Генри молчал и тупо улыбался. Ангелоподобное существо улыбнулось и кивнуло мне. Она стояла и рассматривала непонимание в моих глазах.

Генри, больше не мой Генри, взял её за руку.

- Это Анджелика. - сказал совсем не знакомый мне, краснеющий, глупый, беспомощный ребёнок, маленький Генрик.

5 Сон и цикорий

В комнате сопела мама. Она, вероятно, даже не знала, что её сын не был дома почти всю ночь. Тихо я поднялся в свою комнату и, убитый усталостью прямо в одежде рухнул на кровать. Сон не заставил долго себя ждать, и я с улыбкой безнадёжности закрыл глаза и сдался в лапы кошмарных, нелепых картинок.

Поначалу цветные, расплывчатые узоры сменяли друг друга, вызывая головокружение и беспомощную обиду. Я перестал чувствовать руки и ноги, потом и всё остальное. Я потерял своё тело и закружился в динамичном и монотонном фрактальном движении. Я был картинкой, размазаной по стене собственными соплями и вонючими ампулами, распят на стене поломаными иглами шприцов в образе безобразнейшего полотна, втоптан в подсознание тёмной, металлообразной житкостью. Реланиум избавит кого угодно от тяжести реальности, погрузив при этом в ад кошмаров подсознания. Сон был тяжелый и болезненный. Сначала я погрузился в чёрно-белый фильм. Где-то я слышал невнятные стоны, слова о фальшивой любви, грязный, горячий, потный шепот, вызывающий во мне чувство отвращения и влечения одновременно, мне казалось, что вокруг стоит нереальная жара и при этом полумрак. Потом меня выкинуло в светло-серую пустыню. Идя босыми ногами по колящему, как вязаная шерстяная ткань, песку, мне казалось, что я постигаю муки бесконечности. Оглядываясь, я не видел своих следов, потому, вполне мог предположить, что иду по кругу, но, через безмерное количество времени, если, таковое, конечно, там имелось, на горизонте, где неясно смыкалось серое небо и серый песок я увидел тоже серый, но более тёмный оазис. На тот момент я уже смирился с тем, что цветоощущение потеряно, притом, возможно, безвозвратно, но держал ориентир на единственную тёмно-серую тень. Чем ближе подходил я к небольшой кучке деревьев, тем больше песок становился похож на осколки стекла. В этоге я просто перестал замечать боль, она стала ещё одним мрачным лейт-мотивом короткометражки, что показывала мне сонная фея. Вскоре я понял в чём была цель моего передвижения - находясь рядом с металлическими ветвями, сплетёнными в один огромный куст шиповника, я увидел яркие цвета. Они появились настолько внезапно, что в первую секунду я закрыл глаза. Это были проглядывающие сквозь паутину листьев полоски Генрикова шарфа. Укалывая руки, плечи о холодные шипы я лез к этому куску картинки, хоть как-то связывающего меня с реальной жизнью...

В конце сна ощущение бесконечности пропало. Я стоял в абсолютно сером мире, на стеклянной площадке. Вокруг были лишь ядовитые змеи побегов металлического шиповника, измазаные моей чёрной кровью там, где я прокладывал себе путь. В сердцевине оазиса - в центре скользкой площадки, росло ещё одно стальное дерево. Ствол его был высокий и прямой, как шест в стрип-баре, на вершине спералевидным веером, неустойчивыми ступенями торчали штыри - ветви. На одной такой ветке был привязан шарф, который Генри почти никогда не снимал, считая его своим флагом, символом, другом. Один конец его был завязан двойным узлом на проклятом штыре, а другой петлёй туго огибал тонкую шею Генрика Кафски, моего Генри, настолько туго, насколько дурачок - Генрик не затягивал его даже в самый собачий холод... Ноги его оторвались от земли настолько высоко, насколько мальчик никогда не прыгал…

Я пронулся со слезами на глазах. Из бара пахло кофе. Единственного, чего я не могу себе позволить. Сломаный шприц и ампулу убрала домработница Сью, скорее всего, охая и тихо матерясь. В окно било яркое солнце, мама напевала знакомую мелодию, на подоконнике лежала почти полная пачка сигарет и спички рядом. Мир звонко, светло и заливисто смеялся надо мной, показывая всю свою радость и красоту, от которой становилось тошно.

Спустившись вниз, я осмотрелся. Мамины длинные волосы были заплетены в тугие французские косы, очки в толстой оправе увеличивали её глаза, синяя, синтетическая кофта подчёркивала её неестественно торчащие, анарексичные ключицы, бледную шею, массивные каблуки делали её ноги неестественно тонкими, низкая посадка джинсов открывала мраморный, впалый живот. Утренний разговор пошёл по новому кругу:

- Доброе утро, милый, как спалось? - это звучит в кухне каждое утро, как запись на кассете, одна и та же интонация, одна и та же улыбка.

- Всё хорошо, Нэлли, мне снились странные сны, - я мало что скрывал от неё.

- Это ничего страшного, - ещё одна записаная фраза, она говорится с якобы обеспокоеным лицом и на полуулыбке, - что ты хочешь на завтрак?

- Мам, я вколол себе в ночь реланиум, я взял его у тебя в ящике с лекарствами. Можно я буду брать оттуда что-либо, что мне понадобится?

Дата добавления: 2015-10-16