Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Использование прошлого

Читайте также:
  1. IV. ТЕХНОЛОГИИ И КОНЕЧНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ПОСТОЯННЫ И ЗАДАНЫ
  2. А теперь поэт недавнего прошлого (Ein Dichter der jüngerer Vergangenheit)!
  3. Болезненный опыт прошлого
  4. Валидность и использование мысленных образцов эксперимента
  5. Ввод формул. Использование мастера функций
  6. Выстрелы из прошлого
  7. ГЛАВА 3. Привет из прошлого

Объяснение слишком часто путают с изучением происхождения. Мы уже обсуждали, что объяснительная система может успешно постулировать «причину» поведения с любой из многочисленных позиций. Многие терапевты по - прежнему продолжают верить, что для того, чтобы найти "реальные", «глубинные» причины поведения, необходимо обратиться к прошлому. Эту позицию твердо отстаивал Фрейд, признанный психосоциальный археолог. К концу жизни Фрейд не утратил веру в объяснительную силу первичных (самых ранних) событий, не отступил от своего убеждения, что успешная терапия зависит от разработки самых ранних пластов жизненных воспоминаний.

Сильные и неосознаваемые факторы, влияющие на наше поведение никоим образом не ограничиваются прошлым. Как я покажу, будущее также является важной детерминантой нашего поведения. В дополнение к прошлому и будущему в сиюминутном настоящем существует сфера неосознаваемых сил, которые постоянно влияют на наши чувства и действия. Прошлое может воздействовать на наше поведение через пути, всецело описанные в традиционном фрейдовском психоанализе и теории научения (странная брачная парочка!). Как бы то ни было, «еще не» будущее является не менее сильной детерминантой поведения, и концепция детерминизма будущего вполне способна постоять за себя. Внутренне мы все время к чему-то стремимся, к идеальному «я», ко множеству целей, за которые боремся. Эти факторы, как осознаваемые, так и неосознаваемые, целиком возводятся в будущее и основательно влияют на наше поведение. Быть отрезанным от будущего чрезвычайно неприятно: люди утрачивают целеустремленность или смысл жизни и испытывают глубокую эмоциональную анестезию или депрессию, безнадежное отчаяние. Естественно, знание нашей судьбы, нашего старения и, в конечном счете, смерти глубоко влияет на наше поведение и наш внутренний опыт. Хотя мы обычно не думаем о них, пугающие случайности нашего существования воздействуют на нас без конца. Мы пытаемся гнать их от себя, отвлекая себя многочисленными делами, или пытаемся победить смерть верой в жизнь после жизни, или боремся за символическое бессмертие в образе потомства, материальных памятников и творческого выражения.

Галилеево понятие причинности, которое выделяет значимость силового поля настоящего, имеет большой объясняющий потенциал. Мы пробираемся сквозь пространство, и на нашу поведенческую траекторию влияют не только природа и направление изначального толчка, а также характер цели, влекущей нас за собой. Но на нее тоже влияет все силовое поле настоящего, воздействующее на поведенческую траекторию. Таким образом, объяснение вытекает из исследования концентрических кругов сознательных и бессознательных мотивов, окружающих наших пациентов. Приведу только один пример: пациенты могут иметь потребность спорить, которая перекрывает пласт желаний зависимости, не проявляющейся из-за ожидания отвержения. Заметим, что у нас нет необходимости задаваться вопросом: «Как он дошел до такой зависимости?» Не нужно задействовать прошлое в объяснении потребности пациента спорить, будущее (ожидание, что его отвергнут) играет более центральную роль в интерпретации.

