III. S. 604.

⁵ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 206.

⁶ См.: Hegel G. W. F. Die Vernunft in der Geschichte. Berlin, 1966. S. 67.

«неисторические» неправомерно. Мысль Гегеля заключалась в том, что в разные периоды всемирной истории на ее авансце­ну выдвигаются те или иные народы, но не существует и не может существовать како­го-либо раз навсегда избранного народа.

В отличие от французских просветите­лей, Гегель подходил к проблеме законо­мерности общественного развития, истоков и перспектив социального прогресса с ши­рокой социально-исторической точки зре­ния, а не только исходя из теории есте­ственного права. Предшественникам Геге­ля казалось, что достаточно установить разумное просвещенное конституционное правление, чтобы все социальные пробле­мы были разрешены. Но революция во Франции наглядно показала, что не от­дельные личности устанавливают социаль­ные порядки, а, наоборот, сама логика социального развития выдвигает либо от­брасывает тех или иных исторических дея­телей.

Гегель одним из первых глубоко осоз­нал, что не великие личности делают исто­рию, а сама история создает своих героев и что развитие общества не является по­рождением субъективных стремлений пра­вителей, а подчинено объективной законо­мерности, которую можно познать научно. Такой внутренней закономерностью исто­рии Гегель считал прогресс в осознании свободы. Будучи идеалистом, он нашел движущую силу исторического развития не в сфере материального производства, а в сфере общественного сознания.

По учению Гегеля, история начинается на Древнем Востоке, где свобода впервые зародилась, но была задушена деспотиями. Далее мировой дух продвинулся в Элладу, где появилось уже осознание свободы как ценности, но лишь немногие избранные стали подлинно свободными. Необходимым условием свободы у античных народов бы­ла ее противоположность — рабовладение. Поэтому и там принцип свободы был лишь прикрытием ее фактического попрания.

Начало третьего этапа Гегель связывал с возникновением христианства и его рас­пространением у германских народов, ког­да начал осознаваться принцип: человек как таковой свободен. Конечно, Гегель не считал, что этот высший принцип уже реа­лизован; пока он только осознан. Само же его внедрение и представляет собой со­держание новой истории.

Таким образом, смысл истории у Гегеля заключался в неуклонном движении от «природного» рабства к подлинно челове­ческому бытию под защитой «конкретной свободы», воплощаемой в государстве. Его теория отразила вполне реальную тенден­цию мировой истории, но лишь с ее полити­ко-юридической стороны. Для первой трети XIX в., когда реставрационные стремления полуфеодальных держав Европы угрожали повернуть историю вспять, теория Гегеля приобретала революционное звучание. Другое дело, что буржуазно-либеральный философ Гегель завершал исторический прогресс этапом капитализма и считал, что заглянуть в будущее принципиально не­возможно.

Поскольку история всегда пронизана борьбой противоборствующих сил, то, за­являл Гегель, «мы смотрим на историю, как на такую бойню, на которой приносятся в жертву счастье народа, государственная мудрость и индивидуальные добродете­ли» ⁷. Поэтому, несмотря на свой гума­низм, Гегель полагал, что войны неустра­нимы из истории человечества. Он считал, что война не должна рассматриваться как абсолютное зло или как случайное явление. Но было бы заблуждением видеть в Гегеле апологета войны. В этом вопросе он исхо­дил из своего учения о противоречиях как источнике развития. По мнению Гегеля, здоровье государства проверяется не в мирное время, когда каждый его член жи­вет обособленно, а в военное, когда испытывается прочность государственной системы, связь ее отдельных элементов.

Ссылаясь на пример войны Пруссии с наполеоновской Францией, Гегель под­черкивал, что поражение заставило Прус­сию извлечь из него уроки и оздоровить свое устройство путем реформ. Только в этом смысле Гегель писал, что война, пока­зывая слабости государства, приводит к необходимости его совершенствования. Судьба отдельного индивида, страдающего от войны, не волновала философа, высшей ценностью была прочность государствен-

⁷ Гегель. Сочинения. М„ Л., 1935. Т. VIII. С. 21.

ных устоев. Государство было для Гегеля той формой, в которой развивается при­нцип свободы, и он писал, что «вся цен­ность человека, вся его духовная действи­тельность существует исключительно бла­годаря государству» ⁸.

Наилучшей формой государственного устройства Гегель считал конституцион­ную монархию, которая представлялась ему наиболее устойчивой, поскольку в от­личие от демократии или тирании уравно­вешивала интересы большинства и мень­шинства. В условиях слабой и раздроблен­ной Германии Гегель высказывался за сильную централизованную власть, возво­дя ее в ранг всемирно-исторической добро­детели. Однако было бы ошибочно Гегеля называть монархистом, так как, с его точки зрения, монарх нужен лишь как символ единства нации, а такую роль может с ус­пехом выполнять и избираемый президент. Гораздо большее значение Гегель прида­вал бюрократической государственной ма­шине, указывая, что действительная власть в государстве перешла от отдель­ных лиц к группам и корпорациям.

