История всемирной литературы 31 страница

Проникнутая духом раннего суфизма (см. разд. IV), поэма выдвигает чрезвычайно высокие моральные требования, однако если сравнить сочинение Ахмада Югнаки с «Кутадгу билиг» Юсуфа Баласагунского, то легко заметить, что, хотя многие нравственные категории обоих произведений совпадают, формулируются они для разных целей. Поэма Юсуфа Баласагунского может рассматриваться как руководство в делах государственного правления и практической жизни, сочинение же Ахмада Югнаки призывает к нравственному самосовершенствованию, никак не связанному с конкретными проявлениями жизни.

Поэма «Хибат ал-хакаик» написана, как и «Кутадгу билиг», метром аруза — мутакарибом, но основная ее часть излагается не в форме месневи, а характерными для тюркоязычной поэзии четверостишиями, большей частью типа рубаи.

Философия суфизма породила богатую литературу на арабском, персидском и тюркском языках. На ранних этапах своего существования эта литература (преимущественно поэзия) отличалась большой простотой, применением популярных в народе форм стиха и использованием народных мелодий. Это объясняется тем, что ранние суфийские поэты обращались в первую очередь к простому люду.

Как у ранних персидских суфиев, так и среди тюрков особой популярностью пользовалось четверостишие. В известных четверостишиях среднеазиатского суфия Ахмада Ясави (ум. в 1166 г.), которые вошли в сборник «Диван-и хикмат» («Собрание мудростей»), описываются с назидательными целями некоторые якобы подлинные события из жизни пророка (Мухаммеда) и самого ходжи Ахмада Ясави. Другая часть стихов — лирического содержания. В них, как обычно принято в суфийской литературе, с помощью выработанной и четко определенной

204

системы образов-символов описываются различные ступени экстатического состояния.

Ахмад Ясави был популярным в течение ряда веков суфийским шейхом, основателем дервишеского ордена Джахрия. Многие стихи, входящие в сборник «Диван-и хикмат», принадлежат не ему, а его последователям и ученикам (существует мнение, что Ахмад Ясави вообще сам не писал стихов). Все рукописи и многочисленные позднейшие печатные издания отличаются друг от друга, так как «Диван-и хикмат» был составлен довольно поздно, и хикматы Ахмада Ясави долгое время существовали в устной передаче, претерпевая при этом неизбежные искажения. Поэтому с полным основанием можно считать «Диван-и хикмат» плодом литературного творчества ряда поколений суфийских авторов. Обращаясь главным образом к слушателям из народа, суфийский поэт, естественно, использовал привычные для аудитории поэтические формы, часто облекал свои поучения в форму притч, перелагал, придавая им новый смысл, уже существовавшие стихи. Поэтому собрание стихов, приписываемых Ахмаду Ясави, представляет собой своеобразный сплав самых разнородных элементов, среди которых можно выделить более древние и более поздние.

Дошедшие до нас памятники раннего периода классической поэзии показывают, как происходили разработка и усвоение основных принципов нового мировоззрения, связанных с принятием ислама — сложного сочетания религии, философии и права. Арабо-персидская поэтика, ставшая в дальнейшем одним из главных составных элементов классической поэзии на языке тюрки, завоевывает здесь ведущие позиции. Одновременно с этим складывается прочное равновесие между природными свойствами тюркских языков и нормами стиха, первоначально выработанными применительно к иноязычным поэтическим образцам. Все это определило условия, позволившие арабо-персидской поэтике утвердиться в тюркоязычной среде, что вызвало в дальнейшем появление выдающихся самобытных художественных произведений.

РАЗДЕЛ IV. ЛИТЕРАТУРЫ БЛИЖНЕГО ВОСТОКА И СРЕДНЕЙ АЗИИ III—XIII ВВ.

205

ВВЕДЕНИЕ (Мелетинский Е.М.)

Арабское завоевание, распространившееся к концу VIII в. на огромную территорию в Передней и Средней Азии, Северной Африке и Юго-Западной Европе, было историческим событием огромного значения.

Объединение арабских племен, из которых многие стояли еще на стадии разложения первобытнообщинного строя, и последующая экспансия происходили под знаменами новой надплеменной религии — ислама. Хотя само обращение в ислам во многих случаях не было насильственным, подавляющее большинство покоренных народов приняло мусульманство, или надеясь ослабить поборы и притеснения завоевателей, или привлеченное его кажущимся демократизмом. Изучение Корана, притом только в оригинале, стало краеугольным камнем образования, основой религиозно-этического воспитания.

