Заснувшая габриэла

Насиб привел ее в свой дом на Ладейре-де-Сан-Себастьян. Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как дрожащая дона Арминда показалась в окне.

– Подумать только, сеньор Насиб! Казалась такой приличной, порядочной особой, каждый день ходила в церковь. Вот почему я всегда говорю... - Тут она заметила Габриэлу и не закончила фразы.

– Вот нанял прислугу. Будет стирать и готовить.

Дона Арминда оглядела беженку с головы до ног, как бы снимая с нее мерку и оценивая. Потом предложила свою помощь:

– Если тебе, девочка, что-нибудь понадобится, кликни меня. Соседи ведь для того и существуют, чтобы помогать друг другу, не так ли? Только сегодня вечером меня не будет. Спиритический сеанс у кума Деодоро, покойный муж будет беседовать со мной... И, возможно, даже появится Синьязинья... - Ее глаза перебегали с Габриэлы на Насиба. - Девушка, а? Больше не хотите старух, вроде Филомены... - Она засмеялась с понимающим видом.

– Никого другого не удалось найти...

– Так вот, я начала говорить, что для меня это не было неожиданностью, я как-то встретила дантиста на улице. В этот день, по совпадению, был сеанс, как раз неделю тому назад. Я взглянула на доктора Осмундо и тут же услышала голос покойного мужа, он говорил: "Вот он, но не верь, он мертв". Я подумала, что покойник шутит. Только сегодня, когда я узнала об убийстве, я поняла, что муж меня предупреждал.

Дона Арминда повернулась к Габриэле. Насиб уже вошел в дом.

– Если что понадобится, зови меня обязательно. Завтра поговорим. Я всегда тебе помогу, ведь сеньор Насиб мне как родной. Он хозяин моего Шико...

Насиб показал Габриэле комнату во дворе, которую раньше занимала Филомена, и сказал, что она должна делать: убирать дом, стирать белье, стряпать для него.

Но он ничего не сказал о сладостях и закусках для бара, надо сначала посмотреть, как она вообще умеет готовить. Показал ей кладовку, где Разиня Шико оставлял провизию, купленную на базаре.

Он торопился - наступал вечер, бар скоро снова заполнится посетителями, а ему еще надо пообедать.

В гостиной Габриэла широко открытыми глазами смотрела из окна на вечернее море, она его видела впервые.

Насиб сказал ей на прощанье:

– И вымойся, тебе надо привести себя в порядок.

В гостинице Коэльо он встретил Мундиньо Фалкана, капитана и доктора, обедавших вместе. Насиб, конечно, подсел к их столу и тут же рассказал про кухарку. Те слушали его молча. Насиб понял, что прервал какую-то серьезную беседу. Они немного поговорили о сегодняшнем убийстве, и, едва Насиб приступил к еде, друзья, которые к тому времени, уже закончили обед, удалились. Он остался в раздумье. Безусловно, эти трое что-то затевают. Но что, черт возьми?

В баре в тот вечер Насибу пришлось побегать. Он метался как белка в колесе, все столики были заняты, все хотели поговорить о событиях дня. Часам к десяти появились капитан и доктор в сопровождении Кловиса Косты, директора "Диарио де Ильеус". Они пришли от Мундиньо Фалкапа и объявили, что экспортер придет в "Батаклан" на дебют Анабелы около полуночи.

Кловис и доктор говорили вполголоса. Насиб напряг слух.

За другим столиком Тонико Бастос рассказывал о роскошном, изысканном обеде у Амансио Леала, на который были приглашены друзья Жезуино Мендонсы, в том числе и Маурисио Каирес, взявший на себя защиту полковника. Это был настоящий банкете португальским вином и обильной, вкусной едой. Ньо Гало нашел, что это гнусно. Тело жены еще не остыло, и муж не имеет права... Ари Сантос рассказывал, как отпевали Синьязинью в доме ее родственников: это была грустная и бедная заупокойная служба, на которой присутствовало человек пять-шесть. С Осмундо поступили еще хуже. В течение нескольких часов у тела дантиста дежурила только служанка. Ари побывал там, ведь он, в конце концов, был знаком с покойным, они вместе посещали собрания общества Руя Барбозы.

– Попозже и я схожу к нему... - сказал капитан. - Он был хорошим парнем и, безусловно, талантливым. Писал превосходные стихи...

– Я тоже пойду, - поддержал его Ньо Гало.

Насиб из любопытства отправился вместе, с ними в дом Осмундо, пошел и еще кое-кто. Было около одиннадцати, и посетителей в баре становилось меньше.

Бедный Осмундо улыбался на смертном ложе, скрестив посиневшие руки. Насиб был взволнован.

– Ему попали прямо в грудь. В самое сердце.

