День Боэски

Едва управляющие Drexel возвратились с токийской конференции, упоенные успехом международного начинания, как после закрытия торгов в пятницу, 14 ноября 1986 года (этот день они потом мрачно нарекли Днем Боэски), прошло сообщение, что Айвен Боэски при­знал себя виновным в злоупотреблении внутренней конфиденциаль­ной информацией и согласился заплатить штраф в 100 миллионов долларов — самый крупный на то время. Кроме того, Боэски согла­сился сотрудничать с правительством в расследовании сделок с ис­пользованием внутренней информации на Уолл-стрит. Именно в этот день переплетенные в кожу тома материалов по вызвавшей в Drexel много споров 640-миллионной эмиссии для Боэски, проведенной вес­ной 1986 года, доставили в кабинет Стивена Уэйнрота, инвестицион­ного банкира Drexel, который курировал это размещение. Уэйнрот обычно добавлял новые тома к тем, что уже стояли у него на полках. Однако самого Уэйнрота не было, и секретарша, узнав последние новости, убрала эти тома в шкаф.

Следующие четыре месяца Уэйнрот (в числе немногих выступав- ший, между прочим, против размещения бумаг Боэски) «распутывал сделку. Держатели облигаций в конце концов получили свое. А вот партнеры Боэски по арбитражному фонду понесли убытки и подал иски на Боэски, Drexel и юридическую фирму Fried, Frank, Harris Shriver and Jacobson, которая консультировала Боэски по этой и мно- гим прочим операциям. К середине марта 1987 года все удалось завер шить, и Drexel увековечила это событие не традиционным «памят ником» (миниатюрной обложкой проспекта, заключенной в пластик) а гигантским розовым ластиком, на котором была выдавлена сумма почившей эмиссии — 640 миллионов долларов.

Но связи Милкена с Боэски трудно было стереть даже такм ластиком. Сразу же после признания Боэски Комиссия по ценным

бумагам и биржам отправила в суд запросы по поводу десятка с лиш­ним ценных бумаг и участия в сделках с ними Майкла Милкена, Карла Айкена, Виктора Познера, Бойда Джеффриса из лос-анджелес­ской фирмы Jefferies and Company и других. Управляющие Drexel почувствовали, что их худшие майские опасения в связи с арестом Денниса Левина, утихшие в эйфорический период лета и осени, нача­ли сбываться.

Когда арестовали Левина, в Drexel не сомневались, что он лю­быми способами будет спасать свою шкуру. Правда, в Drexel Левин проработал только год с небольшим и, по мнению его коллег из нью-йорк­ского отдела корпоративных финансов, вряд ли успел тесно сблизиться с группой Милкена и узнать что-либо существенное о делах на Диком Западе. Но если он все-таки о чем-то знал? Или, например, домыслил от себя? Или, наконец, выдал того, кто знал?

В течение лета перед судом один за другим предстали те, кого Левин втянул в свои аферы, а теперь сдавал правосудию: инвестици­онные банкиры Аира Соколов из Shearson Lehman Brothers, Дейвид Браун из Goldman, Sachs и Роберт Уилкис из Lazard Freres, а также юрист Илан Рейх (протеже Мартина Липтона) из Wachtell, Lipton. С каждым новым разоблачением скандал все больше удалялся от Drexel и приобретал «общестритские» масштабы. К тому же в преступный сговор с Левином входили только второразрядные дельцы в области слияний и приобретений. Ничто пока не свидетельствовало о связях Левина с ключевыми фигурами мира сего.

Но тут всплыл Боэски. Уже давно арбитражеры, инвестиционщики и трейдеры говорили в своем кругу, а от случая к случаю намекали — хотя и конфиденциально — журналистам (в юм чт.лс и автору этой книги), что Боэски использует внутреннюю информацию. 14 ноября Уолл-стрит испытала шок не потому, что раскрылась деятельность Боэски (ибо кто же о ней не подозревал?), а потому, что его, наконец, схватили за руку. Слишком уж прозорливые предвидения Боэски раз за разом привлекали внимание Комиссии по ценным бумагам и бир­жам, но, до тех пор пока Левин не дал изобличающие показания, крепость Боэски оставалась неприступной. Теперь она рушилась, как

карточный домик.