Коран как литературный памятник оказал большое влияние на формирование единого арабского языка и распространение его в странах Азии и Африки. Толкование Корана в широком масштабе дало начало ряду отраслей средневековой мусульманской науки и письменности: богословию, языкознанию, стилистике и риторике, мусульманской философии, социологии и т. п.

В Средние века Коран и многочисленные комментарии к нему стали источниками большинства жанров религиозного фольклора в странах мусульманского Востока. Центральное место в этом фольклоре занимала фантастическая жизнь библейских и древнеарабских пророков и патриархов, упомянутых в Коране. Этот цикл известен под названием «Кысас аль-Анбия» («Рассказы о пророках»). Не меньший интерес представляют коранические легенды о Хызре, Зулькарнайне, Лукмане, семи спящих отроках и др., получившие в дальнейшем устное хождение или ставшие сюжетообразующими мотивами художественной литературы. Особенно популярен в персоязычной и тюркоязычной литературе коранический вариант легенды об Иосифе Прекрасном. Существует большая серия эпико-романических поэм «Юсуф и Зулейха», темой которых, как и в Коране, является драматическая судьба Иосифа (Юсуфа).

Поэтическое достоинство Корана отметил Гёте в своей незаконченной трагедии «Магомет», в особенности в «Западно-восточном диване». Большой интерес представляет вольная обработка Корана А. С. Пушкиным («Подражание Корану»).

Коран переведен на все европейские и другие языки.

Несомненно существующая общность некоторых культурных традиций у народов, исповедующих ислам в Малой и Средней Азии, в Северной Индии (современный Пакистан) и т. п., восходит в конечном счете к распространению Корана и созданию теократической государственности — Халифата. Таким образом, были заложены основы того, что условно называют «мусульманской культурой», но что в действительности было и осталось довольно пестрым культурным конгломератом. Лишь на короткое время, главным образом при Омейядах (661—750), исламизация и арабизация заставили замолчать, уйти в тень местные традиции, но в IX—X вв., начиная с Аббасидов, они возродились с новой силой, особенно в Иране и Средней Азии, и сами оказали ощутимое влияние на культуру арабов. Местные традиции, литературные и религиозные, были одним из источников, питавших различные оппозиционные секты в исламе и философское вольнодумство.

С довольно употребительным понятием «арабская культура Средних веков» следует обращаться так же осторожно, как и с понятием «мусульманская культура», причем эти два понятия не следует отождествлять.

Прочно, казалось бы, исламизированные иранцы с X в. развивали оригинальную литературу на новоперсидском языке; многие евреи, не приняв ислама, писали по-арабски. Среди самих арабов оставалась группа христиан (арабом-христианином был, например, виднейший панегирист Омейядов — аль-Ахталь).

В создании и развитии арабской культуры принимали участие не только арабы, но и сирийцы, копты, иранцы и таджики, греки, евреи, испанцы — подданные Халифата.

Арабский язык долго удерживался на Востоке в качестве языка науки и философии, выступая в той роли, которую на Западе играла латынь. Запад использовал, таким образом, в качестве культурного койнэ язык поверженной древней цивилизации, а Восток — язык народа,

206

только что вышедшего на широкую историческую арену.

Более длительное и широкое использование арабского языка в науке, чем в литературе, привело к тому, что, например, термин «арабская философия» часто применяется по отношению к более обширному географическому ареалу, чем «арабская литература». Это не совсем правомерно, так как есть возможность говорить отдельно о философии иранцев и таджиков, евреев и даже выделить философскую школу в арабской Испании. Но в то же время следует отметить отчетливое единство и тесную связь между местными явлениями арабоязычной философии.

Все вышеприведенные оговорки необходимо учитывать для правильного понимания вклада средневековых арабов и тех, кто вошел в их культурную орбиту, в литературу обширнейшего ареала. В этом обширнейшем ареале в VIII—XII вв. происходил исторический процесс, в результате которого были смяты границы старых культурных регионов (сирийско-коптско-еврейский, ирано-таджикский и т. д. и т. п.) и развернулось активное их взаимодействие под арабской гегемонией. Традиции, восходящие к поздней античности, были либо оборваны, либо коренным образом переработаны, уступая напору языка, религии и героической племенной поэзии арабов. В результате этого окончательно завершился переход от античности к «чистому» Средневековью на Ближнем и Среднем Востоке.

Вместе с тем, вопреки мусульманскому фанатизму, расцвет светской средневековой культуры начался здесь раньше, чем на Западе, а арабы, иранцы раньше своих западных собратьев сумели оценить и обогатить некоторые элементы древневосточного и античного (эллинистического) культурного наследия и даже передать их Западу. В литературе арабов и особенно иранцев в X—XII вв. были весьма ощутимы черты свободомыслия и гуманизма. Этими чертами указанная литература в известной мере предвосхитила западноевропейский Ренессанс.