В чисто буржуазном духе Гегель реши­тельно отвергал любые идеи уравнения собственности, хотя его всегда занимала проблема ее возникновения. При этом Ге­гель высказывал гениальные догадки о ро­ли материально-трудовой деятельности в развитии общества и об отчуждении чело­века, проявляющемся в том, что результа­ты его труда выступают как силы, чуждые ему и господствующие над ним. Он видел «противоположность большого богатства и большой нищеты», которая имеет тенден­цию к постоянному возрастанию. Гегель отмечал, что основная масса людей «приго­ворена к суровой жизни» и даже «осужде­на на совершенно отупляющий, нездоро­вый и необеспеченный труд» на фабриках, рудниках, мануфактурах, в то время как немногие умножают богатства и имеют все больше возможности грабить остальных ⁹.

Не принимая революционных переворо­тов и предпочитая им реформы сверху, Гегель вместе с тем подчеркивал, что человек вправе бороться за свою свободу, а рабом остается только тот, «кто не обла­дает мужеством рискнуть жизнью для до­стижения своей свободы» ¹⁰. Веру Гегеля в конечное торжество человеческого разу­ма и прогрессивные стороны его учения высоко оценивал В. И. Ленин ".

Немецкий романтизм. На рубеже XVIII—XIX вв. в немецкой исторической науке все шире начинает распространяться романтизм, формирование которого связа­но с деятельностью йенского кружка, куда входили писатели Фридрих и Август Шлегели, драматург Людвиг Тик, писатель Фридрих Гарденберг, выступавший под псевдонимом Новалис, берлинский теолог и философ Фридрих Шлейермахер. Ранний немецкий романтизм был литературно-эстетическим течением. Он отражал разо­чарование немецкой интеллигенции в ито­гах показавшей к концу века свою прозаи­ческую буржуазную сущность Француз­ской революции, результаты которой ока­зались, говоря словами Ф. Энгельса, «...злой, вызывающей горькое разочарова­ние карикатурой на блестящие обещания просветителей» ¹².

В историографии романтизм выступил в двух вариантах — реакционном и либе­ральном. Отрицая все созданное мыслью Просвещения, немецкие романтики под­черкивали индивидуальный характер исто­рического явления. Не принимая буржу­азных отношений, они повернули к про­шлому как воплощению идеальной сущно­сти всего человеческого, к царству не разума и рационального расчета, а чув­ства, фантазии и мистики. Идеализация патриархального средневекового феодаль­но-сословного строя «рыцарей и святых» еще не означала, что романтики выступали за возврат к средневековым порядкам. Ес­ли отдельные мыслители требовали именно такой реставрации прежних режимов, как, например, Карл Людвиг Галлер, то это были самые крайние высказывания — мно­гие идеологи романтизма подвергали по­добные взгляды резкой критике.

Понимая невозможность возврата к

⁸ Гегель. Сочинения, Т. VIII. С. 21.

⁹ Гегель. Работы разных лет. М., 1971. Т. 1. С. 343—344.

¹⁰ Гегель. Соч. М., Л., 1935. Т. III. С. 226.

¹¹ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 7.

¹² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 193.

прошлому, романтики выступали за кон­сервацию тех феодальных пережитков, ко­торые еще продолжали существовать, пре­жде всего полуабсолютистских режимов и сословного деления немецкого общества. Только это могло, по мысли романтиков, сохранить патриархальность общества и восстановить гармоничное согласие всех сторон. Средством такого сохранения яв­лялся для них классовый компромисс бур­жуазии и дворянства при руководящей роли аристократии.

Объективная реакционность и консер­ватизм немецких романтиков не мешали тому, что они постоянно взывали к соци­альной справедливости. Именно поэтому были отвергнуты претензии одного из круп­нейших немецких романтиков Франца Баадера (1765—1841) на роль главного тео­ретика Священного Союза. Баадер стре­мился к восстановлению органически-естественного хода дел, но руководители Союза вовсе не желали превращать его в орудие романтической утопии. При нали­чии общих основных принципов немецкий романтизм в политическом отношении раз­делялся на два основных направления: северогерманский протестантский роман­тизм возлагал свои надежды на Пруссию и Гогенцоллернов; южногерманский като­лический романтизм обратился к монархии Габсбургов.

Романтическая историография в Гер­мании при всей своей политической проти­воречивости разработала некоторые науч­но плодотворные методологические при­нципы изучения прошлого. Именно не­мецкие романтики внесли заметный пози­тивный вклад в формирование принципа историзма. Они рассматривали каждый этап в истории как определенное необходи­мое звено в цепи общего развития, являю­щегося плавным органическим процессом, который нельзя нарушать даже реформа­ми, не говоря уже о революциях. Поэтому историзм романтиков имел ретроспектив­ный характер, он был полностью обращен в прошлое. Если романтики справедливо рассматривали средние века как необходи­мый и закономерный этап истории, то применительно к буржуазным отношениям отбрасывали собственный принцип исто­ризма и заявляли, что, коль скоро эти отношения не имеют исторических корней в прошлом, они являются незаконными и неисторическими.

Достижением романтизма было осозна­ние национальной целостности и народно­сти культуры, что было особенно трудно именно в Германии с ее раздробленностью, разобщением очагов культуры и прямым противостоянием католических и протестантских регионов.

Историческая школа права. Идею не­прерывной преемственности и традициона­лизма наиболее полно воплотила школа права, которую К. Маркс назвал школой, оправдывающей «...подлость сегодняшнего дня... подлостью вчерашнего...» и объявля­ющей «...мятежным всякий крик крепо­стных против кнута, если только этот кнут — старый, унаследованный, истори­ческий кнут...» ^|3.

