О цветах и вазах

Политическая борьба отразилась и на выборах в братстве святого Георгия. Многие хотели, чтобы епископ примирил враждующих, повторив эксперимент Атаулфо Пассоса. Хорошо бы увидеть у алтаря святого воина как приверженцев Бастоса, так и единомышленников Мундиньо. Но сколь ни внушителен был епископ с красной митрой на голове, ему это не удалось.

Откровенно говоря, Мундиньо не принимал всерьез эту предвыборную возню в братстве. Он ежемесячно платил взносы, тем дело и кончалось. Мундиньо сказал епископу, что если он примет участие в выборах, то готов голосовать за кандидата, на которого епископ укажет. Но доктор, метивший на председательский пост, упорствовал, одновременно развернув бурную деятельность среди прихожан. Судя по всему, вновь будет переизбран Маурисио Каирес, человек верующий и верный. И этим он будет обязан главным образом инженеру.

Бурный конец его романа с Малвиной оживленно обсуждался в городе. Хотя диалога на набережной между Мелком и Ромуло никто не слышал, ходило по меньшей мере десять версий, одна другой унизительнее и неприятнее, - будто Мелк поставил инженера на колени тут же на набережной и Ромуло якобы молил о пощаде. Молва превратила его в безнравственное чудовище с невообразимыми пороками, в подлого соблазнителя, угрожавшего прочной ильеусской семье. "Жорнал до Сул" посвятил Ромуло одну из самых длинных и красноречивых своих статей, которая заняла всю первую полосу и часть второй. Упоминавшиеся в статье мораль, Библия, честь семьи, достоинство Бастосов, их примерная жизнь, распутство оппозиционеров, в том числе и их лидера, развратная Анабела и необходимость уберечь Ильеус от разложения, которое уже тронуло весь мир, превращали ее в антологию нравов, кстати, весьма объемистую.

– Прямо антология глупости, - возмущался капитан.

Пылали политические страсти. Статья эта многим в Ильеусе очень понравилась, в особенности старым девам. Маурисио Каирес широко цитировал ее в речи при своем переизбрании на пост председателя братства: "...авантюристы, прибывшие из центров, где господствует коррупция, будто бы для проведения непонятных и ненужных работ, хотят развратить чистую душу жителей Ильеуса..." Инженер стал символом распутства и безнравственности. Скорей всего потому, что, трясясь от страха, сбежал из номера гостиницы и тайком пробрался на пароход, даже не попрощавшись с друзьями.

Если бы Ромуло попытался защищаться, бороться, то наверняка нашел бы у некоторых поддержку. Вспыхнувшая к нему антипатия не коснулась, однако, Малвины. Конечно, подробно обсуждался их флирт, поцелуи в кино и у ворот, находились такие, что заключали пари, подвергая сомнению ее девственность. Но, очевидно, потому, что стало известно, как девушка, не дрогнув, встретила рассвирепевшего отца, как она дала ему отпор и не склонила головы, когда он исхлестал ее -плетью, город симпатизировал ей. Когда две недели спустя Мелк повез Малвину в Баию, чтобы запереть ее в монастырской школе, в порту собралось много провожающих, пришли даже некоторые подруги по школе. Жоан Фулженсио преподнес ей коробку конфет, пожал руку и сказал:

– Крепитесь!

Малвина улыбнулась, и сразу потеплел ее холодный и надменный взгляд, нарушилась неподвижность статуи. Никогда прежде она не была так красива. Жозуэ не пришел в порт, но признался Насибу у стойки бара:

– Я ее простил. - Жозуэ был возбужден и разговорчив, хотя щеки его еще больше ввалились, под глазами появились огромные черные круги.

Присутствовавший при этом разговоре Ньо Гало поглядывал на окно, в котором улыбалась Глория.

– Вы, Жозуэ, что-то скрываете. Вас совсем не видно в кабаре. Я знаю всех женщин в Ильеусе и знаю, кто и с кем крутит роман. Мне известно и то, что ни одна не связана с вами. Откуда же у вашей милости такие синяки под глазами?

– Много работаю...

– Ну да, изучаете анатомию... От такой работы и я не откажусь... - Его наглые глаза перебегали с Жозуэ на окно Глории.

У Насиба тоже зародилось подозрение. Жозуэ сейчас что-то слишком равнодушен к Габриэле, даже шутить перестал с ней. Тут что-то не то...

– Этот инженер изрядно навредил Мундиньо Фалкану...

– Ничего подобного. Все равно Мундиньо победит.

Я готов держать пари.

