Многоокая Мать

- Малыш, ты плохо себя чувствуешь?

Моя мама в коротком халате стояла рядом с моей кроватью. Озноб не проходил несколько часов, я никак не мог уснуть. Конечности тряслись как холодец, выпавший из тарелки на пол, мозг казался раскалённым кирпичом. Горло болело, будто в него медленно вливали раскалённое масло, из воспалённых глаз текли обжигающие мутные слёзы. Комната превратилась в удушающую коробку. Сью - наша домработница носилась по лестнице, выливая в туалет тазы, в которые меня выворачивало, принося то холодные мокрые тряпки, то грелки, верблюжьи одеяла и лёд, градусники, соду... всё, что приходило в голову моей удолбавшейся каким-то жутким коктейлем из стимуляторов и эйфоретиков мамаше.

Я переставал соображать, из-за того, что терял силы с каждым "повернись на другой бок", "выйди на балкон", "прими горячий душ", "съешь головку чеснока с мёдом".

Ни кто не мог понять, чем я болею, а я не рассказывал о вчерашнем вечере. Вчера днём, я пошёл бесцельно мотаться по улицам, зайти в пару мест, поздороваться с милыми старушками, что продают таким малолеткам, как я, пиво и сигареты, которые всегда могут дать совет, поддержать, предложить купить наилучшайшей конопли, которую они выращивали на задворках, послушать истории об их лихой молодости. Все они - обладательницы тёплых шалей даже в самое летнее пекло, носители бигудей, плохой краски для волос и очков в толстой оправе, поголовно - безумнейшие люди. Шлюхи-убийцы, сумасшедшие художницы, рок-музыканты - наркоманки, работники аппозиции, девочки - киллеры с невинными, слеповатыми, синими глазами и вьющимися золотыми локонами, клаберы, мафия. Все они продавали сигареты и пиво. Все они заражены старостью. Некоторые уже и сами не помнят, откуда у них тот или другой шрам, татуировка, с чего в ящике стола лежит человеческая мумифицированная рука, зачем под кроватью лежит снайперка, почему среди инсулиновых шприцов затесался шприц для пункции и опиумная трубка. Все они давно пристрелили своих мужей - больных скучных стариков, из жалости и скуки...

Я вчера купил себе травы. К полному коробку в подарок прилагался готовый бульбулятор и дешёвая зажигалка. Я знал, что не переплачиваю. Парни с южной части города, в трущобах Алец - Гратли покупали траву у подозрительных типов с забинтованными шарфами лицами, немых, агрессивных. Они продавали гаш, который притекал в город непонятными путями по грамму и разбегались, видя любого человека, на вид старше двадцати. Иногда они открывали стрельбу или кидали дымовую шашку, чтобы скрыться незаметно. После таких инцедентов, как правило, торговцы счастьем исчезали на месяц или два, обрекая подростков северного района на тупой, апатичный наркотический голод.

Я прекрасно понимал, что не увижу в этот день ни Генри, ни Анджелику, я ходил по слишком людным для них улицам. Потом я отправился на мост. Неумолимое желание вернуться и страдать рефлексией не оставляло.

Когда тень от огромной ивы падает на мост, это захватывает дыхание. Когда при этом, с горя, ты находишься под этой тенью один и в одиночку дуешь от безысходности, это останавливает дыхание, замедляя его до одного вдоха и одного ввыдоха в минуту. Трава шла на ура - мягкая, добрая, наполняла счастьем и равнодушием каждую клетку болящего мозга, каждую нитку слабой души. Сначала стало тепло, потом прохладно, глаза стали слегка подсыхать и мышцы лица без моего участия растянули по лицу полуулыбку. Я больше не чувствовал себя одним - рядом со мной скользили полупрозрачные шуршащие призраки, которых нельзя было поймать в фокус. С каждым жадным глотком ядовитого дыма, с каждым потрескиванием, с каждым всполохом зажигалки я входил в страшный анабиоз, в кошмар на "полуяву". Пространство и время перестали существовать для меня, я медленно плыл сквозь серую бесконечность, в то же время оставался на маленьком клочке реальности - нескольких досках моста, разукрашенных полосатой тенью. Сонно и слабо я начинал понимать мир, от начала до конца, разбирать миллионы голосов, рассказывающих мне скрытые истины. В этоге я впал в полупризрачный экстаз, перестал шевелиться, чувствовал вкусный воздух, раздвигающий лёгкие, насыщающий кровь, делающий её легче и быстрее. В определённый момент я почувствовал, что теряю опору совсем, холодные доски подо мной исчезли, перекувыркнувшись, делись куда-то в небо, делся куда-то я. В серой, вязкой бесконечности я устышал шум воды и почувствовал холод. Я чувствовал, как, холодея, сжимаются все органы внутри меня, коченеют руки и ноги. Где-то в глубине организма ещё работал трезвый кусок мозга, который настойчиво сообщал мне, что вокруг ледяная вода, под спиной камни, а выше - небо в подрагивающих звёздах. Изредка в определённом участке тела появлялся островок тепла...

Спустя где-то пять минут, чьи-то очень сильные руки выворачивали меня наизнанку. Я обнаружил себя перекинутого через твёрдое колено, блюющего водой. С хрипом набрав полные лёгкие воздуха, я дёрнулся. Цепкие пальцы схватили меня за плечи и уложили плашмя на тёплую ткань. Приходя в себя, я слышал только невнятное ворчание. Я плохо понимал, открыты у меня глаза или закрыты - темнота поглощала грузный силуэт рядом со мной, он склонился надо мной, задевая длинными, свалявшимися волосами.