Крупнейшим представителем школы права был блестящий лектор Фридрих Карл Савиньи (1779—1861), уже в 21 год ставший профессором Марбургского уни­верситета. С основанием университета в Берлине Савиньи стал его ректором после недолгого пребывания на этом посту Фих­те, а в 1842 г. был назначен министром юстиции Пруссии. Ярый противник любого конституционализма, Савиньи в 1814 г. вы­пустил подлинный манифест исторической школы права «О призвании нашего време­ни к законодательству и науке о праве» ^и. Книга была полемическим ответом на вы­ступление гейдельбергского либерального правоведа Антона Тибо, требовавшего со­здания единой правовой системы для всей Германии как первого шага на пути к наци­ональному объединению.

Савиньи в резкой форме отверг идею о праве как продукте разума, объявив его одной из прирожденных сторон националь­ной сущности любого народа, подобно язы­ку, обычаям и традициям. Право невоз­можно сконструировать или заимствовать у соседних государств. Оно является орга­ническим проявлением народного духа, не может быть ни создано, ни отменено от­дельным законодателем, поскольку возник-

¹³ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 416.

¹⁴ Savigny F. С. Vom Beruf unserer Zeit fur Gesetzgebung und Rechtswissenschaft. Berlin, 1814.

ло из внутренней сущности нации и всей ее прошлой истории. Каждая эпоха в жизни народа является продолжением и развити­ем всех предшествующих периодов, поэто­му основывается на уже заранее данном состоянии.

Ближайший соратник Савиньи Карл Фридрих Эйхгорн (1781 —1854) в молодо­сти был участником войны против Наполе­она, стоял на либерально-патриотических позициях. Из-за своего либерализма в 1817 г. он был вынужден покинуть Берлин­ский университет и возвратиться в родной Гёттинген, где его лекции по истории права собирали огромную аудиторию. В начале 30-х годов Эйхгорн, взгляды которого ре­шительно эволюционировали в сторону консерватизма, по приглашению Савиньи вновь оказался в прусской столице, где совмещал государственную службу и на­учную деятельность.

Его главным трудом была «История не­мецкого государства и права» ¹⁵, в которой Эйхгорн впервые обстоятельно проследил историю германского права и государ­ственных учреждений с древнейших времен до начала XIX в. Автор стремился рас­смотреть все области права как части еди­ного целого, объясняя его национально-ис­торическими основами. Главная идея кни­ги состояла в опровержении взгляда про­светителей на немецкое право как на соб­рание анахронизмов и доказательстве того, что оно является продуктом закономерного органического развития немецкого народ­ного духа.

Может показаться, что историческая школа права в своем обращении к нации и народному духу как творцу истории была настроена более демократично, чем боль­шинство просветителей, для которых неве­жественный народ был лишь пассивным объектом воздействия со стороны просве­щенных вождей или монархов. На деле же народ в концепциях Савиньи и Эйхгорна представал как безликий носитель чис­то традиционалистских и консервативных идей, застоя и ретроградности. Это была единая масса с единым национальным ду­хом, перед мнимой общностью которого отходили на задний план социально-классо­вые противоречия.

При столь реакционной исходной пози­ции даже наиболее сильная сторона исто­рической школы права — стремление опи­раться на первоисточники — была доведе­на до крайнего педантизма. К. Маркс пи­сал о том, что «историческая школа сдела­ла изучение источников своим лозунгом, свое пристрастие к источникам она довела до крайности,— она требует от гребца, что­бы он плыл не по реке, а по ее источни­ку» ¹⁶. Историческая школа права надолго определила особую склонность немецкой буржуазной историографии к государ­ственно-правовой трактовке исторического процесса.

Историческая концепция Л. Ранке. В тесной связи с исторической школой права в Германии в русле академической исто­риографии возникла школа крупнейшего немецкого консервативногоисторикаХ1Х в. Леопольда Ранке (1795—1886). Он ро­дился в захолустном уголке Тюрингии в семье юриста, все предки которого были евангелическими пасторами. Набожная лютеранская семейная атмосфера и изуче­ние богословия в университетах Лейпцига и Галле наложили на взгляды Ранке не­изгладимый отпечаток.

В 1824 г., будучи учителем гимназии во Франкфурте-на-Одере, Ранке опублико­вал свою первую книгу «История роман­ских и германских народов с 1494 до 1535 года» с приложением небольшого методо­логического сочинения «Критика новейших историографов». Богатство фактического материала и тщательность его обработки сразу сделали книгу заметной в научных кругах; Ранке пригласили в Берлинский университет для чтения курса всеобщей истории. С 1834 г. Ранке ввел в универси­тете постоянную новую форму занятий со студентами — семинары, в которых крити­чески изучались источники по истории Гер­мании раннего средневековья и из кото­рых вышел целый ряд известных немецких и зарубежных ученых второй половины XIX в., чьим кумиром он оставался всю жизнь.

На протяжении шестидесяти лет своей

¹⁵ Eichgorn С. F. Deutsche Staats — und Rechtsgeschichte. Gottingen, 1808—1823. Bd. 1—4.

¹⁶ Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 85.

научной деятельности Ранке опубликовал целую серию многотомных произведений, среди которых были история стран Среди­земноморья, история римских пап, немец­кая история периода Реформации, история Пруссии, Англии, Франции, работы по истории войн и международных отноше­ний. На 85-м году жизни он начал работу над «Всемирной историей» и успел под­готовить девять томов, доведя изложение до XV в. Неудивительно поэтому, что без «Всемирной истории» собрание сочинений Ранке насчитывает 54 тома ¹⁷.