Внезапно под прицелом очутилась едва ли не вся Уолл-стрит. Ведь Боэски был крупнейшим арбитражером на Стрит, ставил сотни мил­лионов долларов, буквально жил и дышал игрой в слияния и приобре­тения, лихорадочно работал по 21 часу в день и, несомненно, пред­ставлял собой нервный узел этих операций. Он следил за событиями

Часть третья, глава 15

День Боэски

с командного пункта, проводил многие часы у экранов с котировками и непрерывно связывался по 160 прямым линиям с биржевыми броке­рами, арбитражерами и другими нужными людьми. Сверхактивный Боэски поддерживал контакты с каждым сколько-нибудь значитель­ным игроком на Уолл-стрит. А по поводу одного звездного игрока, Мартина Сигела (когда он еще был в Kidder), ходили упорные слухи, что именно он снабжал Боэски закрытой информацией, которую тот постоянно искал.

А теперь Боэски, как и Левин, наверняка должен будет сдать своих Уилкисов, Браунов, Соколовых и Рейхов. И не приходилось сомневаться, что осведомители Боэски окажутся настолько же круп­нее, насколько сам Боэски крупнее Левина: ведь Боэски имел выход на самого Короля.

Боэски вел дела с Милкеном по крайней мере с середины 1983 года. Тогда Drexel привлекла 100 миллионов долларов для подконтрольной Боэски Vagabond Hotels, дочерней компании Beverly Hills Hotel Cor­poration. Роскошный отель «Bevely Hills» в 1981 году перешел под управление Боэски от родственников жены — после смерти патри­арха тамошнего семейства Бена Зильберстайна. За размещение бу­маг Vagabond — поступления от него частично предназначались для рисковых арбитражных операций Боэски — Drexel по своей устояв­шейся традиции взяла часть комиссионных варрантами, дававшими ей долю в Vagabond (потом компания стала называться Northview Corporation).

Затем, в апреле 1984 года, Drexel провела частное размещение «мусорных» облигаций на 109 миллионов долларов для арбитражного партнерства Боэски. Хотя 109 миллионов и выглядят пустяком по сравнению с 640 миллионами, полученными два года спустя, тогда эта сумма составляла примерно половину всего капитала Боэски. Иными словами, в смысле финансирования он сильно зависел от Drexel.

В интервью начала 1984 года юрист и близкий друг Боэски, Сти­вен Фрейдин из Fried, Frank, упомянул Милкена в числе немногих важных для Боэски и хорошо знавших его персонажей. Их дружба — или, скорее, отношения, основанные на взаимной эксплуатации (ибо на свете найдется мало людей более эгоистичных, чем Боэски и Мил-кен), — началась еще до того, как Милкен стал признанным маэстро мира поглощений. Однако эти отношения (и возможность использо­вать их для злоупотреблений), несомненно, должны были укрепиться, когда Милкен стал обладать огромной информацией, столь желанной для всеядного Боэски. По словам одного компаньона, имевшего дела

с ними обоими, Боэски (гордившийся своей способностью спать по три-четыре часа в сутки) звонил Милкену (который обладал такой же способностью) почти каждое утро, как только тот появлялся в офи­се, — между 4:00 и 4:30.

Сложившийся симбиоз делал возможными злоупотребления, чрезмер­ные даже для Милкена. Другое дело, что Милкен отнюдь не считал их злоупотреблениями. Напротив, потенциальный конфликт интересов Милкен неизменно толковал как синхронизацию интересов в своей вселенной, где все было взаимозависимо, где он размещал долговые бумаги, владел этими бумагами, владел акциями эмитентов и разме­щал у них обязательства других компаний. В данном случае Милкен и Drexel не только занимались размещением бумаг Боэски и, скорее всего, многими из них владели, но как акционеры участвовали в при­были от его арбитражных операций. А Боэски в своих операциях ставил на исход сделок (причем ставил суммы, на этот исход влияв­шие), которые планировал и финансировал Милкен. Иными словами, в случае необходимости они могли прекрасно взаимодействовать.

