Второй сон Вадима Афанасьевича

Гаснут дальней Альпухары золотистые края, а я ползу по черепичным

крышам Халигални. Вон впереди дом, похожий на утес, ущербленный и узкий.

Он весь залит лунным светом, а наверху балкон, ниша в густой тени.

Выгнув спину, лунным леопардом иду по коньку крыши. Перед решающим

броском ощупываю рубашку, брюки-все ли на месте? Ура, все на месте!

Перепрыгиваю через улицу, взлетаю вверх по брандмауэру, и вот я на

балконе, в нише, а потом в будуаре, а в будуаре-альков, а в алькове

кровать XVI века, а на кровати раскинула юное тело Сильвия Честертон,

потомок испанских конкистадоров и каперов Ее Величества. Прыгнул на

кровать, завязалась борьба, сверкнул выхваченный из-под подушки кинжал,

ищу губы Сильвии.

СИЛЬВИЯ. - Вадим!

ОН. - Это я, любимая!

Кинжал летит на ковер. Дышала ночь восторгом сладострастья...

- Любимый, куда ты?

- Теперь я к Марии Рохо. Ночь-то одна...

У него ноги были подбиты железом, а пиджак из листовой стали.

Тедди-бойс, конечно, разбежались, потрясая длинными патлами, как козы.

Мария Рохо вздрогнула, как лань, когда он вошел.

- Вадим!

Хороши весной в саду цветочки... Это еще что, это откуда?

Иду дальше по лунным площадям, по голубым торцам, а где-то пытается

наложить на себя руки посрамленный соперник Диего Моментальный. Скрипят

рамы, повсюду открываются окна, повсюду они - прекрасные женщины Халигалии.

- Вадим!

- Спокойно, красавицы...

Вихрем в окно и из дымовой трубы, опять в окно, опять из трубы...

Габриэла Санчес, Росита Кублицки, тетя Густа, Конкордия Моро, Стефания

Сандрелли... Клятвы, мечты, шепот, робкое дыхание... Безумная мысль; а

разве Хунта не женщина? Проснулся опять в Кункофуэго в полной тоске... Как

связать свою жизнь с любимыми? Ведь не развратник же, не ветреник.

В дымных лучах солнца по росе подходил Хороший Человек.

- Я тебе, Вадик, устроил свидание с подшефной бочкотарой.

Старик Моченкин дед Иван в этот вечер в Мышкине очень сильно гордился

перед кумой своей Настасьей: во-первых, съел яичницу из десяти яиц;

во-вторых, выпил браги чуть не четверть; в-третьих, конечно, включил

радиоточку, прослушал, важно кивая, передачу про огнеупорную глину, а

также концерт "Мадемуазель Нитуш".

Кума Настасья все это время стояла у печи, руки под фартуком,

благоговейно смотрела на старика Моченкина, лишь изредка с поклонами, с

извинениями удалялась, когда молодежь под окнами гремела двугривенными.

Уважение к старику Моченкину она питала традиционное, давнее, начавшееся

еще в старые годы с баловства. Честно говоря, старик Моченкин был даже

рад, что попал в город Мышкин, да вот жаль только, что неожиданно. Кабы

раньше он знал, так теперь на столе бы уж ждал корифей всех времен и

народов - пирог со щукой. Всегда в былые годы запекала кума Настасья к его

приезду цельную щуку в тесто. Очень великолепный получался пирог - сверху

корочка румяная, а внутри пропеченная гада, империалистический хищник.

- Плесни-ка мне, кума, еще браги, - приказал старик Моченкин.

- Извольте, Иван Александрович.

- Вот здесь, кума, - старик Моченкин хлопнул ладонью по своему

портфелю ложного крокодила, - вот здесь все они у мене - и немые и

говорящие.

- Сыночки ваши, Иван Александрович?

- Не только... - Старик Моченкин строго погрозил куме пальцем. -

Отнюдь не только сыночки. Усе! - вдруг заорал он, встал и, качаясь,

направился к кровати. - Усе! Опче! Ума! - еще раз погрозил кому-то, в

кого-то потыкал длинным пальцем и залег.

Дата добавления: 2015-10-16