О том, что, спрятав голову под крыло, страус не становится невидимым

Двенадцатый день жизни ребят в Барсовом ущелье был для них, пожалуй, одним из самых радостных.

Теперь они были неплохо вооружены, о чем свидетельствовали хотя бы раскиданные в углах пещеры перья зорянок.

Но и не это еще было самым радостным.

Едва рассвело, как все поднялись, умылись снегом, раздули в костре огонь и стали с вожделением поглядывать на впадину в стене пещеры, где хранилась их вчерашняя добыча. Ее пристроил туда Асо — подальше от поползновений изголодавшегося Бойнаха.

Сейчас пастушок доставал из «холодильника» одного воробья за другим, кидая их в подставленный Шушик подол, и вопросительно посматривал на Ашота: «Всех сварим или сбережем немного?»

— Кого ты спрашиваешь? Складом продуктов заве дую я, — вмешался Гагик и, отстранив Асо, протянул руку к воробьям.

— Верно, — согласился Ашот. — Во всем, что касается еды, равного Гагику среди нас нет. Пусть он и будет нашим завхозом. Значит…

— Каким завхозом? Не завхозом, а начальником хозяйственного управления!.. — поправил Гагик и гордо выпятил свою худенькую грудь. — На завтрак, — объявил он, — каждому из вас полагается сорок шесть граммов птичьего мяса — самая что ни на есть медицинская норма.

— Отвесь мне, пожалуйста, эти сорок шесть граммов, только поточнее, — попросила Шушик.

— Природа уже сама отвесила. В воробье — самце двадцать восемь граммов чистого мяса. В самке… в самке двадцать четыре грамма с половиной, а в молодом воробье — двадцать один. В среднем, почти двадцать четыре с половиной. Значит, На каждого — по два воробья. Склад останется должен каждому из вас по полтора грамма мяса.

Продолжая балагурить, Гагик роздал воробьев.

— Но почему же ты себе трех взял? — удивился Ашот.

Гагик молча снял шапку и показал царапины на лбу:

— Забыл?

— Ах да, мы обещали дать тебе лишнего воробья за то, что тебя по макушке хлопнули. Ладно, ешь. А потом подумаем, что нам дальше делать.

— Прежде всего надо найти глину и построить печку, иначе мы от дыма задохнемся, — поспешила предъявить свои требования Шушик. — Да еще что-нибудь, в чем воду хранить.

— А вы что скажете?

— Копья надо делать с длинными древками. — И Гагик показал, как их можно метать издалека.

— Копья вряд ли нам понадобятся, — возразил Ашот. — Наступает настоящая зима, и в ущелье останутся только пернатые.

— Ох, как хорошо! — обрадовалась Шушик. — Значит, здесь нет зверей?

— Есть… могут быть… — пробормотал Асо, вспомнив о двух блестящих глазах, которые он увидел ночью.

Однако никто не спросил его, почему он так думает.

— Я вижу, вы собираетесь здесь зимовать? — воскликнул Ашот. — А я думаю иначе. То, о чем вы говорите, конечно, нужно, но тратить на это время мы сейчас не можем. Еды немного у нас пока есть, так что пойдем расчищать тропинку.

Он вопросительно посмотрел на товарищей. И действительно, о дыме ли, о холоде ли, врывающемся в пещеру, надо думать! Все усилия должны быть направлены только на одно: как уйти из ущелья.

— Снег в каменистых местах сошел, а в остальных плотно осел, — сказал Ашот. — Возьмите же наши орудия и пойдем.

Он все еще находился под впечатлением виденного сна. Ему еще чудился огненный дракон, освобождавший Дьявольскую тропу от снега.

Предложение обрадовало всех, даже лодыря Саркиса. После моральных оплеух, полученных им в эти дни, он как будто несколько одумался, но все еще колебался: то ему казалось, что товарищи правы, то с новой силой вспыхивало в нем оскорбленное самолюбие.

Злой на себя и на других, Саркис в это утро поднялся раньше всех, тайком сошел к складу бедной белочки и, забыв о недавних угрызениях совести, неплохо позавтракал орехами. Однако не успел он поесть, как опять прибежала «эта несчастная собака». Высунув язык, она начала мести хвостом землю, заглядывать в глаза.

С ненавистью смотрел Саркис на невинное животное, но, понимая, что силой тут не возьмешь (надо поступать по примеру отца: если уж застали на месте кражи, будь добр, поделись с тем, кто тебя поймал), выдавил нежную улыбочку и, расколов несколько орехов, в сердцах бросил их собаке.

