Проведение тестирования и исследований

Психологические тесты. Они могут быть полезны, когда срочно необходим диагноз или в виде организационной процедуры, прежде чем пациент получит направление на лечение. Но, кажется, большинство психиатров больше полагается на собственную диагностическую проницательность в процессе лечения пациента. В определенном смысле тесты — это нечестный подход к личности. Терапевт не в силах адекватно объяснить их пациенту, потому что сам ясно их не понимает, если только он не хорошо подготовленный психолог. С другой стороны, пациент думает, что терапевт знает все о тестах и, следовательно, о нем. Это порождает фантазии и проблемы, которые могут поглотить много времени и которые трудно будет разрешить.

Однако плохой психологический диагноз, замаскированный и смягченный уклончивыми многосложными терминами, вызывает у терапевта дурные предчувствия и опасения, которые он рано или поздно передаст пациенту. Если его собственный прогноз лучше, чем прогноз психолога, следующие десять-пятнадцать лет терапевт будет нервничать, опасаясь, что психолог мог оказаться прав. Если пациент спрашивает, не шизофреник ли он, терапевту гораздо легче обсудить честно с ним этот вопрос — на основе собственных наблюдений, чем пытаться скрыть тот факт, что психологические тесты указывают на шизофрению. И терапевт и пациент, если он об этом узнает, будут чувствовать себя загнанными в угол математическими выкладками, которые представляет им психолог; если к этим выкладкам относиться несерьезно, тогда вообще нет необходимости в психологических тестах. На этом основании психологические тесты не рекомендуются — за исключением редких случаев, когда есть ясные указания на их необходимость.

Кстати, во многих случаях психологические тесты используются для «защиты» (то есть, если что-нибудь пойдет не так, есть на кого свалить вину). Честный психолог должен объяснить пациенту, кто от кого и от чего его защищает.

Скрытые исследования. К этому моменту должно быть совершенно ясно, что исследования и лечение должны проводиться раздельно. Если так называемые исследования проводятся тайно, например в виде зеркал с односторонней видимостью или «жучков», это вносит в ситуацию элементы обмана. Нечестный терапевт вряд ли может требовать честности от пациентов, а честность с обеих сторон необходима для лучших терапевтических результатов. Поскольку очевидно, что нечестный терапевт дает меньше своим пациентам, нечестности следует избегать.

Открытые исследования. Если исследования проводятся открыто, терапевту приходится иметь дело с домыслами и предположениями пациентов относительно того, как будет использоваться исследовательский материал. Поскольку практически в каждом человеке есть немного от параноика, риск с обеих сторон почти неизбежен. Поэтому терапевт должен очень внимательно обдумать собственные мотивы исследований или разрешения посторонним вторгаться в группу. Он должен вспомнить об огромных складах, забитых магнитофонными записями, кинофильмами и отчетами тех, чей вклад в лечение пациентов почти незаметен… Превосходные видеозаписи, сделанные на психиатрическом отделении медицинского факультета университета Миссисипи, могут оказаться благодарным исключением из этого пессимистического вывода.

По этой причине лучше не вводить исследование в ситуации, целью которых является терапия. Исследовательская группа с самого начала должна создаваться именно как исследовательская, и терапевтические результаты, полученные в ходе ее работы, должны рассматриваться как вторичные по отношению к исследованию.

Случай-иллюстрация. Когда доктор Кью писал книгу о психотерапии, издатель попросил его включить статистические данные, чтобы продемонстрировать полезность подхода. Доктор Кью упомянул об этом в нескольких своих группах, и пациенты сказали, что с радостью будут содействовать этому. Однако в последующих обсуждениях они высказывали все больше сомнений в ценности и достижимости подобных данных. Предложение начало казаться им неуместным и несообразным. Некоторые пациенты в противовес выдвигали такие, например, соображения: «Перед тем как сегодня прийти на собрание группы, я сидела в ресторане на другой стороне улицы и пила кофе. Я посмотрела на кофейную чашку и неожиданно на самом деле увидела ее. Впервые в жизни я на самом деле увидела кофейную чашку. Но как внести это в статистику?»

Всем присутствующим было ясно, что этот опыт с «видением» чашки очень важен для пациентки, но какие тесты способны оценить или подтвердить его для постороннего наблюдателя? Нужно было услышать ее и видеть, как осветилось ее лицо, когда она рассказывала об этом случае. Тем не менее, какими бы обескураживающими ни были их выводы, все члены группы считали, что цифры могут очень многое сообщить постороннему о том, что с ними происходит, или о том, как действует на них происходящее в группе. Однако все согласились делать то, что сочтет нужным и полезным терапевт. Но к этому времени сам терапевт решил не предпринимать подобную попытку.

Впрочем смысл истории не в этом. Развязка наступила, когда доктор Кью рассказывал об этом случае группе своих коллег. Исследователь в области социальных наук спросил: «Но зачем вы сообщили, что собираетесь давать статистические данные?» Имелось в виду, что статистические данные следовало получать за спинами пациентов. Доктору Кью не только трудно было принять такую тактику; это потребовало бы от него покровительственного или эксплуататорского отношения к пациентам, от чего он предпочитал воздерживаться. И если он хотел получить от них статистические данные, то должен был обсудить их с ними.

Таким образом, в групповой терапии недопустима никакая односторонность, если она точно не сформулирована в контракте или если нет подразумеваемой договоренности о ней.

Дата добавления: 2015-10-21