По своим общеисторическим взглядам Ранке был противником рационализма и приверженцем религиозно-консервативной трактовки истории. Его знаменитое требо­вание — писать историю «так, как это про­исходило на самом деле»,— было направ­лено как против морализма просветителей, стремившихся вершить суд над историей, так и против романтиков, которых Ранке упрекал в стремлении приукрасить истину и заменить «основательное исследование любой детали» различными «умственными построениями». Считая, что ход истории определяется божественным провидением, Ранке видел в каждой эпохе и каждом го­сударстве индивидуальность, конкретное и уникальное воплощение божественной идеи ¹⁸.

С этим было связано и убеждение Ран­ке в том, что интересы отдельной личности должны быть подчинены интересам госу­дарства. Последнее же может достичь пол­ного расцвета лишь в случае независи­мости от прочих государств. Поэтому пер­востепенное значение имеет военная мощь, а внешняя политика определяет собой нап­равление внутренней. В связи с этим Ранке почти не интересовался социально-эконо­мическими и культурными проблемами в истории, все его внимание было приковано к международным отношениям и политиче­ской истории отдельных стран.

Весь ход всемирной истории Ранке изображал только в идейно-политическом аспекте, игнорируя социально-экономиче-

¹⁷ См.: Ranke L. Samtliche Werke. Leipzig, 1867—1890. Bd. 1—54. На русском языке опуб­ликована работа Ранке «Римские папы, их цер­ковь и государство в XVI—XVII вв.». СПб., 1869. Т. 1—2.

¹⁸ См.: Ранке Л. Об эпохах новой истории. М., 1898.

ские факторы. Так, крестовые походы он объяснял чисто духовным стремлением вырвать христианские святыни из рук му­сульман. Причины Реформации в Герма­нии также являлись, по мнению Ранке, исключительно политическими: она была вызвана борьбой князей с императором и папой. К религиозным причинам он сводил предпосылки Нидерландской революции и Тридцатилетней войны. Идеологические моменты объясняли, по Ранке, и возникно­вение буржуазных революций. Хотя он правильно отмечал, что Французская ре­волюция приобрела больший размах, не­жели Американская, причину этого он на­ходил только в слабости и бездействии ко­ролевской власти, якобы уступавшей шаг за шагом натиску фанатичного санкюлотства.

Требуя строго эмпирического и объек­тивного изложения событий, Ранке пони­мал, что историк не может просто описать бесконечное множество отдельных фактов без какого-либо критерия их отбора. Для него таким критерием выступали наиболее крупные события, значимые для междуна­родной расстановки сил. В отличие от исто­рической школы права, Ранке утверждал, что внутреннее развитие народа определя­ется и внешними воздействиями. Так, Французская революция была вызвана, по его мнению, прежде всего утратой Фран­цией прежнего положения господствующей на континенте державы, что ухудшило ее внутриполитическую обстановку и привело к росту недовольства.

Ранке был противником решительных буржуазных преобразований и выступал за классовый компромисс между дворян-

ством и буржуазией. Особенно неприем­лемой для Ранке являлась идея народного суверенитета. В таком аспекте он рассмат­ривал и проблему национального объеди­нения Германии, считая наилучшим ее ре­шением восстановление политического устройства Священной Римской империи, сохранявшего обособленность отдельных немецких государств.

Основной заслугой Ранке в развитии историографии была разработка методики критики исторических источников. Историко-критический метод Ранке непосред­ственно продолжил начинание исследова­теля античности Бартольда Нибура и со­держал ряд важных положений, необходи­мых при научной критике источников вообще. К ним относились вопросы выясне­ния подлинности источника, его первич­ного или вторичного характера, учет влия­ния изучаемой эпохи на ее непосредствен­ное отражение в источнике, сравнение всей известной совокупности источников по дан­ному сюжету, их критический анализ с точ­ки зрения достоверности содержавшихся в них сведений.

Позитивной стороной методологии Ран­ке было и то, что в отличие от роман­тиков он признавал познаваемость исто­рии, существование объективной истори­ческой истины, которую можно установить средствами эмпирического познания. По убеждению Ранке, историческое познание не должно, однако, ограничиваться лишь познанием реальных исторических фактов как таковых, ибо в этом случае оно, по су­ти, будет не научным исследованием, а ис­торической хроникой. Хотя он всегда под­черкивал неповторимую индивидуальность явлений прошлого, тем не менее указывал, что «отдельное никогда не выступает во всей его сущности, если оно не исследу­ется в связи с общим» '⁹. Поэтому единич­ное для Ранке представляло определенный момент в ряду прочих событий и требовало установления более общих причинно-след­ственных связей.

Требование Ранке основывать истори­ческое исследование на широком привле­чении и сравнительном анализе первоис­точников противоречило его стремлению

¹⁹ Ranke L. Samtliche Werke. Bd. 53—54. S. 273.