Бойнах, уже привыкший к растительной пище, мгновенно сожрал орехи и попросил еще. Но Саркис накрепко заложил камнем свой склад и вернулся к товарищам. Тут он увидел Шушик, едва державшуюся на ногах, сжалился было над ней и готов был даже пойти за орехами. Но ведь это означало бы открыть «склад» для всех! Нет, этого он не сделает.

«Мне — то что! Пусть каждый о себе заботится», — мысленно повторял Саркис то, что не раз говорил и вслух.

Это было единственное, что оправдывало его перед собственной совестью.

Но почему, спросите вы, ребята не приглашали Сар — киса работать?

Об этом они и сами говорили сегодня на заре, когда он в очередной раз пошел к беличьему складу.

Шушик сказала, что бойкот пора прекратить: «Сколько же можно мучить человека!»

— Если не покается перед коллективом, не прекратим, — заладил свое Ашот.

— А разве он не покаялся, когда ночью за воробьями охотился? Это значит — делом доказал. Или это не труд? — вспыхнула Шушик. — В общем, я против такой суровости.

— Мы суровы потому, что условия, в которые мы попали, суровые, — возразил Ашот. — Почему Саркис не скажет о том, что жалеет о случившемся? — повысил он голос.

После долгих споров ребята решили подождать еще денек — другой, поглядеть, как поведет себя Саркис в таком важном деле, как расчистка пути, — пожелает, ли работать без приглашения.

Когда ребята вышли из пещеры, Саркис хоть и лениво, но поплелся за ними туда, где начиналась засыпанная снегом тропа.

По пути они задержались у места, где недавно встретили зайца. «Почему, — подумал Ашот, — косоглазый скрывался именно здесь, на открытой площадке, под снегом, а не в более безопасном уголке, где-нибудь под прикрытием камней? Вот и прорытый им ход еще цел. Вероятно, он нашел тут какой-нибудь корм. Интересно, какой? Может, и нам пригодится?»

Ашот сделал несколько шагов по направлению к заячьему туннелю, но по колени увяз в мокром, тяжелом снегу и остановился. Двигаться вперед не было сил.

— Знаю, знаю, не можешь ты забыть того зайца. Ах, как сбежали, как сбежали целых три кило замечательного шашлыка! — засмеялся Гагик.

Ашот не откликнулся. Стряхнув с себя снег, он пошел к той злополучной тропинке, которая, как мышеловка, коварно захлопнулась, едва впустив их сюда.

До тех пор, пока склон не был крутым, ребята продвигались цепочкой, след в след. Но по мере того, как пропасть под ними становилась глубже, идти было все страшнее. Да и как было не бояться? Совсем недавно они скакали, прыгали, крепко держались на ногах, а теперь? Поступь у всех была неуверенной, расслабленной…

Местами тропа была свободна, но большая ее часть скрывалась под снегом — или осевшим, слежавшимся, или рыхлым, подтаявшим, похожим на кашу.

Ребята остановились и внимательно огляделись. Тропа брала начало в ущелье, охватывала весь каменистый склон скалы и тянулась до самого левого крыла гор, окружавших Барсово ущелье. Кое — где она расширялась и походила на террасу, нижний край которой едва угадывался под снегом. А в некоторых местах снега было столько, что очертания тропки вовсе терялись. Но, в общем, она была такой узкой, что стоять на ней рядом было бы опасно.

— Ну, вы погрейтесь на солнышке, а я начну, — сказал Ашот и начал своей дубинкой сбрасывать вниз мокрый снег.

Лучи солнца, отражаясь от снега, теплыми волнами касались ребячьих лиц, грели. От этого или оттого, что Ашот работал торопливо, ему стало жарко. Сняв свой пиджак, он протянул его Асо.

Но Асо не взял пиджака.

— Очередь моя, — коротко сказал он, пуская в ход свой посох.

— Этими палками мы, пожалуй, ничего не сделаем, — сказал Ашот. — Попробую смастерить что-нибудь вроде весла.

— Попрошу и тебя в мои хозяйственные функции не вмешиваться! — заявил Гагик и пошел к пещере.