И действительно взаимодействовали. Это следовало из первых же показаний Боэски или, во всяком случае, из публикаций в прессе — прежде всего, из статей Джеймса Стюарта и Дэниеля Херцберга, опуб­ликованных в «The Wall Street Journal» за шесть месяцев после Дня

Боэски.

Уже в первые две недели деятельность Drexel начали расследо­вать Комиссия по ценным бумагам и биржам и федеральное большое жюри. К началу февраля 1987 года версия государственного обвинения (в изложении «Journal») выглядела так.

Центральным пунктом обвинения против Милкена и других сотруд­ников Drexel стал платеж в размере 5,3 миллиона долларов, который Боэски в марте 1986 года перевел на счет Drexel. По сведениям Стю­арта и Херцберга, платеж вызвал вопросы у аудиторов Боэски из фирмы Oppenheim, Appel, Dixon and Company. Боэски заявил аудито­рам, что заплатил за «консультирование», но не смог представить соответствующие документы. Затем он позвонил в Беверли-Хиллз, и оттуда поступило письмо — за подписями Лоуэлла Милкена и со­трудника Отдела Доналда Бальзера, — подтверждавшее, что деньги получены за «консультирование и прочие подобные услуги».

Стюарт и Херцберг приводят версию источника, «близкого к госу­дарственному обвинению», в соответствии с которой платеж предна­значался для компенсации диспропорций в прибылях и убытках Drexel и Боэски за определенный период. Согласно источнику, эти прибыли

Часть третья, глава 15

День Боэски

32 3

и убытки были связаны с тем, что Боэски покупал и «придерживал» акции по просьбе Милкена, а Милкен оказывал ему такие же услуги. Когда один инвестор «придерживает» акции для другого, чтобы скрыть их настоящего владельца, ему обычно гарантируют компенсацию убыт­ков. В некоторых случаях, указал источник, Боэски гарантировалось не только возмещение убытков, понесенных при покупке акций для Милкена, но и процент прибыли с последующей продажи акций. Ины­ми словами, сумма 5,3 миллиона образовалась после того, как Боэски сложил убытки и прибыли по акциям, которые держал для Drexel, и вычел положенный ему процент за услуги.

Если все это было правдой, правосудие могло предъявить множе­ство обвинений: несоблюдение правил предоставления форм в Комис­сию по ценным бумагам и биржам; сокрытие сведений о собственном капитале; незаконное манипулирование рынком; нарушение законов о тендерных предложениях; нарушение законов о ведении отчетно­сти; фальсификация документов; нарушение законов о ценных бума­гах и, наконец, сговор с целью совершения вышеперечисленных пре­ступлений. Кроме того, если Боэски действительно «складировал» акции для Drexel в ожидании грядущего поглощения (о котором руко­водство Drexel располагало закрытой информацией), то Drexel — коли она действительно злоупотребила закрытой информацией — могли предъявить требование о возмещении ущерба в троекратном размере всей полученной на этой сделке прибыли.

Взаимное резервирование акций, несомненно, устраивало Милкена и Боэски по целому ряду причин. Боэски, при своих гигантских аппети­тах всегда нарушавший требуемую пропорцию собственного капитала и долга, мог скрыть истинный размер своих заимствований, «склади­руя» их у Милкена. Или, если он готовил поглощение, получал воз­можность не заполнять форму 13D, обязательную в случае приобре­тения более 5% акций компании. (В начале 1984 года Боэски заявил, что намерен перейти от арбитража к «коммерческому кредитованию».) Наконец, он мог покупать акции, руководствуясь закрытой информа­цией о готовящейся сделке, и маскировать свои приобретения так, что­бы не вызвать подозрения у Комиссии по ценным бумагам и биржам.

Милкен, со своей стороны, был заинтересован «складировать» ак­ции у Боэски, если Drexel не могла покупать их в открытую, поскольку владела информацией о готовящейся сделке. Милкену, далее, было выгодно не числиться номинальным владельцем акций, но иметь их под рукой, когда нужно было надавить на мишень, пригрозив по­глощением (как он поступил, например, с Wickes). Наконец, он мог

облегчить задачу нужному человеку (например, Виктору Познеру, когд,а тот собрался установить контроль над Fischbach) путем приобрете­ния акций, по тем или иным причинам рискованного для самого Мил­кена. Так или иначе, Милкен, который искусно передвигал фигуры ка доске и строил многоходовые комбинации, располагал массой воз­можностей использовать тайно приобретенные акции.