на практике использовать прежде всего источники официального характера. Тако­выми служили для него дипломатические архивные материалы, пример кропотливой работы над которыми дал сам Ранке, ис­следовав, хотя и не всегда основательно, почти все крупные архивы Германии, Австрии, Италии, Франции, Англии, Бельгии, Голландии, Испании. В то же время он демонстративно пренебрегал другими видами источников — мемуарами,'" прессой" публицистикой, поскольку "отно­сил их в разряд чисто субъективных, а по­тому недостоверных источников. В этом сомнении была рациональная основа, но Ранке преувеличивал их субъективность и абсолютизировал объективный характер излюбленных им дипломатических доку­ментов, считая, что они отражают прошлое совершенно точно. Отношение самого Ран­ке к источникам зачастую вступало в про­тиворечие с его собственным требованием объективного, свободного от всякой пар­тийно-политической позиции изучения ис­тории. Так, при характеристике Томаса Мюнцера Ранке исходил из оценок Лютера и Меланхтона, хотя знал сочинения самого Мюнцера.

В конечном счете все произведения Ранке, написанные блестящим литератур­ным языком и насыщенные яркими портре­тами и запоминающимися характеристи­ками его героев, лишь скользили по внеш­ней стороне событий, не проникая в их скрытую сущность.

Либерально-романтическая историо­графия. В первой половине XIX в. пере­довая историческая наука в Германии раз­вивалась в тесной связи с прогрессивным буржуазным движением, идеологи кото­рого рассматривали познание истории как политическую необходимость. Они ставили перед исторической наукой задачу актив­ного содействия решению жгучих полити­ческих проблем своего времени. Видными представителями либерально-романтической историографии являлись йенский профессор Г. Луден, историк из Фрейбурга К. фон Роттек, боннский ученый Ф.К.Дальман.

Происходивший из простой крестьян­ской семьи Генрих Луден (1780—1847) на­чал учебу лишь в 17-летнем возрасте, но всего за шесть лет сумел окончить бременскую гимназию и Гёттингенский универси­тет, где слушал лекции Шлёцера и Хеерена. Его первыми историческими работами были биографии немецкого гуманиста X. Томазия и голландского юриста и со­циолога Г. Гроция. Выбор этих героев был далеко не случаен: Луден хотел познако­мить читателей с теми мыслителями, ко­торые, развивая учение об естественном праве, давали идейное оружие в борьбе против феодализма.

Лекциями по отечественной истории, которые Луден с 1808 г. читал в Йенском университете, он стремился идеологически поддержать начинавшуюся борьбу за осво­бождение и единство Германии, видя в истории могучее средство патриотического воспитания. Его лекции получили широкую известность далеко за пределами Йены, и даже сам Наполеон негодующе говорил о тех «революционных семенах», которые падают в студенческую среду из «дерзких революционных речей» крамольного йенского профессора.

В годы Реставрации Луден стал обще­признанным теоретиком и любимым про­фессором студенческого оппозиционного движения. Его новые лекции о народных движениях в истории собирали более трех­сот студентов из пятисот, учившихся тогда в Йенском университете. В эти же годы Лу­ден создает трехтомную «Всеобщую исто­рию народов и государств», затем вышли его 12-томная «история немецкого наро­да» {1625—-1837) и 3-томная «История германцев» (1842—1843).

Исторические взгляды Лудена исходи­ли из признания прогресса и законо­мерности исторического развития, лежа­щих в основе нравственного совершенство­вания человека. Он полагал, что каждый народ обладает естественной прирожден­ной жизненной силой, которая и определя­ет своеобразие его исторического пути. Идея органического развития проистека­ла из романтических позиций Лудена, но вместе с тем он требовал избегать произ­вольной интерпретации событий и призы­вал выводить все явления из реальных взаимосвязей прошлого. Луден писал, что «в каждом завершенном историческом произведена следует показывать любое изображаемое событие как результат всех предыдущих событий, который вместе с ними образует общую основу всех последу­ющих событий» ²⁰.

Луден считал, что объективность исто­рика заключается не в дословном воспро­изведении источников. Он требовал выяс­нения мотивов, которыми руководство­вались составители древних хроник, и не простого описания отдельных событий, а исследования тех отношений и тех причин, которые привели к изучаемому явлению. В связи с этим Луден, хотя и не одобрял революций, все же признавал их историче­скую обусловленность и считал революции результатом глубинных причин, коре­нившихся в условиях жизни общества. Чтобы вынести суждение о революции, подчеркивал Луден, необходимо понять и объяснить ее причины, ход и результаты. Но сам он искал причины значительных исторических событий прежде всего в поли­тических, религиозных и нравственных факторах, почти не упоминая о матери­альном производстве в обществе и его со­циальных противоречиях.

Признанный идейный вождь раннего немецкого либерализма Карл фон Роттек (1775—1840) в духе идеологии Просвеще­ния подчеркивал, что история «более, чем какая-либо иная наука, является воспита­телем идей свободы, естественным образом связанной с любовью к отечеству» ^2|. Рот­тек рассматривал историю как постоянный процесс продвижения к справедливому правовому обществу. Конституционная форма правления, за которую он ратовал в издаваемом совместно с К. Т. Велькером «Государственном лексиконе», представ­ляла в глазах Роттека подлинно ра­циональную систему общественного уст­ройства. Государство, по его мнению, должно основываться на общественном до­говоре между народом как источником суверенитета и правителями, которые яв­ляются народными представителями. Рот­тек выступал против революционной борь­бы и как истинный либерал настаивал на применении исключительно законных, с его точки зрения, средств для установления «разумной системы» в государстве.

²⁰ Luden H. Geschichte des Deutschen Volkes, Vicrter Band. Gotha 1828. S. XIV.