Клинический пример интерпретации, основанной на этой модели силового поля настоящего, произошел в группе, в которой две пациентки, Стефани и Луиза, выражали сильные сексуальные чувства к терапевту группы, мужчине. (Обе они, кстати, жаловались главным образом на мазохистский характер сексуального удовлетворения.) На одном из занятий они обсуждали ясное содержание своих сексуальных фантазий, включающих и его. Стефани представила, что ее мужа убили, а с ней произошел психотический срыв, терапевт ее госпитализировал и лично кормит, баюкает и ласкает, удовлетворяя все ее телесные потребности. У Луизы был другой фантазийный ряд. Она поинтересовалась, хорошо ли заботятся о терапевте дома. Она часто воображала, что что-то случилось с его женой и она заботится о нем, убирается в его доме и готовит ему еду. Похожее «половое» влечение (которое, как показывают фантазии, не было сексуально - генитальным) имело для Стефани и Луизы очень разный «подтекст». Терапевт обратил внимание Стефани на то, что она на протяжении всего группового курса страдала частыми физическими недомоганиями или тяжелыми психическими рецидивами. Она объяснила, что в глубине души ей казалось, будто она может добиться любви от членов группы только как жертва. Однако это никогда не срабатывало. Она никогда не добивалась той любви, которой хотела; гораздо чаще она обескураживала и фрустрировала других. Важнее всего было то, что в то время, пока ее поведение заставляло ее стыдиться, она не могла себе нравиться. Он подчеркнул, что для нее имеет решающее значение изменить этот паттерн, так как он действует на нее разрушительно: она боится улучшения, так как чувствует, что это повлечет неизбежную потерю любви и заботы. В своих комментариях к Луизе терапевт сопоставил несколько аспектов ее поведения; она всегда унижала себя, отказывалась от своих прав и всегда жаловалась, что не могла заинтересовать собой мужчин. Ее фантазии проявили ее мотивы: если бы она могла в достаточной мере пожертвовать собой, если бы она могла сделать терапевта своим должником, то тогда она бы в порядке ответного шага получила бы ту любовь, к которой стремилась. Однако ее поиски любви также не оправдались. Ее вечное желание понравиться, ее страх самоутверждения, ее продолжительное самопожертвование вели только к тому, что она выглядела глупой и бесцветной в глазах тех, кому хотела нравиться больше всего. Луиза, подобно Стефани, попала в порочный круг, который сама же сотворила: чем больше неудач она терпела в поисках любви, тем более неистово она повторяла тот же саморазрушающий паттерн — единственную модель поведения, которую она знала или осмеливалась воплощать.

Эти интерпретации предложили два объяснения для сходных поведенческих моделей: «половое» влечение к терапевту. Было показано два разных динамичных пути к мазохизму. В каждом случае терапевт собрал воедино несколько аспектов группового поведения пациенток, равно как и их фантазийный материал, и пришел к заключению, что, если сделать определенные допущения (что Стефани действовала, как будто бы она могла добиться любви терапевта, предлагая себя как тяжелобольную; что Луиза действовала, как будто бы она могла добиться его любви, обслуживая его, чтобы поставить в положение должника), тогда остальное поведение тоже «имело смысл». Обе интерпретации были сильными и имели существенное воздействие на поведение в будущем. Вопросы: «Как вы пришли к этому? Что произошло в вашем детстве, что повлияло на создание этого паттерна?» не задавались. Вместо этого, в обоих случаях речь шла о существующих сейчас, в настоящем, концентрических паттернах: поиск любви, убеждение, что ее можно добиться только определенными способами, жертва автономией, чувство стыда, как следствие, последующий рост потребности в знаках любви и т. д.

Объяснения, базирующиеся на отдаленном прошлом, связаны с труднопреодолимой проблемой: они содержат внутри себя семена терапевтического отчаяния. Чрезвычайно парадоксально: если мы всецело обусловлены прошлым, откуда появляется возможность измениться? Как это заметно в одной из последних работ Фрейда «Конечный и бесконечный анализ», бескомпромиссное детерминистское видение человека привело его к гордиеву узлу.

Прошлое не в большей мере определяет настоящее и будущее, чем оно определяется ими. «Реальное» прошлое существует для каждого из нас только постольку, поскольку мы констатируем его в настоящем на фоне будущего. Франк напоминает нам, что пациенты, даже в длительной терапии, припоминают только несущественные фрагменты своего прошлого опыта и могут выборочно вспомнить и синтезировать прошлое так, чтобы достичь согласования с их настоящим взглядом на самих себя. (Гоффман предлагает термин «апология» для такой реконструкции прошлого.) Поскольку пациент через терапию изменяет настоящий образ самого себя, он может переустроить или заново собрать свое прошлое; например, он может вспомнить давно забытые позитивные переживания со своими родителями. Он может гуманизировать их, а не воспринимать с позиции солипсизма (как фигуры, которые существовали ради того, чтобы обслуживать его) и начать их понимать как измученных, желающих добра людей, борющихся с теми же стрессогенными человеческими условиями, что и он сам. Когда кто-то реконституирует прошлое, новое прошлое может оказывать дальнейшее влияние на его самооценку; как бы то ни было, самое главное, что это переустройство прошлого, а не просто его раскопки.