По сведениям Стюарта и Херцберга в «Journal», акции Fischbach вместе с акциями семи других компаний (Gulf + Western, Unocal, Trans-world, Phillips Petroleum, Diamond Shamrock, Lorimar-Telepictures и Harris Graphics) и были предметом 5,3-миллионного платежа. Управляющие Drexel считали, что именно Fischbach больше всего интересовала след­ственные инстанции.

Действительно, когда в апреле 1987 года Боэски было предъяь-лено обвинение в преступном деянии (по иску Комиссии по ценным бумагам и биржам он ранее достиг мирового соглашения), Боэски признал себя виновным в преступном сговоре с целью дезинформиро­вать комиссию относительно обстоятельств приобретения машино­строительной компании Fischbach. Согласно обвинительному доку­менту, инициатор сговора поручил Боэски приобрести акции Fischbach и впоследствии компенсировал ему убытки «в рамках общего согла­шения о комплексной взаимной компенсации по ряду финансовых позиций». Согласно источникам, процитированным у Стюарта и Херц­берга, Милкен был инициатором сговора, а взаимная компенсация — одним из предметов 5,3-миллионного платежа.

Эпопею Fischbach, достаточно полно (за исключением неизвест­ных тогда обстоятельств сговора Милкена и Боэски) изложенную Алланом Слоуном в декабрьском номере «Forbes» за 1985 год, и впрямь можно считать образцовой импровизацией Милкена. Все началось в 1983 году, когда Виктор Познер (в то время он был на хорошем счету в Drexel и входил в избранный круг игроков Милкена), желав­ший завладеть Fischbach, испытывал трудности. В 1980 году Познер и Fischbach договорились о моратории, согласно которому Познер мог приобрести более 24,9% акций компании лишь в том случае, если иной покупатель приобретет больше 10%. В декабре 1983 года First Executive Фреда Kappa обратила принадлежавшие ей конвертируемые облигации Fischbach в акции и получила 13,1% в компании. В январе 1984 года Fischbach выкупила долю Карра по рыночной цене.

В апреле 1984 года Познер подал иск на Fischbach и заявил, что интервенция Карра аннулировала мораторий. Тогда же, в апреле, Боэски начал скупать акции Fischbach и к лету аккумулировал 13,4%.

Часть третья, глава 15

День Боэски

Познер с полным основанием заявил, что мораторий дважды нару­шен, увеличил свой пакет до 28% и получил разрешение надзорных антитрестовских инстанций купить более 50%. Как только Познер приобрел 51% акций, Fischbach отказалась от дальнейшей борьбы и согласилась перейти под контроль Познера.

В феврале 1985 года Drexel привлекла 48 миллионов долларов для Pennsylvania Engineering Познера. В том же феврале Боэски про­дал все свои акции Fischbach в Лондоне по 45 долларов (в Нью-Йорке они котировались ниже 40 долларов). Кроме того, Боэски продал кон­вертируемые обязательства Fischbach на внебиржевом рынке по цене выше номинала. В тот же день Pennsylvania Engineering купила на внебиржевом рынке такое же количество акций (по 45 долларов) и конвертируемых обязательств Fischbach. Основная часть привле­ченных Drexel 48 миллионов как раз и пошла на эту покупку. В конце концов Познер приобрел более 50% акций Fischbach и в октябре 1985 года стал председателем правления компании.

Подписка для Pennsylvania Engineering проходила в то время, ко­гда Познер пытался найти деньги на приобретение National Can, — через несколько месяцев после того, как руководство Drexel решило больше не финансировать Познера. Один управляющий Drexel заявил: «Верно, мы приняли такое решение. Но подписка для Pennsylvania Engineering шла на Fischbach, а все это дело заварилось раньше, но кончилось позже».

Действительно, козни Познера против Fischbach начались рань­ше, чем Drexel решила не давать ему денег. Но одно это обстоятель­ство никак не заставило бы Милкена и его коллег пересмотреть свое решение, если бы они уже не были вовлечены в дело. А они — если информация обвинения достоверна (и Милкен на самом деле руково­дил сговором) — активно в нем участвовали.