– А я совсем в этом не уверен. Впрочем, даже если он и одержит верх, правительство признает выборы недействительными, вот посмотрите...

Переход полковника Алтино на сторону Мундиньо, его разрыв с Бастосами послужили примером для многих других. В течение нескольких дней за ним последовали полковник Отавиано из Пиранжи, полковник Педро Феррейра из Мутунса, полковник Абдиае де Соуза из Агуа-Преты. Было похоже, что авторитет Бастосов если и не будет подорван окончательно, то, во всяком случае, серьезно пошатнется.

Однако день рождения полковника Рамиро, отпразднованный через несколько недель после инцидента с Ромуло, показал, что эти предположения беспочвенны. Еще никогда день рождения полковника не праздновался с таким шумом. Утром город разбудил треск шутих, потом раздались приветственные крики, а против дома Бастосов и префектуры был зажжен фейерверк. Мессу служил сам епископ; в битком набитой церкви собралось братство святого Георгия в полном составе; проповедь отца Сесилио, произнесенная проникновенным мягким голосом, отметила достоинства полковника. На праздник прибыли фазендейро со всего района, приехал даже Аристотелес Пирес, префект Итабуны. Это была подлинная демонстрация силы. Празднество длилось целый день. Рамиро Бастос одного за другим принимал визитеров, встречая гостей в комнате, где стояли стулья с высокими спинками. Полковник Амансио Леал велел за свой счет угощать народ пивом, предвещая победу на выборах, которая будет одержана любой ценой. Даже некоторые оппозиционеры пришли поздравить Рамиро Бастоса, в том числе и доктор. Полковник принял их стоя, желая продемонстрировать не только свою власть, но и свое железное здоровье. В действительности же за последнее время оно серьезно пошатнулось. Раньше Рамиро Бастос производил впечатление пожилого, но сильного и крепкого мужчины, теперь он превратился в старика, руки которого все время дрожали.

Мундиньо Фалкан не присутствовал на мессе и не пришел поздравить полковника. Однако он послал Жерузе большой букет цветов с визитной карточкой, на которой написал: "Прошу Вас, мой юный друг, передать от меня Вашему достойному дедушке пожелания счастья. Находясь в лагере его противников, я, тем не менее, остаюсь его поклонником". Записка Мундиньо произвела невообразимый эффект. Все девушки Ильеуса пребывали в крайнем возбуждении. Жест Мундиньо казался им восхитительным, ничего подобного никогда не случалось в этом крае, где расхождение в политических взглядах означало смертельную вражду.

К тому же какое великодушие, какая изысканность!

Даже полковник Рамиро Бастос, прочтя записку и взглянув на цветы, заметил:

– И хитер же этот сеньор Мундиньо! Не могу же я не принять поздравление, которое он мне посылает через внучку...

Некоторое время он даже думал о возможности соглашения. И Тонико, когда держал в руках визитную карточку Мундиньо, почувствовал, что в его душе зарождаются надежды. Но все осталось по-прежнему, и распри между Бастосами и Фалканом стали еще острее, Жеруза надеялась, что Мундиньо придет в парадный зал префектуры на бал, которым завершалось празднество. Она не решилась лично пригласить его, но дала понять доктору, что присутствие Мундиньо будет встречено благожелательно.

Экспортер не явился. Приехала еще одна женщина из Баии, и он устроил пирушку по этому поводу.

Все эти новости обсуждались в баре, и во всех разговорах принимал участие Насиб. Ему было поручено во время бала в префектуре снабжать буфет сладостями и закусками; Жеруза сама объяснила Габриэле, что надо приготовить, и, вернувшись от нее, сказала Насибу:

– Сеньор Насиб, ваша кухарка - прелесть, она такая симпатичная... - за это араб готов был ее боготворить.

Вина и другие напитки были заказаны Плинио Apace - старый Рамиро никого не хотел обидеть.

Насиб обсуждал волновавшие город проблемы, участвовал в разговорах, но оставался ко всему равнодушным. Ни одно событие, политическое или социальное, ни даже автобус, перевернувшийся на шоссе, причем пострадали четыре человека, один из которых умер, - ничто не могло отвлечь Насиба от мучивших его вопросов. Против воли Насиба мысль, поданная однажды Тонико, все больше овладевала им. Да, надо жениться на Габриэле, иного выхода он не видел. Он ее любил, это бесспорно. Любил безгранично, не мог без нее жить, как не мог жить без воды, без пищи, без сна.