Нарезав по дороге молодых веток не толще карандаша, Гагик сложил их у огня, а затем стал сплетать, делая что — то вроде маленького плотика. Он возился, должно быть, не менее часа, но остался очень доволен и, случайно взглянув на «шкапчик» с воробьями, подумал: «Жаль, командира нашего нет. Может, парочкой воробьев и премировал бы».

— Идут лопаты, идут! — выйдя из пещеры и размахивая над головой своим единственным изделием, кричал Гагик товарищам.

Бойнах охотился в кустах за мышами. Взволнованный выкриками Гагика, он заливисто залаял и помчался вслед за ним.

— Ну что, принес? — еще издали нетерпеливо крикнул Ашот.

Плетенку, сделанную Гагиком, ребята прикрепили к одной из своих дубинок и начали поочередно сметать ею с тропы снег. Работа облегчилась, и чем дальше пробивались мальчики, тем больше крепла в них надежда увидеть наконец белый свет.

— Так не годится, ребята, — неожиданно объявил Ашот. — Пусть часть из нас работает, а часть пойдет поищет какой-нибудь еды. Всем нам стоять здесь негде и незачем.

Легче всех ходили по скалам Асо и Гагик. Они — то и отправились осматривать расщелины. Шиповник, запасенный в Масуре, окончился. Пришлось искать новые ягодные кусты, и, конечно, оба мальчика очень устали. Наконец в одном из отдаленных уголков, на выступе другого склона, блеснули на солнце какие — то красные пятнышки. Шиповник!

Гагик, увидев куст, обрадовался.

— Ах, милые вы мои витамины «це»! Погодите, сейчас я буду с вами! — воскликнул он.

Пока они были заняты сбором ягод, Ашот расчищал тропинку, а Саркис стоял и молча наблюдал за его работой, не решаясь предложить свою помощь.

Вдруг Ашот сказал:

— Ты, Шушик, пойди в пещеру и последи за костром. И напрасно ты пришла с нами. Ведь решено, чем тебе заниматься.

— Костром? Но как же я пойду к костру, когда вы все тут? — жалобно возразила Шушик.

Девочка сбрасывала снег с края скалы и, наблюдая за тем, как он скатывался в пропасть, по — детски радовалась.

Саркис смотрел и, кажется, понимал, какое наслаждение испытывают его товарищи, видя результата своего труда. Он один был лишен этой радости и, неожиданно решившись, подошел к Шушик:

— Дай я немного побросаю.

Шушик улыбнулась и протянула ему лопату, но Ашот вырвал ее и начал работать сам. Быстрыми, нервными движениями он сбрасывал снег, и в каждом взмахе его руки чувствовалось с трудом скрываемое раздражение. Саркис понимал, что причина этого раздражения — он, его присутствие.

«Он просто не терпит меня», — подумал мальчик, и внутри у него словно что — то сжалось.

Работа подвигалась очень медленно, и только когда ребята поели принесенный товарищами шиповник и немного отдохнули, дело пошло веселее.

Впрочем, не столько шиповник, сколько все укреплявшаяся вера в скорое освобождение придавала ребятам силы.

Так проработали они до полудня и, прикинув, определили, что очистили от снега едва четвертую часть тропы. Правда, чем дальше, тем все отвеснее становилась скала. Местами она даже нависала над пропастью, а пересекающие тропу расщелины были еще впереди. И все же при таком темпе можно было рассчитывать, что через шесть — семь дней они распрощаются с Барсовым ущельем, если, конечно, до тех пор не выпадет новый снег и если каждый день у них будет еда.

Когда все очень устали и лопата стала валиться из рук, Шушик тихо спросила у Ашота:

— Почему ты упрямишься, почему не позволяешь ему работать?.

Саркис сидел в стороне и смотрел на горы.

— Ну, позволю, предположим. Ты думаешь, он работать будет?

— Будет. Не видишь разве — раскаивается.

— Кается, потому что туго пришлось. А ты наивна и плохо его знаешь. Сбросит две лопатки снега, а потом будет в селе хвастаться, что это он вывел нас из ущелья!

— Не будь таким жестоким, Ашот.

— Ладно, попробуем. Пойди позови его.

— Саркис, иди и ты поработай с нами! Ашот сам зовет! — радостью в голосе крикнула Шушик.

Саркис чуть было не ответил: «Да? Наконец поумнели?» Однако сдержался.