- Живой? - шепотом спросил силуэт. По голосу я не смог понять женщина это или мужчина, даже хуже: человек это или нет, - говорить можешь?

Я промычал что-то невнятное, повертел головой в знак согласия. Потом я понял, что меня опять подняли над землёй и... посадили в мешок. Мои возражения были бесплодными, существо шло быстро, но мешок несло очень аккуратно.

Вытряхнули меня из мешка, только когда мы оказались в хижине: низкие потолки, керосиновая лампа на столе - это был не город, точно не Алец-Гратли и не его окраины, через маленькие окна можно было увидеть только темноту и хвост тонкого месяца.

"Сонной лапой отодвинет болезнь от тебя Многоокая мать. Напоит молоком с неба своего, даря силы и тепло. Заглянет в твою бедную душу Многоокая мать. И ужаснётся горем твоим. Белоснежной тьмой окутает тебя Многоокая мать. И успокоит плач твой..." - слышал я рычащий голос из тёмного угла, - "Провоет над телом твоим Многоокая мать многоголосую песню свою. И увидишь ты всех, кого терял. И пойдёшь ты за ней..."

Резко встав на ноги, я попытался всмотреться в угол, разглядеть источник голоса. На подкашивающихся ногах сделал два шага к нему. "Ты забудешь Многоокую мать. И сердце твоё станет холоднее речного камня." В углу сверкнули глаза, как у кошки - круглые и жёлтые. Я осмотрелся и не увидел дверей. Пол в комнате был усеян сизыми перьями вперемешку с кровью. Тяжёлый запах клубами вился под покрытым паутиной потолком. В соседней комнате, откуда падал свет керосинки, находилась ещё газовая горелка, на которой что-то, громко бурля, варилось. "Ты убьёшь Многоокую мать. И руки твои принесут смерть всем, кого ты любишь...".

- Можно мне уйти? - спросил я в темноту.

- Многоокая мать будет плакать, потеряв тебя... - хриплый голос всё более походил на женский.

- Моя родная мать пропадёт без меня, - мне было страшно, но я изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал, - мне надо идти. Скажи мне дорогу.

В углу сердито засопели. Глаза присщурились. Я услышал звук, похожий на то шуршание, когда зверь точит когти о дерево. Мне не оставалось ничего, кроме как продолжать разговор:

- Простите, но я понятия не имею, где нахожусь, кто вы, зачем я здесь вам, как я мог здесь оказаться, что вы собираетесь делать... потому я не хочу больше здесь оставаться - мне надо идти.

Ответа не последовало, но сопение переростало в тихий рык. Я сел на пол - когда-то слышал, что это длжно показать, что я не враг, что драться я не настроен, и сквозь бробивающий озноб стал говорить ещё мягче и спокойнее:

- На самом деле я рад вашему обществу, мы можем пообщаться с вами позже, - в этот момент я ненавидел себя. Жалкий, испуганый ребёнок, пытающийся спасти свою задницу, - я могу отдать вам все свои деньги, телефон...

- Ты не вернёшься, если уйдёшь сейчас, - Голос стал уже совсем женским и молодым. Слышно было, как существо в углу всхлипнуло, - никто не пришёл...

Тогда я почувствовал себя полнейшим гадом: я начинал понимать, что это нечто, забившееся в угол спасло меня. "Я же тонул" - осознал я про себя решая вернуться при первой же возможности к этой странной хижине, к этому плачущему в углу комку отчуждённости.

- Я вернусь, я обещаю тебе, - я улыбнулся, - просто скажи, как дойти до города, я должен просто сообщить, что со мной всё в порядке.

Всхлипы продолжались, но ответа не было. Тогда я подошёл ещё ближе, совсем вплотную к кисельной темноте.

- Сколько можно слушать это от таких, как ты, - проскулила темнота, - сколько можно верить вам?

Я собирался с духом, чтобы всё-же рассмотреть собеседника. Нужно было только совсем уйти с полоски света из кухонного проёма.

- Не плачь, - сказал я шёпотом и протянул в темноту руку.

Чувство огненной боли проступило незамедлительно, тёплая кровь поструилась из рваных сосудов на тыльной стороне руки. Острые маленькие клыки грубоко вошли мне в ладонь. От резкой боли я попытался высвободить руку, но это лишь сильнее разозлило владелицу дома. Выдернув руку, раздирая кожу, я кинулся к окну, через стол, но существо настигло меня в два прыжка и оглушило тяжёлой лапой. Голова закружилась. Боковым зрением я увидел подол платья из серой ткани, из-под которого торчали босые израненые ноги, покрытые пепельной шерстью, и потерял сознание. Пару раз я приходил в себя на несколько секунд, обнаруживая себя снова сидящим в мешке. «Многокая мать не простит меня, многоокая мать убьёт меня, многоокая мать найдёт себе кого-то ещё, зачем ей бедный мальчик…», причитала моя странная спасительница.

Очнулся я около дома - в саду, под лестницей. Рука не кровоточила, осталось только несколько кривых шрамов. Никто ещё не видел, чтобы раны так быстро затягивались. Меня шиб озноб и я хотел спать. Забравшись в кровать прямо в одежде, я скоро уснул, пытаясь вспомнить дорогу к этой жуткой сторожке.

Утром, когда я проснулся, я понял, что сегодня у меня нет ни малейших сил никуда идти: на теле обнаружились ужаснейшие гемотомы, носоглотка горела огнём, температура вызывала бред. Лёжа на кровати и смотря в потолок, каждый раз, когда я закрывал глаза, я всё больше старался принять то, что всё, что произошло со мной вчера - галлюцинация, страшный сон. Просто сон, который не даёт думать ни о чём другом.

Дата добавления: 2015-10-16