Предостережение в скобках

Полковник привез Глорию в город, - рассказал Жоан Фулженсио, этот кладезь всех событий и историй Ильеуса, - и поселил ее в лучшем из своих домов, где до переезда в столицу штата проживала его семья. Старые девы были очень, шокированы этим, а на мулатку стал заглядываться местный донжуан - нотариус Тонико Бастос, любимый сын полковника Рамиро, муж ревнивой жены и отец двоих прелестных детишек, мужчина очень элегантный, носивший по воскресеньям жилет.

Конечно, эта история совсем не напоминает идиллию Жуки Вианы и Шикиньи. Жозуэ уже слышал о них? Ему известны ее комические и печальные подробности. Причем печальных было, разумеется, больше, чем комических, ведь ильеусский юмор носит несколько мрачный характер. Глория и Тонико не гуляли по пляжу, не ходили, взявшись под руку, у причалов порта, и Тонико еще не рисковал постучаться ночью в дверь Глории. Он лишь позволял себе почаще заходить к девушке и подносить ей в подарок конфеты, купленные в баре Насиба, а также осведомиться о здоровье и спросить, не требуется ли ей чего-нибудь.

Грустные взгляды да комплименты - дальше этого Тонико не заходил.

Старинная дружба связывала полковника Кориолано с семьей Бастосов. Рамиро Бастос крестил сына полковника, они были политическими единомышленниками, часто встречались. Этим и пользовался Топико, когда объяснял жене, ужасно толстой и ревнивой доне Олге, что ему необходимо в силу дружеских связей и общности политических интересов с полковником посещать после обеда этот пустынный дом. Дона Олга вздымала свою монументальную грудь:

– Если нужно, Тонико, если полковник тебя просит, иди. Но смотри! Если только я что-нибудь узнаю, если только что-нибудь услышу...

– В таком случае, милая, чтобы у тебя не было подозрений, я лучше не пойду. Правда, я пообещал Кориолано...

Медоточивый язык у этого Тонико, говорил капитан. По мнению доны Олги вот бедняжка! - не было мужчины порядочнее его, не было мужчины, которого бы так преследовали женщины, незамужние и замужние, содержанки и все без исключения проститутки.

Тем не менее ее обуревали сомнения, и она держала мужа под контролем, чтобы он, чего доброго, не поддался искушению. Плохо же она его знала...

Так, терпением и конфетками Тонико "готовил себе ложе для отдохновения", как осторожно выражались в "Папелариа Модело" и в баре. Но раньше, чем случилось то, что неизбежно должно было случиться, полковник Кориолано узнал о посещениях Тонико, о его карамельках и страстных взглядах. Он неожиданно приехал в Ильеус в середине недели, явился в дом Тонико, где помещалась также и его нотариальная контора, в тот момент полная народу.

Тонико Бастос встретил приятеля шумными приветствиями и, обняв, похлопал его по спине - он был человеком исключительно сердечным и симпатичным. Кориолано поздоровался, взял у Тонико стул, уселся, ударил плеткой по своим грязным сапогам и сказал, не повышая голоса:

– Сеньор Тонико, до меня дошло, что вы разгуливаете возле дома моей приемной дочери. Я очень ценю вашу дружбу, сеньор Тонико. Я вас знал еще мальчиком. Поэтому я хочу, как старый друг, дать вам совет: не появляйтесь там больше. Я очень любил Жуку Виаку, сына покойного Вианы, моего партнера по покеру, и тоже знал его совсем маленьким. Вы помните, что с ним случилось? Нечто весьма печальное. Он, бедняга, спутался с женщиной, которая принадлежала другому.

В конторе стояла напряженная тишина. Тонико, заикаясь, произнес:

– Но, полковник...

Кориолано продолжал, не повышая голоса и по-прежнему играя плеткой:

– Вы молодой мужчина, красивый и видный, у вас много женщин, они вокруг вас так и вьются. Я же человек старый и уже немало переживший, моя супруга умерла, а у меня осталась только Глория. Мне нравится эта девушка, и я хочу, чтобы она была только моей. У меня никогда не было привычки оплачивать женщину, которая принадлежит другим. - Он улыбнулся. - Я вам друг, поэтому предупреждаю вас: не гуляйте больше в тех краях.

Нотариус побледнел, в конторе наступила гробовая тишина. Присутствующие переглядывались. Мануэл Ягуар, который зашел заверить подпись, утверждал впоследствии, что почувствовал в воздухе "запах покойника", а уж у него на это был хороший нюх, не одно убийство во времена вооруженной борьбы лежало на его совести. Тонико начал оправдываться: это, мол, клевета, подлая клевета его врагов и врагов Кориолано. Он заходил к Глории только затем, чтобы предложить свои услуги девушке, которой покровительствовал полковник и которую постоянно оскорбляли. Эта происки тех, кто нападает на Кориолано за то, что он поселил Глорию на площади Сан-Себастьян, в доме, где раньше жила его семья, тех, кто отворачивается от девушки, кто плюет ей вслед, когда она проходит мимо, - эти люди и плетут сейчас интригу против него, Тонико. Он лишь хотел публично выразить свое уважение к полковнику и солидарность с ним. У него ничего не было с девушкой, он и не помышлял ни о чем подобном. Медоточивый язык у этого Тонико, ничего не скажешь!

– Я знаю, что у вас с ней ничего не было. А если бы было, я бы не пришел сюда, и тогда у нас состоялся бы другой разговор. Но, возможно, у вас и было какое-то намерение, тут я не могу поручиться. Но намерения остаются намерениями, от них ни тепло, ни холодно... И все же вам лучше делать так, как делают другие: отворачиваться от нее. Это как раз то, что мне нужно. А теперь, раз вы предупреждены, не будем больше говорить об этом.

Он тут же завел разговор о делах, будто только за этим и приехал, потом прошел на жилую половину дома, поздоровался с доной Олгой, потрепал детишек по щекам.

Тонико Бастос перестал ходить по улице, где живет Глория, а она с тех пор еще больше томится от скуки и одиночества. Город посудачил всласть на эту тему:

"Ложе провалилось прежде, чем он на него улегся", - говорили одни. "И провалилось с треском", - добавляли другие безжалостно, как истинные ильеусцы. Предупреждение полковника Кориолано послужило на пользу не только Тонико: многие решили оставить свои намерения, которые скучными ночами рождали тревожные сны, навеянные созерцанием бюста Глории, а также ее улыбки, которая освещала глаза и уста, "влажные от желания", как очень удачно выразился Жозуэ в одном из своих стихотворений. Но выиграли от этого, как утверждал Жоан Фулженсио, заканчивая рассказ, прежде всего старые и некрасивые жены, ибо, как он уже говорил судье, Глория приносила общественную пользу, поднимая на более высокий уровень сексуальную жизнь Ильеуса, все еще феодального, несмотря на всесторонний и неоспоримый прогресс.

Дата добавления: 2015-10-16