Потом Насиб все же пошел в кабаре, чтобы посмотреть танцовщицу и чтобы забыть про мертвеца. Он уселся за один столик с Тонико Бастосом. Вокруг танцевали. В другом зале, через коридор, напротив, шла игра. Уже было довольно поздно, когда к ним подсел Эзекиел Прадо. Он ткнул указательным пальцем в грудь Насиба.

– Мне сказали, что у вас романчик с этой косенькой? - показал он на Ризолету, танцевавшую с коммивояжером.

– Романчик? Просто я вчера провел с нею ночь, вот и все.

– Ну и хорошо, а то я не люблю мешать интрижкам друзей. Но если... Она ведь классная девчонка, не так ли?

– А как же Марта, сеньор Эзекиел?

– Она совсем спятила, я даже ее побил. Сегодня не пойду к ней.

Он взял у Тонико стакан и опорожнил его залпом.

Ссоры адвоката и его любовницы, блондинки, которую он содержал уже несколько лет, были в городе дежурным блюдом, они повторялись каждые три дня. Чем больше он ее бил, когда напивался, тем сильнее она привязывалась к нему. Она была страстно влюблена в Эзекиела и разыскивала его по кабаре, по публичным домам и вытаскивала иногда из постели другой женщины. Семья адвоката жила в Баие, с женой он разошелся.

Эзекиел Прадо поднялся, покачиваясь пробрался среди танцующих и оттащил Ризолету от ее партнера.

Тонико Бастос объявил:

– Сейчас будет драка.

Но коммивояжеру была известна скандальная слава Эзекиела, он оставил Ризолету и поискал глазами другую женщину. Ризолета рванулась было к коммивояжеру, но Эзекиел сжал ей кисти рук и обнял ее.

– Ну, на сегодня лакомый кусочек для вас потерян... - засмеялся Тонико Бастос, обращаясь к Насибу.

– Он мне оказал большую услугу. Сегодня она мне не нужна, умираю от усталости. Как только танцовщица исполнит свой номер, ухожу. У меня был ужасный день.

– Ну, а как дела с кухаркой?

– Нашел наконец какую-то девушку из сертана.

– Молодую?

– А черт ее знает... Как будто. На ней столько грязи, что и не разглядишь. У этих сертанежо нет возраста, сеньор Тонико, даже девочки выглядят старухами,

– Хорошенькая?

– Откуда я знаю, если о"а в лохмотьях, вся в грязи, волосы от пыли стали как пакля?! Должно быть, ведьма, впрочем, мой дом не ваш, это у вас служанки - как девушки из общества.

– Что вы! Разве Олга наймет такую! Если у бедняжки смазливая мордочка, жена немедленно выгоняет ее на улицу да еще изругает на чем свет стоит.

– Дона Олга шутить не любит. И правильно делает. Вас действительно надо держать на короткой узде.

Тонико Бастос напустил на себя скромный вид.

– Ну, вы преувеличиваете, приятель. Откуда вы это взяли?

Пришел Мундиньо Фалкан с полковником Рибейриньо, они подсели к капитану.

– А доктор?

– Он же не ходит в кабаре. Его силой сюда не затащишь.

Ньо Гало подошел к Насибу.

– Уступили девушку Эзекиелу?

– Хочу сегодня отоспаться.

– А я пойду к Зилде. Говорят, там появилась девчонка из Пернамбуко, лакомый кусочек. - Он щелкнул языком. - Может быть, она придет сюда...

– Это такая с косами?

– Вот-вот. Толстозадая.

– Она в "Трианоне". Она там каждый вечер... - сказал Тонико.

– Ей покровительствует полковник Мелк, он привез ее из Баии. Втюрился по уши...

– Сегодня полковник отправился на фазенду. Я видел, как он уезжал, сообщил Насиб. - Нанимал работников на невольничьем рынке.

– Я пойду в "Трианон"...

– До выступления танцовщицы?

– Нет, как только она выступит.

"Батаклан" и "Трианон" были знаменитыми кабаре Ильеуса, которые посещали экспортеры, фазендейро, торговцы и приезжавшие в город по делам представители крупных фирм. Но на окраинных улицах были другие кабаре, куда ходили портовые рабочие, работники с плантаций, самые дешевые женщины. Там игра велась открыто, иначе кабаре не посещалось бы.

Маленький оркестр исполнял танцевальную музыку.

Тонико пошел приглашать даму. Ньо Гало посматривал на часы, наступило время выхода танцовщицы, и он проявлял нетерпение. Ему хотелось скорее отправиться в "Трианон" посмотреть эту девчонку с косами, содержанку полковника Мелка.

Был уже почти час ночи, когда оркестр умолк, свет погасили. Остались зажженными лишь маленькие синие лампочки, из игорного зала пришло много народу, большинство расселось за столиками, некоторые остались стоять у дверей. Анабела появилась из-за кулис с огромными веерами из перьев в обеих руках. Этими веерами она закрывалась, оставляя открытой то одну, то другую часть тела.