²¹ Rotteck v. C. Gesammelte und nachge-lassene Schriften. Pforzheim, 1841. Bd. 1. S. 377.

Провозгласив известный лозунг «Луч­ше свобода без единства, чем единство без свободы», Роттек указывал, что на­циональное объединение Германии под ру­ководством австрийской или прусской ко­роны не будет действительно прогрессив­ным событием. Не случайно его «Всемир­ная история для всех сословий» была за­прещена в Пруссии как произведение, на­писанное «в духе, враждебном к сущест­вующим порядкам». Решением Союзного рейхстага в Германии был запрещен и журнал Роттека «Политические анналы» («Politischen Annalen»).

Более умеренной политической позиции придерживался Фридрих Кристоф Дальман (1785—1860), профессор университе­тов Киля, Гёттингена и Бонна, взгляды которого являлись как бы переходным зве­ном от либерально-просветительских кон­цепций к малогерманской школе второй по­ловины XIX в. В своей книге «Политика» (1835) Дальман подчеркивал, что полити­ческие интересы государства должны иметь приоритет над интересами права и справедливости. Образцом для Германии Дальман считал английскую конституцию, являвшуюся гарантом сохранения един­ства в государстве. Если даже государство и не является воплощением «божествен­ного порядка», то, во всяком случае, по убеждению Дальмана, «ничто на земле не находится столь близко к божественному порядку, как государственный порядок» ²².

²² Dahlmann F. Ch. Politik auf den Grund und das MaB der gegebenen Zustande zuriick-gefuhrt. Berlin, 1924. S. 55.

Дальман был историком, который ак­тивно использовал исторические знания как основу политических действий и обра­тился от традиционного изучения средневе­ковой эпохи к проблемам истории нового времени. С 1842 г., когда в Германии стало ощущаться приближение революции, Дальман приступил к чтению лекций по истории нового времени в Боннском университете. Из этих лекций и выросли его книги об Английской и Французской революции. «История Английской революции» (1844) завоевала огромную популярность и уже в течение одного года вышла тремя изда­ниями. Еще более против феодально-аб­солютистских порядков Пруссии была нап­равлена его «История Французской рево­люции», появившаяся спустя полгода.

В своих работах Дальман указывал, что благо народа можно обеспечить только представительным строем и конституцией, но при этом оговаривал, что подлинное счастье народу несет не республика, а кон­ституционная монархия. Поэтому он под­черкивал, что революцию можно пред­отвратить своевременным введением ли­беральной конституции, согласно которой руководящие позиции должны принадле­жать буржуазии.

Само построение книг Дальмана, бази­ровавшихся на известных источниках и ли­тературе, говорило о его политических сим­патиях. Так, историю Английской револю­ции он описывал от воцарения династии Тюдоров до «славной революции» 1688 г.. которой, в его представлении, Англия и была обязана своей свободой. Такой взгляд был бы правомерным для обзора английской истории, но не для истории Английской революции, события которой затерялись в числе прочих фактов и прош­ли как рядовые. Таков же и подход Даль­мана к Французской революции, историю которой он заканчивает периодом консти­туционной монархии, указывая, что с «дер­зкой казнью короля» революция, вначале правомерная, переросла в разгул анархии и террора.

Либерально-просветительсшя гейдельбергская школа. Наиболее последователь­но превратить историю в подлинного учи­теля и воспитателя человека стремились историки Гейдельбергского университета, группировавшиеся вокруг Фрицриха Крис-

тофа Шлоссера (1776—1861). В обстанов­ке отсталой Германии первой половины XIX в. они стремились пропагандировать исторические знания как оружие против феодально-сословных порядков. Они про­должали учение великих немецких просве­тителей Лессинга и Гердера, поклонялись Канту, считая его учение о нравственном долге человека критерием суждения об истории.

В 1823 г., когда в Германском союзе торжествовала реакция, Шлоссер опубли­ковал двухтомную «Историю восемнадца­того столетия», позднее расширенную до восьми томов. В ней автор дал первую не­мецкую либеральную концепцию Француз­ской революции, показал себя убежденным противником феодального деспотизма и сторонником улучшения положения народ­ных масс.

Хотя Шлоссер осуждал революционное насилие с позиций морализма, в конеч­ном счете оправдывал его как необходимое и полезное для прогрессивного развития Франции: якобинцы «спасли отечество, основали новый дух свободы и истребили с корнем все средневековое зло» ²³. Такое проявление симпатий к Французской рево­люции означало солидарность Шлоссера с нараставшей в Германии антифеодаль­ной оппозицией.

Много внимания уделял Шлоссер эпохе «просвещенного абсолютизма» Фридри­ха II, изображенного как идеал разумного монарха, обуздавшего феодально-юнкер­скую аристократию и повернувшего Прус­сию на путь прогресса и процветания. Фридрих был противопоставлен «подлой деспотичной массе дворянства и мелких князей» ²⁴. Явная идеализация Фридриха Шлоссером во многом объяснялась тем, что реакционные романтики яростно на­падали на прусского короля, видя в нем носителя ненавистных для них прогресса и свободы. Но дело заключалось не только в этом.

Политические идеалы Шлоссера сфор­мировались под влиянием умеренного кры­ла Просвещения, прежде всего Канта. По-

²³ Шлоссер Ф. X. История XVIII столетия. СПб., 1859. Т. IV. С. 376.

²⁴ Шлоссер Ф. X. История XVIII столетия. СПб., 1858. Т. III. С. 259.