И в баре тоже не обойтись без нее. Если Габриэла уйдет, все погибнет: бар станет давать меньшую прибыль, и он, Насиб, уже не сможет откладывать деньги в банк, а значит, придется отказаться от плантации, приобретение которой становится теперь таким реальным. Если же он на ней женится, всем опасениям и страхам настанет конец. Да разве может предложить ей кто-нибудь больше, чем он. К тому же, когда Габриэла станет хозяйкой бара и будет распоряжаться тремя-четырьмя кухарками, присматривая только за приготовлением соусов, Насиб сможет осуществить проект, который давно лелеял: открыть ресторан. Это то, чего не хватало городу; Мундиньо уже не раз повторял:

Ильеусу нужен хороший ресторан, пища в гостиницах плохая, холостякам приходится обедать в дешевых пансионах и завтракать всухомятку. Даже пассажирам пароходов, которые останавливались в Ильеусе, негде как следует перекусить. А где устроить званый обед или банкет, если гостей так много, что они не уместятся в столовой обычного дома? Сам Мундиньо был готов войти в пай с Насибом. Ходили слухи, что какая-то греческая чета тоже подумывает об открытии ресторана и даже подыскивает помещение. Если бы Насиб был уверен, что в кухне будет распоряжаться Габриэла, он открыл бы ресторан.

Но разве он мог быть уверен в этом? Насиб размышлял, лежа в шезлонге в час сиесты - час его самых страшных мук, зажав в углу рта, под обвисшими усами, погасшую горькую сигару. Еще недавно дона Арминда, эта Кассандра из Сеары, ужасно его встревожила. Кажется, впервые Габриэлу соблазнило предложение поклонника. Дона Арминда чуть не с садистским наслаждением подробно описала колебания девушки, вызванные обещаниями Мануэла Ягуара. Какаовая плантация в двести арроб, никак не меньше, - кто же тут не заколеблется? Ни Насиб, ни дона Арминда ничего не знали о Клементе; они вообще мало знали Габриэлу...

Несколько дней Насиб ходил как потерянный, не раз он готов был открыть рот и заговорить с ней о женитьбе. Но дона Арминда утверждала, что, судя,по всему, Габриэла ему откажет.

– Я никогда не видела такой девушки... Конечно, она заслуживает хорошего мужа, конечно, но...

Но не мало ли этого для нее? "Верность каждой женщины, какой бы преданной она ни была, имеет свои границы", - слышался ему гнусавый голос Ньо Гало.

Да, замужество не было пределом для Габриэлы, ее ценой, но все же это тоже немало, и может быть, она согласится? А вдруг полковник Мануэл Ягуар прибавит к какаовым деревьям дом на окраинной улице, записанный на ее имя? Ничто так не прельщает женщину, как собственный дом. Достаточно вспомнить сестер Рейс, ведь они отказались продать за крупную сумму и тот дом, в котором живут, и те дома, которые сдают в аренду. А Мануэл Ягуар достаточно богат, чтобы подарить дом Габриэле. Денег у него куры не клюют, а после обильного урожая этого года он разбогатеет еще больше. Он строит в Ильеусе для своей семьи настоящий дворец, с башней, откуда можно наблюдать весь город, пароходы в порту, железную дорогу. Этот старый павиан с ума сходит по Габриэле, в конце концов он заплатит ее цену, как бы высока она ни оказалась.

Дона Арминда пристает к Насибу дома, Тонико спрашивает в баре каждый день после обеда:

– Ну как со свадьбой, араб? Решили?

По существу, решение уже принято. Насиб лишь откладывал помолвку из страха перед разговорами.

Поймут ли его друзья? И дядя, и тетка, и сестра, и зять, и богатые родственники из Итабуны, эти гордецы Ашкары? Но, в конце концов, какое ему до них дело? Родственники мало связаны с ним, они заняты своим какао. Дяде он ничем не обязан, на зятя ему наплевать.

Что касается друзей - посетителей бара, партнеров по триктраку и покеру, то разве выказывали они ему расположение, за исключением одного Тонико? Разве не приставали они к Габриэле, не домогались ее у него на глазах? Так что может значить для него их мнение?

В тот день в баре перед завтраком оживленно обсуждались политические вопросы, в том числе и проблема расчистки фарватера. Сторонники Бастосов распространяли слухи, будто отчет инженера сдан в архив и дело реконструкции бухты снова похоронено.

Бесполезно якобы настаивать, вопрос зашел в тупик.

Многие верили. Уже не видно было инженера в лодке с инструментами, занятого исследованиями песчаной мели. Да и Мундиньо Фалкану ехал в Рио. Сторонники Бастосов сияли. Амансио Леал предложил Рибейриньо новое пари: двадцать конто за то, что буксиры и землечерпалки никогда не прибудут. Насиб опять был призван в свидетели.