Принц в смокинге забарабанил на рояле. Анабела танцевала посреди зала, улыбаясь сидящим за столиками. Она имела успех. Полковник Рибейриньо кричал бис и аплодировал стоя. Огни зажглись, Анабела поблагодарила за аплодисменты; она была затянута в трико телесного цвета.

– Вот безобразие... Мы-то думали, что видим тело, а оказывается, это трико... - возмутился Ньо Гало.

Она удалилась под аплодисменты и вернулась через несколько минут для выступления во втором, еще более сенсационном номере. Анабела была закутана в разноцветные вуали, которые спадут одна за другой, как предсказывал Мундиньо. И когда очень скоро упало последнее покрывало и огни снова зажглись, все увидели ее почти обнаженное худощавое и стройное тело, на котором остался лишь крошечный треугольник да красная повязка, прикрывавшая ее небольшую грудь. Публика кричала хором, вызывая артистку на бис. Анабела удалилась, пробежав между столиками.

Полковник Рибейриньо заказал шампанское.

– Вот это настоящий номер... - воодушевился даже Ньо Гало.

Анабела и принц подсели к столику Мундиньо Фалкана. "Плачу я", - сказал Рибейриньо. Оркестр снова заиграл, Эзекиел Прадо потащил Ризолету танцевать, но, споткнувшись, повалился на стулья. Насиб решил уйти. Тонико Бастос, не спуская глаз с Анабелы, пересел за столик Мундиньо. Ньо Гало исчез. Танцовщица улыбнулась и подняла бокал с шампанским:

– За здоровье всех присутствующих. За процветание Ильеуса!

Ей зааплодировали. Сидевшие за соседними столиками поглядывали на них с завистью. Многие уже ушли в игорный зал. Насиб спустился по лестнице и вышел.

Он шел по затихшим улицам. В доме Маурисио Каиреса еще горел свет. Должно быть, изучает дело Жезуино, готовит материал для защиты, подумал Насиб, вспомнив возмущенные разглагольствования адвоката в баре. Но из-за закрытого окна послышался игривый женский смех и замер в тишине улицы. Ходили слухи, что вдовец по ночам приводит к себе негритяночек с холма. И все же Насиб не мог предположить, что в этот момент юрист, возможно из чисто профессионального интереса, требовал, чтобы девчонка с Уньана, шепелявая испуганная мулаточка, легла в постель в черных бумажных чулках.

– Чего только не бывает на свете... - хихикала девушка, обнажая при этом гнилые редкие зубы.

Насиб был утомлен после трудного дня. Ему наконец удалось узнать, почему Мундиньо так часто приходит и так быстро уходит, почему он шепчется с капитаном и доктором, тайно беседует с Кловисом. Их маневры связаны с бухтой. Насиб уловил это из обрывков разговора. Судя по тому, что они говорили, вскоре должны прибыть инженеры, а затем и землечерпалки и буксиры. Пусть это не всем придется по вкусу, но большие иностранные пароходы будут заходить в порт и забирать какао, экспорт будет производиться непосредственно из Ильеуса. А кому это могло не понравиться? И не означает ли это, что начинается открытая борьба против Бастосов, против полковника Рамиро?

Капитан всегда стремился заправлять местной политикой. Но он не был фазендейро, и у него не было денег на необходимые для этого затраты. Теперь его дружба с Мундиньо Фалканом становится понятной, назревают серьезные события. Полковник Рамиро, несмотря на свой возраст, не таков, чтобы сидеть сложа руки, он не сдастся без борьбы. Насиб не хотел впутываться в эту историю. Он дружил со всеми: и с Мундиньо, и с полковником, и с капитаном, и с Тонико Бастосом. Хозяину бара незачем вмешиваться в политику. Это сулит только убытки, это еще опаснее, чем связь с замужней женщиной.

Синьязинья и Осмундо уже не увидят буксиров и землечерпалок, углубляющих вход в бухту. Не увидят они и бурного прогресса, о котором говорил Мундиньо.

Таков этот мир, он соткан из радостей и горестей.

Насиб обогнул церковь и начал медленно подниматься по склону. Неужели Тонико Бастос спал с Синьязиньей? Или он просто сболтнул, чтобы похвастаться перед Насибом? Ньо Гало утверждает, что Тонико нагло врет. Обычно он не связывается с замужними женщинами. С содержанками - другое дело: тут он с хозяином не считается. Удачливый тип. Всегда элегантно одет, едва тронутые сединой волосы, вкрадчивый голос. Насибу хотелось быть таким, как Тонико, чтобы женщины глядели на пего с вожделением и бурно ревновали. Ему хотелось, чтобы его любили безумно, так как любит Тонико Лидия, любовница полковника Никодемоса. Она посылала Тонико записки, бегала по улицам, чтобы посмотреть на него, вздыхала по нему, а он не обращал на нее внимания, устав от женского поклонения. Ради него Лидия постоянно рисковала своим положением, ради одного его взгляда, одного его слова. Тонико пойдет на связь с любой содержанкой, кроме Глории, и все знают почему. Но с замужними женщинами, насколько Насибу было известно, он не путался.