Согласно данным обвинения, Боэски (как он подтвердил в своем признании) с самого начала получил от организаторов сговора заве­рения о возмещении всех потерь в операциях с акциями Fischbach. Боэски подтвердил также, что участники сговора организовали покупку имевшихся у него бумаг Fischbach по ценам выше рыночных. Боэски понес на этих бумагах убытки, но они были бы гораздо больше, если бы он не продал бумаги Познеру на 20% выше рыночной стоимости. Благодаря подписке для Pennsylvania Engineering Познер получил деньги для приобретения компании, а Милкен — возможность компен­сировать потери Боэски (что он ему, как предполагалось, изначально гарантировал).

Стоит только вспомнить маневры Милкена (прочесывание страны на предмет покупателей, ставка на Пельтца в отсутствие прочих же­лающих, добывание всей необходимой суммы) по избавлению Поз­нера из ловушки в National Can — и сценарий операции по Fischbach, выдвинутый обвинением, становится вполне правдоподобным. Опера­ция и впрямь проведена в классическом стиле Милкена: контролиро­вать все, подправить здесь, подвернуть там, перевести фигуры в на­ступление, прижать противника, наладить взаимопомощь — и все в стремительном темпе, но сообразно конечной цели и с сохранением точнейшего баланса в масштабах всего предприятия.

Весьма показательно и то, что все эти хитросплетения в данном случае не приносили прибыли. Размещение обязательств Pennsylvania Engineering под 17-22% пришлось на период резкого спада основно­го бизнеса компании, что делало обслуживание долга весьма пробле­матичным. Бизнес Fischbach в то время тоже переживал сложности, так что и на него надежды было мало. Достаточно привлекательная, когда Познер положил на нее глаз, Fischbach достигла пика прибыли (26,7 миллиона долларов) в 1983 году, а в 1986 году показала убытки на 29 миллионов. В середине 1987 года империя Познера входила в штопор с нарастающей скоростью, чем веско подтверждала муд­рость принятого осенью 1984 года решения Drexel прекратить финан­сирование Познера — решения, о невыполнении которого руководство Drexel, несомненно, впоследствии очень сожалело.

Если в одних случаях, например в сделке по Fischbach, машина Милкена выполняла на удивление слаженные и тонкие операции, то в других она ограничивалась грубым нажимом. Милкен, например, явно использовал Стейнберга в качестве дубинки, чтобы заполучить Wickes. Из той же серии попытка вымогательства в отношении Staley Continental, имевшая место в ноябре 1986 года — незадолго до Дня Боэски. Тогда клевреты Милкена еще не подозревали, насколько бли­зок конец, и вели бизнес Отдела в привычной манере.

В феврале 1987 года Staley подала иск на Drexel, обвинив послед­нюю «в попытке вымогательства с целью вынудить ее принять услуги Drexel в качестве инвестиционного банка и осуществить кредитован­ный выкуп компании объединенной группой Drexel и управляющих Staley». Иск рассматривался в обычном порядке, как частный и граж­данский. Однако управляющие Drexel говорили, что он явно привлек внимание государственных органов, поскольку Комиссия по ценным бумагам и биржам в своих расследованиях живо интересовалась де­лом Staley.

Часть третья, глава 15

День Боэски

Как рассказал один бывший управляющий, Drexel с помощью Bruxelles Lambert еще в начале восьмидесятых годов пыталась зама­нить Staley, известную продовольственную компанию, в число своих клиентов, но получила отказ. В середине восьмидесятых от Drexel уже нельзя было так легко отделаться. По утверждению Staley, Drexel и некоторые ее клиенты начали скупать акции компании в конце ок­тября 1986 года. 3 ноября представитель Drexel связался с главным финансовым управляющим Staley Робертом Хоффманом и предложил услуги Drexel в качестве инвестиционного банка. Три дня спустя фаво­рит Милкена, отвечавший в Drexel за скупку акций Staley, продавец-трей­дер Джеймс Даль (он был центральным фигурантом и в иске Beverly Hills Savings and Loan против Drexel), сообщил Хоффману, что Drexel аккумулировала около 1,5 миллиона (более 5%) акций и может при­обрести еще больше. Поэтому Даль настоятельно отговаривал Хоф-фмана от запланированного выпуска обыкновенных акций.