На первых порах мусульманские фанатики противились даже развитию богословской схоластики в исламе (калама). Но схоластика развивалась начиная с VIII в., и в среде ученых богословов оказалось немало таких (мутазилиты), которые, будучи противниками греческой философии, становились на свой лад «свободомыслящими». Они постулировали свободу воли человека и элемент необходимости в деятельности божества, которого они себе при этом представляли как достаточно отвлеченное творческое начало, лишенное всякой наивной антропоморфности. Попытка примирения мусульманской ортодоксии и рационализма в учении аль-Ашари (X в.), сделавшего большой крен в сторону индетерминизма и окказионализма, была признана официальной догмой ислама.

Следующий шаг был сделан так называемыми «чистыми братьями» (Басрийская школа X в., не исключена их связь с исламистами), стремившимися к сочетанию мусульманской ученой схоластики с мистическим неоплатонизмом, неопифагоризмом и некоторыми чисто формальными элементами учения Аристотеля. В X—XII вв. выросла мощная школа философов-перипатетиков. Обратившись к глубокому изучению Аристотеля, они, правда, сохраняли элементы неоплатонизма, признавали птолемеевскую космогонию, вплетали в свои теории и различные «восточные» традиции. Но зато в учении Аристотеля они выделяли и развивали прежде всего его строгую логику и натурфилософскую проблематику. Реальные успехи математики, естествознания, медицины, сочетавшиеся, правда, с увлечением астрологией и алхимией, способствовали тому уважению к опытному знанию и человеческому разуму, которое свойственно некоторым философам средневекового Ближнего Востока. В отличие от западных схоластов, считавших философию служанкой богословия, здесь преобладала концепция их равноправия (теория «двоякой истины») и законности их несовпадения, отчасти из-за недоступности философии для толпы. К арабской философской школе принадлежат арабы аль Кинди, Ибн Баджжа (Авемпас), Ибн Туфейль (Абубацер), Башшар ибн Рушд (Аверроэс), тюрки, таджики и иранцы аль Фараби и Ибн Сина (Авиценна), Омар Хайям (ученый, философ и поэт), евреи бен Габироль (Авицеброн) и Маймонид. Крупнейшими являются Ибн Сина и Ибн Рушд. Ибн Сина считал, что мир, возникая путем эманации из божества, по своей сущности материален и вечен. Загробную жизнь он признавал только в чисто духовном смысле. В понимании божества у него были элементы пантеизма. Вселенную он представлял себе как иерархическую цепь, начиная с царства минералов и кончая человеком. Теория универсалий Ибн Сины впоследствии была принята европейской схоластикой. Ибн Рушд высмеивал все определяющую божественную волю мутакаллимов и признавал строгую необходимость и закономерность в природе, вечность материи и формы и известную ограниченность роли творца (его функция — проявление возможности, он — идеальная конечная причина); он противопоставлял развитие из первичной материи творению из ничего. Придерживаясь учения о едином, всеобщем человеческом интеллекте, Ибн Рушд не признавал личного бессмертия и мифов о воздаянии в загробной жизни, воскресения и т. д.

207

Арабские философы способствовали возрождению интереса к античной философии в Западной Европе и оказались передаточным звеном между античной философией и европейским аристотелизмом. Первые переводы арабских авторов на латынь были сделаны в XII в., а с XIII в. арабские философы приобрели огромную популярность в Западной Европе, особенно Ибн Рушд. Вдохновителем западноевропейских аверроистов был Сигер Брабантский (конец XIII в.), боровшийся против восторжествовавшего в католической схоластике томизма. Аверроисты были сторонниками светского знания, своеобразной фрондой против католической ортодоксии.

Но гуманистами европейского Ренессанса их аверроистические предшественники воспринимались как обычные схоласты, и Аристотель и перипатетики стали к тому времени символом средневековой схоластики.

Арабская философия и научная проза, как это вообще характерно для средневековой культуры, не были лишены художественного элемента, определенного стилистического мастерства.