Он взял лопату. Но работа доставила ему удовлетворение только в первые две минуты. Затем он устал, так устал, что лопата стала для него мучением. Нет, не привык он напрягать силы, не привык потеть в труде. В самом деле, не лучше ли ничего не делать? Ведь от такого напряжения, пожалуй, скоро и дух испустишь…

Хорошо, что на смену пришел Гагик. Саркис с готовностью передал ему лопату.

— Как думаешь, Ашот, не послать ли нам Шушик за нашими любимыми воробьями? — лукаво подмигнув, спросил Гагик. — Призовем и их на помощь.

Никто не мог возразить против такой помощи, и Шушик немедленно отправилась готовить обед.

Солнце уже склонялось за вершины хоровода гор, когда девочка вернулась с жаренными на деревянные вертелах воробьями. Нетерпеливо повизгивая и облизываясь, за нею шел Бойнах.

Каждый из ребят получил по вертелу с двумя воробьями — двумя крошечными птичками, которыми должен был насытиться человек, тяжело проработавший с утра до вечера.

Напрасно Бойнах, поглядывая на ребят, ждал косточек. Разве могли они уцелеть, оказавшись между двумя рядами молодых зубов?

— Ну, вставайте! — скомандовал Ашот.

Работа возобновилась. Ашот, сбрасывая снег плетеной лопатой, продвигался по тропе первым. За ним — остальные. У одного в руках была палка, у другого — коряга. В общем, работали кто чем мог и гуськом тихонько шли друг за другом. Замыкал это шествие Саркис. Здесь, позади всех, ему не только не оставалось никакого дела, но и бояться было нечего: ноги ступали на очищенную от снега, чистую дорожку. Опаснее было первым — тем, кто, напрягая силы, сбрасывал с узенькой тропки груды снега. Они, того и гляди, могли потерять равновесие, вслед за снежным комом полететь в бездну. «Нет, Храбрый Назар[18]на войну не пойдет. Только его там недоставало!»

Но, так же как на поле битвы пуля часто находит труса, спрятавшегося в окопе, так настигла беда и Саркиса, больше всех заботившегося о своей безопасности. С ним стряслось именно то, чего он особенно опасался.

Ашот давно разгадал нехитрую политику Саркиса, которому оставалось лишь делать вид, что работает. Наблюдая, как вяло и нехотя Саркис размахивает своей палкой, Ашот все больше раздражался и наконец крикнул:

— А ну, иди-ка сюда. Саркис! Поработай немного на моем месте, нечего зря руками махать.

Что оставалось делать Саркису? Снова не подчиниться, не обратить внимания на это весьма неприятное предложение? Нет, сейчас это было бы слишком вызывающе.

«Лучше не связываться», — решил Саркис и, опираясь на свою палку, стал осторожно, очень осторожно продвигаться вперед. Вот он миновал предупредительно прижавшуюся к скале Шушик; вот и до Гагика уже рукой подать, как вдруг… Проклятый камень! Саркис не хотел, чтобы ребята заметили его трусливую, неверную походку, и на мгновение высоко поднял голову. В эту — то секунду под ноги ему попался какой — то камень — парень споткнулся, потерял равновесие и, не успев даже охнуть, сорвался с края тропы в пропасть.

Страшно вскрикнула Шушик. Снизу послышался приглушенный шлепок, шорох посыпавшихся камней, и сразу все стихло.

…Оглушительно, тревожно залаял Бойнах.

— Ой, ужас какой! — присел Гагик; у него заметно дрожали колени. — Отойди! — в страхе схватил он за руку Ашота, подошедшего близко к краю пропасти. — И ты туда захотел?

Ашот отступил на полшага, но продолжал напряженно вглядываться в глубину. Что было по ту сторону скалистого выступа, ему не удавалось различить. Только внизу, на выступе скалы, зеленела маленькая кудрявая елка с толстыми и кривыми ветвями.

— Саркис! — наклонившись над ущельем, крикнул Ашот.

Эхо повторило его голос и умолкло. Ребята напрягли слух, но вокруг царила мертвая тишина.

Ашот сел на тропинку и опустил голову на руки.

— Какая страшная история! Что я наделал! Ребята стояли, погруженные в тяжелое молчание.

Лишь изредка нарушали его всхлипывания Шушик.

Упал, разбился на утесах товарищ их тяжелых дней — трудный, эгоистичный, но все же товарищ… И как раз тогда, когда он, кажется, начал исправляться, делал первые шаги навстречу коллективу, друзьям.

Дата добавления: 2015-10-16