11 ноября, говорится в иске, Даль предложил Хоффману органи­зовать кредитованный выкуп компании с участием менеджмента. Он вновь предупредил, что не советует проводить выпуск акций с каким-ли­бо иным инвестиционным банком кроме Drexel. 13 ноября Staley заре­гистрировала в Комиссии по ценным бумагам и биржам выпуск четы­рех миллионов акций, организация которого была поручена Merrill Lynch и First Boston. Даль пригрозил сорвать выпуск; в течение несколь­ких дней произошел массовый сброс акций Staley, и их цена упала на пять долларов. Главный консультант Staley Роберт Скотт заявил «The Wall Street Journal»: «Drexel завалила наш выпуск».

21 ноября Staley аннулировала выпуск и подала заявление в комис­сию о новом выпуске привилегированных акций Ряохопы тязянныр с пересмотром условий выпуска, составили 70 миллионов долларов, и Staley требовала у Drexel возместить их. Кроме того, Staley требо­вала вдвое больше в качестве компенсации морального ущерба.

Как сказано в иске, по наглости с Drexel могли сравниться лишь заявления самого Даля. Он открыто признал, что Drexel не подавала форму 13D, хотя и приобрела более 5% акций Staley; эта форма, пояснил Даль, «мешает бизнесу». Убеждая Хоффмана, что Drexel заин­тересована в кредитованном выкупе совместно с управляющими, Даль якобы заявил: «Drexel не проводит принципиального различия между долгом и собственным капиталом; ведь жизненные циклы компаний кратковременны. Drexel может приватизировать Staley за 48 часов».

Предостерегая Хоффмана от выпуска акций, Даль, в частности, сказал: «Хорошо бы нам посидеть вместе и договориться, пока вы не нарушили моих планов, а я не нарушил ваших». Выпуск новых

акций, пояснил он, невыгоден Drexel (поскольку разводняет стоимость ее пакета), и если все же будет проведен, «то сразу же кто-нибудь подаст форму 13D по 40 долларов за акцию и менеджменту придется плохо». Затем, когда Staley решила продолжать, Даль поинтересо­вался возможной ценой сделки и заметил, что ему «очень бы не хоте­лось видеть, как Drexel ее завалит».

Именно такая Drexel — наглая, угрожающая «коза ностра» ценных бумаг, открыто манипулирующая рынком, — была особенно ненавистна фирмам-конкурентам и компаниям-жертвам. Хотя Drexel к моменту подачи иска Staley находилась в тяжелом положении, в центре длив­шегося уже три месяца правительственного расследования, инвести­ционно-банковское сообщество встретило очередной иск радостными аплодисментами. И как в свое время конкуренты распространяли ко­пии иска Green Tree, так теперь (по утверждению руководства Drexel) Salomon разослала своим клиентам копии иска Staley.

Те, кто хорошо знал Даля, мало сомневались в подлинности про­цитированных высказываний. И в буквальном, и в переносном смыс­лах эти слова прекрасно выражали господствовавшее умонастроение Беверли-Хиллз. И хотя некоторые знакомые Даля допускали, что он мог войти в раж и действовать на свой страх и риск, без санкции Милкена — они единодушно признавали, что именно такой стиль поведения и культивировался в Отделе. «Заявления Джима Даля, — подтвердил бывший сотрудник Drexel, — скорее правило, чем исклю­чение [для Беверли-Хиллз]».

Кроме того, крайне маловероятно, что Милкен, который был одер­жим идеей тотального контроля и в показаниях перед Комиссией по ценным бумагам и биржам несколькими годами ранее хвастался сво­ей постоянно растущей способностью слышать каждое слово у себя на торговой площадке, ничего не знал о махинациях Даля со Staley. По словам бывшего члена группы Милкена, «Майк контролировал все. Он, как генерал Паттон, стоял на самой вершине горы. Он все видел и все слышал».