Запыхавшись после подъема, Насиб вставил ключ в замочную скважину. В гостиной горел свет. Уж не воры ли? Или новая служанка забыла погасить свет?

Он вошел потихоньку и увидел, что она спит на стуле. Длинные волосы девушки были распущены по плечам. Вымытые и расчесанные, они оказались черными, пышными и вьющимися. Она была одета в более чистое, хотя и старое платье, очевидно, из ее узелка. Через прорванную юбку виднелось бедро цвета корицы, во сне ее грудь вздымалась и опускалась, губы улыбались.

– Боже мой! - Насиб остановился, не веря своим глазам.

Он разглядывал ее в безмерном изумлении - неужели эта красота скрывалась под дорожной пылью?

Заснувшая на стуле Габриэла, ее упавшая округлая рука, ее смуглое лицо, улыбавшееся во сне, просились на картину. Интересно, сколько ей лет? Тело - как у молодой женщины, лицо - как у девочки.

– Вот это да! - прошептал араб почти благоговейно.

При звуке его голоса она испуганно открыла глаза, но тут же улыбнулась, и комната будто тоже улыбнулась вместе с нею. Она встала и привела в порядок одежду, смиренная и ясная, как луч лунного света.

– Почему ты не легла? - Больше Насиб ничего не мог выговорить.

– Сеньор ничего мне не сказал...

– Какой сеньор?

– Вы... Я постирала белье, прибрала дом. Потом стала вас ждать и задремала, - проговорила она певуче, как все жители северо-востока.

От нее исходил запах гвоздики - может, от волос, а может, от затылка.

– Так ты действительно умеешь готовить?

Блики света лежали на ее волосах, глаза были опущены, правая нога Габриэлы скользила по полу, будто она собиралась танцевать.

– Умею, сеньор. Я работала в доме у богатых людей, они меня научили. Я люблю готовить... - Она улыбнулась, и все заулыбалось вместе с нею, даже араб, опустившийся на стул.

– Если ты и впрямь умеешь готовить, я положу тебе хорошее жалованье. Пятьдесят мильрейсов в месяц. У нас обычно платят двадцать, самое большее тридцать. Если тебе будет тяжело, возьмешь себе в помощь девочку. Старая Филомена упрямилась, никого не хотела. Говорила, что еще не помирает и никакие помощницы ей не нужны.

– Мне тоже.

– А жалованье? Тебе хватит?

– Сколько вы будете платить, столько мне и хватит...

– Завтра посмотрим, как ты готовишь. В час завтрака я пришлю к тебе мальчишку... Я ем в баре. А теперь...

Габриэла стояла, ожидая еще чего-то, с улыбкой на губах. Луч лунного света ласкал ее волосы, от нее исходил запах гвоздики.

–...теперь иди спать, уже поздно.

Слегка покачивая бедрами, она пошла к двери, он посмотрел на ее ноги, на видневшееся сквозь порванную юбку бедро цвета корицы. Она обернулась:

– Тогда спокойной ночи, сеньор...

Она исчезла в темноте коридора, Насибу показалось, что он услышал, как она тихо добавила: "Красавчик..." Он чуть не встал, чтобы позвать ее. Нет, она сказала это вечером на рынке. Если бы он ее позвал, она бы, наверно, испугалась, у нее такой простодушный вид, возможно, она еще невинная девушка... Ничего, впереди много времени. Насиб снял пиджак, развесил его на стуле, сорвал рубашку. В гостиной остался запах гвоздики. Завтра он купит ей в подарок ситцевое платье и домашние туфли.

Он уселся на кровать и стал расшнуровывать ботинки. Трудный выдался день. Сколько происшествий!

Насиб надел длинную ночную рубашку. Хороша смуглянка! А глаза какие... И кожа у нее загорелая, ему это нравится. Насиб улегся и погасил свет. Он погрузился в неспокойный, тревожный сон: увидел Синьязинью, ее обнаженное тело, ноги в черных чулках. Синьязинья была распростерта на палубе иностранного парохода, входящего в бухту. Оказывается, Осмундо бежал на автобусе и Жезуино стрелял в Тонико, а Мундиньо появился с доной Синьязиньей, она была живая, улыбалась Насибу и протягивала ему руки, но у нее было смуглое лицо его бывшей служанки. Только Насиб не мог догнать ее, танцуя, она скрылась в кабаре.

Дата добавления: 2015-10-16