Если объяснения не должны строиться с позиции изучения происхождения и если наиболее эффективным является неисторическая сосредоточенность группы, сосредоточенность на здесь – и - сейчас, не означает ли это, что в групповом терапевтическом процессе прошлое не играет никакой роли? Вовсе нет! Прошлое часто навещает группу и является еще более навязчивым визитером во внутреннем мире каждого члена группы в течение курса терапии. Нередко, например, прошлое играет важную роль в развитии групповой сплоченности, расширяя межличностное понимание и приятие. Прошлое часто бесценно в разрешении конфликтов. Взять, например, двух членов, сцепившихся в кажущейся неразрешимой борьбе, каждый из которых считает большинство качеств другого невыносимыми. Часто полное понимание корней происходящего и путей, по которым они дошли до своих конкретных воззрений, смягчает борьбу. Царственного вида человек, излучающий высокомерие и снисходительность, может неожиданно оказаться понимающим, даже обаятельным после того, как станет известно о его родителях - иммигрантах и его отчаянной борьбе с нищетой в трущобах детства. Для людей становится благом, когда другие участники узнают о них все и полностью их принимают; знание процесса становления другого — богатое и часто необходимое дополнение к знакомству с личностью.

Абсолютная неисторическая сосредоточенность в процессе взаимодействия на «здесь – и - сейчас» никогда недостижима. Будущие ожидания, и пугающие, и желанные, прошлое и текущий опыт — все это сплетается меж собой в человеческих рассуждениях. Часто опущение прошлого или чьей-то текущей внешней жизни является важным групповым материалом. Какой-то пациент часто говорит о своем отце, но никогда — о матери, или он никогда не упоминает своих детей в группе и на самом деле слабо вписывается в роль мужа или родителя, или он никогда не рассказывает об изменениях в своих отношений с другими людьми. Каждое из этих опущений проливает свет на актуальный мир переживаний пациента. То, что значимо, то выделяется; прошлое — служит, а не властвует. Важно именно то, что это объясняет актуальную реальность пациента, когда он раскрывает себя в отношениях с другими членами группы. Как говорил Райкрофт: «Правильнее будет сказать, что аналитик совершает экскурс в исторические исследования, чтобы понять что-то, что мешает его общению с пациентом в настоящем (точно так же, как переводчик может обратиться к истории, чтобы прояснить скрытый текст), чем говорить, что он контактирует с пациентом для того, чтобы получить доступ к биографическим сведениям».

Разработка прошлого в этом ключе требует привлечения техники воспоминаний, отличающейся от той, которая применяется в индивидуальной терапии. Вместо систематических скрупулезных исторических обзоров терапевт периодически пытается овладеть секторным анализом, в котором исследует развитие некоторых особых интерперсональных позиций. Таким образом, множество других аспектов прошлого пациента остаются вне обсуждения. Нисколько не удивительно, когда, например, завершив курс очень успешной терапии, групповые терапевты при этом так и не знакомятся с такими важными аспектами детской жизни пациента, как школьная история, физические болезни, совместная с родителями жизнь, переезды и т. д.

Открытое упоминание прошлого в групповой терапии не является точным отражением соображений о прошлом, которые рождаются внутри каждого пациента в течение терапии. Интенсивная сосредоточенность на отношениях между участниками, конечно, не имеет своей целью формирование длительных отношений между членами группы. Вместо этого, происходит подготовка, генеральная репетиция работы, которая будет проведена с по-настоящему важными персонами в его жизни. В конце терапии пациенты очень часто сообщают о важных дополнительных улучшениях во взаимоотношениях, которые редко открыто обсуждались в группе; многие из них, конечно, касаются членов семьи, с которыми у них сложились отношения корнями уходящие в далекое прошлое. Итак, прошлое является частью рабочего процесса, чаще скрытого, чем явного, терапевт должен осознавать эту умалчиваемую важную домашнюю работу. Он не использует групповые встречи для этого назначения, потому что не может позволить себе жертвовать терапевтической силой, которая вытекает из взаимоактивной сосредоточенности на здесь – и - сейчас.

 


Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Культурное строительство | Конструирование норм | Как лидер формирует нормы? | Какие нормы? Примеры терапевтических групповых норм | Вступление | Задачи терапевта в здесь – и - сейчас | Активация здесь-и-сейчас: техники | Разъяснение процесса: техники | Комментарии процесса — теоретический обзор | В изменениях нет никакой опасности |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Я могу измениться, я сильный| Рациональное обоснование комментария процесса с позиции групповой массы

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.006 сек.)