Официальная позиция Drexel сводилась к тому, что иск Staley необоснован. По утверждению одного сотрудника фирмы, ее руковод­ство, которому Staley в ноябре пожаловалась на Даля, признало, что Даль позволил себе «неподобающие» высказывания, и немедленно заверило Staley, что никоим образом не намерено дестабилизировать компанию. Drexel и Staley, добавил этот сотрудник, уже разрабаты­вали соглашение о моратории, когда Staley вдруг подала иск. Кроме того, после объявления о новом выпуске Drexel купила акций Staley больше, чем продала, а потому слова Даля оказались чистой болтов-

Часть третья, глава 15

День Боэски

ней: Drexel никак не препятствовала новому выпуску, и ни малейших оснований для иска не было.

Но даже если Drexel действительно не рискнула выполнить угро­зы Даля, дело Staley, по мнению автора этой книги, является хресто­матийным примером тактики, типичной для системы Милкена и нару­шавшей требования процедуры 13D: аккумулировать более 5% ак­ций, но не заявлять об этом официально, а использовать пакет для шантажа. Милкен мастерски разрабатывал подобные сценарии. Он знал, где есть конвертируемые облигации и значительные пакеты ак­ций, он мог посоветовать своим клиентам купить их, он умел в нуж­ный момент продемонстрировать их совокупный вес, не заполняя форму 13D и не уведомляя контролирующие инстанции, что все эти бумаги используются единым блоком для одной цели.

Еще в те времена, когда Милкен только начал торговать облига­циями и не имел возможности отбирать клиентов по своему вкусу, он уже прекрасно понимал, что владение существенной долей акций ком­пании (и даже ее долговых обязательств) дает шанс установить над ней контроль. Милкен попробовал внедриться в Rapid-American Рик-лиса и был довольно хорошо принят. Потом он повторил то же самое с Daylin Сиголоффа, но получил отказ. Милкен, который спустя много лет заявил Сиголоффу (уже по поводу Wickes), что акции, ко­торыми он распоряжается (хотя они и принадлежат другим), позво­ляют ему фактически контролировать компанию, просто имел гораздо больше власти и мог управлять движением чужих акций. Но во всем прочем он остался прежним Милкеном.

Правительственные органы давно интересовались тем, как Drexel компоновала пакеты акций с нарушением правил обнародования ин­формации и маскировала владение ими. Но в первые месяцы 1987 года они стали усиленно искать доказательства прочих, более рядовых, злоупотреблений закрытой информацией. И в прежние годы Комис­сия по ценным бумагам и биржам расследовала, хотя и тщетно, слу­чаи передачи нужных сведений нужным клиентам со стороны Милке­на. В прессе сообщили, что органы расследования вызывали в суд Родриго Роху и Гая Доува, чтобы установить, действительно ли Atlantic Capital — по наводке Drexel — инвестировала в обыкновенные акции до объявления тендерных предложений. Если предположения след­ственных органов были справедливы, это давало Atlantic Capital очень весомый стимул (помимо высокодоходных облигаций) оставаться, веро­ятно, самым крупным подписчиком на «мусорные» бумаги, выпущен­ные под поглощения 1985 года. Фонд имел самый непосредственный

интерес в прохождении сделок, поскольку владел долей капитала погло­щаемой компании, и, конечно, отплачивал Drexel за ее советы.

По мере того как расследование приобретало более широкие мас­штабы, в поле его зрения попала еще одна оперативная группа Мил­кена — компании Регана-Торпа. Джеймс Реган, Эдвард Торп и их компаньоны стали партнерами Милкена еще с тех времен, как начали использовать «голые» казначейские облигации в операциях Dorchester Government Securities и Belvedere Securities. В 1985 году Комиссия по ценным бумагам и биржам заинтересовалась их деятельностью в связи с расследованием по Caesars World. В декабре 1987 года пред­ставители федеральных властей изъяли более шестидесяти коробок всевозможной отчетности (начиная с января 1984 года) трех распола­гавшихся по одному адресу в Принстоне, Нью-Джерси, фирм — Prin­ceton-Newport Arbitrage Partners, Egnlewood Partners и Oakley-Sutton Management Corporation. Насколько можно судить по ордерам на обыск, следственные инстанции явно надеялись получить доказательства того, что взаимное «резервирование» ценных бумаг обеспечивала специ­ально организованная трейдерская система. Также они рассчитывали найти доказательства незаконного уклонения от налогов под пред­логом потерь, вызванных якобы хеджированием сделок с конверти­руемыми облигациями и варрантами. В числе лиц, фигурировавших в ордерах на обыск, был и Брюс Ньюберг, трейдер Милкена, кото­рый ведал конвертируемыми бумагами (хотя и ушел с торговой площадки).