Возможно, поэтому Тонико в час аперитива был в таком хорошем настроении. Он снова начал появляться в кабаре, влюбленный- теперь в черноокую сеаренку^[62].

– Жизнь прекрасна...

– У вас есть причина быть довольным - новая женщина...

Тонико, чистя ногти, снисходительно процедил:

– Я действительно доволен... Работы в бухте ничего не дали, а сеаренка - девочка с темпераментом...

И все же не полковник Мануэл Ягуар вынудил Насиба наконец решиться. Принять окончательное решение заставил его судья.

– А вы, араб, все грустите?

– А что же мне еще делать?

– Сейчас загрустите еще больше. Плохая новость для вас.

– Что случилось? - спросил Насиб с тревогой.

– Судья, дорогой мой, снял домик в переулке Четырех Мотыльков.

– Когда?

– Вчера вечером...

– Для кого?

– А вы не догадываетесь?

Наступила такая тишина, что было слышно, как летит муха. Разиня Шико, вернувшись с завтрака, сообщил:

– Габриэла велела передать вам, что ненадолго уйдет из дому.

– Зачем?

– Не знаю, сеньор. Похоже, за покупками, ей что-то понадобилось.

Тонико слушал, не скрывая иронии. Насиб спросил его:

– Вы все толкуете мне про свадьбу, вы это серьезно? Вы в самом деле считаете, что я должен на ней жениться?

– Конечно. Я уже говорил вам: будь я на вашем месте...

– Я уже все продумал и решил... - Решили?

– Но имеются некоторые препятствия, и вы можете мне помочь...

– Дайте я вас обниму... Примите мои поздравления! Вот счастливый турок!

После того как они обнялись, Насиб, все еще смущенный, продолжал:

– У нее, как я выяснил, нет документов. Нет свидетельства о рождении, и она сама не знает, когда родилась, не знает, как звали отца. Родители ее умерли, когда она была девочкой, и она ничего не помнит. Фамилия ее дяди Силва, но он был братом ее матери.

Она не знает, сколько ей лет, вообще ничего о себе не знает. Как мне быть?

Тонико наклонился к Насибу:

– Я ваш друг, Насиб, и помогу вам. О бумагах не беспокойтесь. Я все устрою в моей нотариальной конторе: выпишу свидетельство о рождении, придумаю имена - для нее, для отца и для матери... Только одно условие: я хочу быть шафером на вашей свадьбе...

– Считайте, что вы уже приглашены... - Насиб сразу почувствовал облегчение, к нему вернулось веселье, он ощутил тепло солнца, ласковый морской ветерок.

Вошел пунктуальный Жоан Фулженсио, приближалось время открывать магазин "Папелариа Модело".

Тонико крикнул:

– Знаете новость?

– Я знаю много новостей... Какую вы имеете в виду?

– Насиб женится...

Всегда невозмутимый Жоан удивился:

– Это правда, Насиб? Ведь вы, насколько мне известно, не были ни с кем помолвлены. Кто же эта счастливица, можно узнать?

– А вы как думаете?.. - улыбнулся Тонико.

– Я женюсь на Габриэле, - сказал Насиб. - Я ее люблю и женюсь на ней. Мне неважно, что будут говорить.

– А сказать можно только одно: у вас благородное сердце и вы порядочный человек. Ничего другого никто не может сказать. Примите мои поздравления...

Жоан Фулженсио обнял Насиба, но взгляд его был озабоченным. Насиб настаивал:

– Так дайте мне совет: вы полагаете, что все уладится?

– В таких делах, Насиб, советов не дают. Разве кто-нибудь может знать наперед? Но я желаю, чтобы все уладилось, вы этого заслуживаете. Только...

– Что только?

– Есть цветы, - может быть, вы заметили, - которые красивы и ароматны, пока растут в саду. Но как только их ставят в вазу, пусть даже серебряную, они вянут и погибают.

– Почему же она должна погибнуть?

Тонико вмешался:

– Оставьте, сеньор Жоан! Бросьте вы эту поэзию... Это будет самая веселая свадьба в Ильеусе.

Жоан Фулженсио, улыбнувшись, сказал:

– Я шучу, Насиб. От души поздравляю вас. Ваш поступок очень благороден, это поступок культурного человека.

– Давайте выпьем по этому случаю, - предложил Тонико.

Веет морской ветерок, сияет солнце, Насиб слышит пение птиц.

Дата добавления: 2015-10-16