этому Шлоссер разделял устаревшую кон­цепцию «просвещенного абсолютизма» и создал в книге его законченный идеал, от­разив тем самым позицию и чаяния мел­кого и среднего немецкого бюргерства, не способного на решительные револю­ционные действия. Не случайно он крити­ковал демократическую теорию народного суверенитета Руссо за якобы бесплодное теоретизирование и пренебрежение более насущными народными потребностями. Сочувствуя народу, Шлоссер все же считал его темной невежественной массой, спо­собной на любые «безнравственные дей­ствия». Невежество и породило, по убеждению Шлоссера, все крайности Француз­ской революции, причину которой он на­ходил в отсутствии во Франции умного просвещенного монарха, подобного Фрид­риху II.

Практической борьбе народных масс Шлоссер в своей «Всемирной истории» (1844—1857) ²⁵ противопоставлял «нрав­ственное самоусовершенствование» и из­менение «злой природы человека» путем распространения просвещения. Типичное для умеренного крыла немецких просве­тителей убеждение в превосходстве поли­тики «просвещенного абсолютизма» над демократической республикой приводило Шлоссера к выводу о невозможности и нежелательности для Германии добивать­ся свободы путем народной революции; вслед за Кантом он считал, что это благо­родная, но практически в Германии не осуществимая цель. Шлоссер не понял и не принял революцию 1848—1849 гг., увидя в ее поражении лишь подтверждение своих взглядов на роль народа в истории и его неспособность добиться своих целей без руководства со стороны «разумного про­свещенного монарха».

Становившееся к середине XIX в. уста­ревшим и даже консервативным мировоз­зрение Шлоссера, его монархические сим­патии вели к постепенной утрате его былой популярности. Хотя во «Всемирной исто­рии», он, как и прежде, резко протестовал против деспотизма и произвола мелкодер­жавных правителей, но одновременно с моралистских позиций осуждал и капита-

²⁵ Шлоссер Ф. X. Всемирная история. СПб., 1861 — 1869. Т. I—XVIII.

листический путь развития, видя в нем лишь усиление социального гнета.

Сочинения Шлоссера трудно отнести к лучшим образцам исторической литера­туры. Они были написаны без критического разбора %сточников, перегружены второ­степенным историческим материалом; стиль автора был труден для восприятия и литературно небрежен в отличие от сти­листически тщательно отработанных про­изведений Ранке. Но все же до середины века Шлоссер у буржуазного и мелко­буржуазного читателя был более популя­рен, чем Ранке. Объяснялось это тем, что при всех недостатках и противоречиях Шлоссер всегда оставался либеральным просветителем с определенной демократи­ческой окраской и горячим сочувствием к положению народных низов. Именно такая просветительски-антиофеодальная заостренность дала основание Н. Г. Чер­нышевскому, переводившему сочинения Шлоссера на русский язык, высоко оце­нить их «правдивость и рассудитель­ность» ²⁶.

На более четких демократических позициях стоял талантливый ученик Шлоссера Георг Готфрид Гервинус (1805—1871), сын ремесленника, выступавший в 1837 г. вместе с Дальманом и знаменитыми фило­логами-романтиками братьями Гриммами инициатором протеста семи профессоров Гёттингенского университета против отмены конституционных статей в Ганновере.

Переехав после этого в Гейдельберг, Гер­винус активно участвовал в политической борьбе и с 1847 г. начал издание «Немец­кой газеты» («Deutsche Zeitung»), веду­щего органа умеренных либералов юго-за­падной Германии.

Гервинус всегда выступал за тесную связь истории и политики, подчеркивал необходимость изучения фактов политики и культуры, поскольку это казалось ему единственным путем охватить всю истори­ческую действительность в полном объеме, особенно привлекала его история немец­кой литературы и ее влияние на полити­ческую жизнь общества. Видя в литературе мощное средство национального воспитания, Гервинус в своей пятитомной «Исто­рии поэтической национальной литературы Германии» ²⁷ изобразил язык и литературу главным носителем идеи объединения и национального самосознания начиная с периода Просвещения и немецкой клас­сики, достигшей вершины в творчестве Гёте. Он подробно описал путь развития немецкой литературы, а вместе с ней и немецкой истории как путь преемственного прогрессивного процесса духовного возвы­шения нации. В соответствии с известным тезисом романтизма о литературе как не­посредственном выразителе народного ду­ха Гервинус интерпретировал ее историю не просто как совокупность произведений отдельных авторов, а как единый процесс осуществления свободолюбивых принци­пов в жизни общества.

История немецкой литературы сделала Гервинуса, наряду с Дальманом и Роттеком, одним из главных духовных вождей раннего немецкого либерализма и лидером либерально-просветительской (с элемен­тами романтизма) историографии Герма­нии.

После неудачи революции 1848 г., разо­чарованный политическим компромиссом либералов с реакцией, Гервинус создает свое второе крупное произведение — «Ис­тория девятнадцатого столетия со времени Венских договоров» в восьми томах ²⁸. Это ярко выраженное политическое сочинение, где было сформулировано «правило всего исторического развития» — от монархи­ческого через аристократическое к демо­кратическому устройству государства. Процесс демократизации Гервинус изобра­жал как постоянное возобновление рево­люционных битв с враждебными прогрессу силами, которые могут одерживать времен­ные победы, но не в состоянии повернуть закономерный ход истории назад.