В первые же месяцы расследования у всех сложилось впечатле­ние, что оно, в отличие от прежних, не будет долгим и безрезультат­ным. В марте и апреле 1987 года вердикта по делу Милкена и Drexel на Уолл-стрит ожидали чуть ли не каждую пятницу до закрытия тор­гов. Ожидания подогревались, естественно, сообщениями прессы, желавшей как можно подробнее изобразить позицию властей в гряду­щем процессе против Drexel.

И ожидания оправдались. Многие предсказания прессы на полуго­дие после Дня Боэски не сбылись, но зато случилось другое. Боэски сдал (такой поворот на Стрит предвидели почти все) Мартина Си-гела. 13 февраля 1987 года Сигел признал себя виновным по двум пунктам обвинения (уклонение от налогов и сговор с целью наруше­ния законов о ценных бумагах) и согласился заплатить гражданские пени на сумму девять миллионов долларов. Однако инсайдерские сдел­ки с Боэски, в которых его обвинили, относились еще ко временам Kidder — до прихода в Drexel.

Часть третья, глава 15

Между тем Сигел дал показания на Роберта Фримена, началь­ника арбитражного отдела непогрешимой Goldman, Sachs; на Ричарда Уайтона, начальника арбитража в Kidder, Peabody; и Тимоти Тейбора, бывшего руководителя арбитражного отдела в Merrill Lynch. Троицу арестовали накануне того, как Сигел признал себя виновным, и обви­нили в сговоре с целью нарушения закона о конфиденциальной инфор­мации. Однако в мае 1987 года обвинения против трех вышеназван­ных лиц были отозваны.

20 марта 1987 года Бойд Джеффрис, председатель правления Jefferies Group — брокерской фирмы в Лос-Анджелесе, которая при­нимала активное участие в целом ряде поглощений, — признал себя виновным по двум пунктам обвинения в нарушении законов о ценных бумагах и подписал мировое соглашение с Комиссией по ценным бума­гам и биржам касательно обвинений в рыночных махинациях и проти­возаконном «резервировании» акций для Боэски.

1 апреля — в день открытия очередного Бала хищников 1987 года — многие сотрудники и клиенты Drexel уже не сомневались, что прави­тельство взялось за дело со всей серьезностью. Фримена, Уайтона и Тейбора арестовали без предупреждения, причем Уайтону надели наручники прямо в офисе. Кое-кто в Drexel предрекал даже, что и Милкена демонстративно арестуют на Балу. Тем не менее конфе­ренция собрала рекордное количество участников, причем не столько любопытствующих, сколько сочувствующих.

Фред Джозеф казался больным и внезапно постаревшим. Другие управляющие Drexel тоже выглядели подавленными и удрученными. Особенно изможденный вид был у Кейри Маульташа. Маульташ (он рабиыл ь Беьерли-Хиллз, а питом перешел в Нью-Йорк) осущест­влял, согласно сведениям Стюарта и Херцберга, технический контроль за операциями Милкена и в конце каждого рабочего дня уничтожал компьютерные распечатки всех сделок. В Зале для поло (где впервые не было девочек от Энгеля) царило мрачное затишье. («Это все из-за Первой поправки к Конституции», — кисло заметил один управля­ющий Drexel, имея в виду разоблачения прессы.)

Один только Милкен держался молодцом. Он решил не устраивать столько презентаций, как в прошлые годы: Джозеф и другие коллеги настоятельно посоветовали умерить гонор ради блага фирмы, чтобы не потерять все. Но когда Милкен поднялся на сцену «Beverly Hilton» в заключительный вечер, привеженцы, числом более двух тысяч, встре­тили его овацией, которой, казалось, не будет конца.

Глава 16

Дата добавления: 2015-10-16