Размышляя над ролью германских и романских народов в истории Европы, Гер­винус полагал, что именно германцам в силу их исконно свободолюбивого харак-

²⁶ Ём: - Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч. С, |950, Т. V. С. 454—455.

²⁷ Gervinus G. G. Geschichte der poetischen National-Literatur der Deutschen. Leipzig, 1835—1842. 5 Bde.

²⁸ Gervinus G. G. Geschichte des 19. Jahr-hunderts seit den Wiener Vertragen. Leipzig, 1855—1866. 8 Bde.

тера суждено первыми добиться подлинной демократизации общественного строя. Ро­манские же народы склонны, по мнению Гервинуса, указывавшего при этом на французский бонапартизм, к централизму и авторитарным формам правления, До конца жизни Гервинус оставался уверен­ным в том, что историческое развитие име­ет конечную разумную цель — расцвет человеческого духа, который он, будучи идеалистом, ставил выше любых тенденций материального развития. Он осуждал по­литическое развитие в Германии 60-х годов как попятное движение, возвращение к пе­риоду реакционного режима в духе Меттерниха, указывая, что «тому, кто смотрит на повседневную историю не с точки зрения сиюминутной выгоды, а с точки зрения истории», события 1870—1871 гг. кажутся сопряженными с «неисчисляемыми опас­ностями, поскольку ведут нас по пути, который явно противоречит натуре нашего народа и, что намного хуже, природе всей эпохи».

На левом, мелкобуржуазно-демокра­тическом фланге гейдельбергской школы находился деревенский пастор, некоторое время преподававший в Высшей реальной школе Штутгарта,— Вильгельм Цим­мерман (1807—1878). Он написал много исторических драм, стихотворений и науч­ных исторических работ, из которых наи­более значительными были трехтомная «История Великой крестьянской войны» (1841 —1843) ³⁰ и двухтомная «Германская революция» (1848).

Историю Крестьянской войны в Герма­нии Циммерман воссоздал на базе изуче­ния большого количества ранее неизвест­ных источников из Штутгартского архива. Книга, написанная в доступной для широ­кого читателя популярной форме, была проникнута горячим сочувствием к угне­тенным народным низам, чьи революцион­ные выступления в 1524—1525 гг. Циммер­ман ставил в один ряд с Английской и Французской революциями. Однако глу­бинное социальное содержание Крестьян­ской войны, ее характер раннебуржуаз-

²⁹ Gervinus G. G. Geschichte der deutschen Dichtung. Leipzig, 1871. Bd. 1. S. VII.

³⁰ Циммерман В. История крестьянской вой­ны в Германии. М„ 1937. Т. 1—2.

ной революции были не вполне ясны Цим­мерману, который несколько преувели­чивал значение религиозно-политических противоречий той эпохи в сравнении с со­циальными конфликтами. Ф. Энгельс, ис­пользовавший фактический материал этой книги при написании своей работы «Крес­тьянская война в Германии», оценивал ее как «...похвальное исключение из немец­ких идеалистических исторических произ­ведений...» ³¹.

Демократические позиции Циммермана нашли отражение и в «Германской рево­люции», в которой он по свежим следам подробно описал крестьянские волнения на юго-западе Германии в марте 1848 г. Автор раскрыл антифеодальный характер мартовских революций и показал героизм, проявленный немецкими рабочими и ре­месленниками на баррикадах Берлина, Вены, Мюнхена и более мелких немецких столиц.

Но при дальнейшем изложении рево­люционных событий Циммерман, сам быв­ший представителем крайне левого крыла во Франкфуртском парламенте, основное внимание уделил деятельности парламент­ской оппозиции и почти не коснулся собы­тий в Пруссии, которые имели наибольшее значение для общего развития и исхода Германской революции. Не увидел он и той пропасти, которая разделяла революцион­ную демократию и крупную либеральную буржуазию. Циммерман считал ее лидеров

³¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 413.

типа Гагерна, Кампгаузена, Ганземана подлинными выразителями народных инте­ресов. В то же время он неодобрительно отзывался о вооруженных выступлениях республиканской мелкобуржуазной демо­кратии, считая, что такие выступления ослабляли общее революционное дви­жение.

Страх перед «призраком коммунизма и богоотступничества» помешал Циммерма­ну правильно понять причины поражения революции. Он объяснил ее неудачу роко­вой неподготовленностью немецкого наро­да к революции, недостатком у него исто­рической сознательности и зрелости, кото­рые в представлении Циммермана должны были выражаться в безоговорочной под­держке либеральной оппозиции во франк­фуртском собрании. Тем не менее проник­нутое духом ненависти к абсолютизму и феодализму сочинение Циммермана было значительным научным достижением. Оно надолго пережило свое время, оставаясь одним из лучших и наиболее богатых по содержанию произведений о событиях 1848 г. в Германии.

В первой половине XIX в. в немецкой исторической науке преобладало реак­ционно-романтическое направление, кото­рое, однако, разработало ряд плодо­творных для изучения истории методологи­ческих принципов и методов исследования. Крупнейшим достижением немецкой исто­рико-философской мысли явилось учение о диалектическом характере всемирно-исто­рического развития, созданное Гегелем. При неразвитости буржуазных отношений в Германии первой половины XIX в. там все еще существовала почва для прос­ветительской историографии, наиболее яр­ко представленной гейдельбергской шко­лой.

Дата добавления: 2015-07-11