Но в сфере чисто художественной гегемония, несомненно, принадлежала поэзии, притом поэзии лирической. Вклад арабов в развитие лирики в Передней, Средней и отчасти Южной Азии очень велик. Основу этого вклада составляли арабские племенные традиции, восходящие к доисламской эпохе. Речь идет о знаменитых касыдах, распространявшихся до X в. устно и содержащих в синкретически неразвернутом виде элементы панегирика, поучения, песен — хулительной, застольной, любовной и т. д., в целом окрашенных в героические тона. Касыды исключительно своеобразны, но некоторые их черты — преобладание славословия и хуления (которым, видимо, еще приписывалась магическая сила), сочетание бережно хранимой основы с довольно изощренной и притом ритуализированной формой, отчетливого авторства со строгим соблюдением традиционной поэтики, метафоричности с лапидарностью — роднят арабскую племенную поэзию с архаической лирикой древнекельтских скальдов. Скальдическая и бардическая лирика, однако, пришли в упадок с введением христианства и развитием феодальных отношений, а арабская, наоборот, вместе с исламом и теократическим феодализмом халифов получила широкое распространение и толчок к дальнейшему развитию.

При дворах халифов получили, оторвавшись от племенных корней, новое применение панегирики и сатиры, возник стойкий на Востоке институт придворных панегиристов. В это же время в самой Аравии расцвела любовная лирика (газель), в том числе так называемая узритская с ее культом платонической любви к даме, с окружающими ее легендами о влюбленных поэтах, их несчастной судьбе. Замечательно, что некоторые особенности этой лирики, включая указанные легенды, напоминают поэзию провансальских трубадуров. Мекканского поэта Омара, у которого любовная тема сочеталась с эпикурейскими мотивами, академик И. Ю. Крачковский называет «миннезангом до миннезанга». Областью непосредственного взаимодействия и взаимовлияния арабских и западноевропейских традиций стал Кордовский халифат.

Дальнейшее развитие арабской лирики в значительной мере определялось борьбой бедуинской традиции, ориентированной на доисламскую лирику как на классический образец, и движения «Обновления», представленного главным образом пишущими по-арабски иранцами. В поэзии последних (Башшар ибн Бурд, Абу Нувас и др.) оппозиция политическому господству чисто арабского элемента соединялась с поисками новых, более гибких поэтических форм (например, развитая элегия, застольная поэзия, «охотничьи» касыды и т. п.), расширением тематики и т. п. Поэзия «Обновления» — это звено в развитии не только арабской, но и персидской лирики. Вообще влияние арабской лирики на персидскую было велико, от арабов, в частности, идет квантитативная метрика (араб. — аруд, перс. — аруз), правда, принявшая в персидской поэзии специфические формы. Нельзя отрицать влияние арабских касыд, арабской панегирической поэзии и т. п., но любовную лирику иранцев и таджиков никак нельзя сводить к лирическому зачину (насиб) касыды. Здесь была и своя традиция любовной поэзии, так что не исключалось и обратное влияние (возможно, на любовно-эпикурейскую поэзию в Хиджазе).

Несомненно, чисто иранским, народным по происхождению является популярный жанр четверостиший (рубаи), многие из которых приписываются знаменитому персидскому лирику и философу Омару Хайяму. Рубаи часто использовались для выражения философского раздумья, но одновременно был разработан и своеобразный жанр философской касыды (Насир Хосров Алави и др.). Замечательная персидская философская лирика отчасти питалась еретической идеологией, вроде карматства — исмаилизма, философским свободомыслием, а также суфизмом, который у персов принял гораздо более оппозиционный по отношению к исламской ортодоксии характер, чем у арабов. В популярных у суфийских поэтов четверостишиях большое место занимает эротика и воспевание вина, трактуемые, однако, символически с точки

208

зрения суфийского мистицизма (любовь к богу, питье из источника мудрости и т. п.). Некоторыми чертами суфийская лирика предвосхищает отдельные явления европейской поэзии, например лирику «нового сладостного стиля» в Италии. В эпическом жанре вклад самих арабов был гораздо меньше, чем в лирическом. В доисламский период арабы не знали героического эпоса. Их генеалогические предания и устные хроники («Дни арабов») были совершенно заслонены касыдами. Не случайно именно легенды о древних арабских поэтах — Антаре или Маджнуне — легли в основу дальнейшего эпоса.

«Жизнеописание Антара», в котором древние родоплеменные предания дополнены многочисленными авантюрно-рыцарскими эпизодами и невероятным повествованием о победоносных войнах Антары с христианами, является уникальным в арабской литературе героико-романическим эпосом; памятник этот в жанровом отношении напоминает (вероятно, не случайно) французские жесты, немецкий шпильманский эпос и т. п. Упомянутая легенда о любви Маджнуна и Лейлы стала сюжетом романической поэмы уже на иранской почве. В области эпической поэзии иранцы оставили арабов далеко позади. Героико-романический эпос на новоперсидском языке опирался на свою традицию и широко использовал доисламские мифологические, отчасти связанные с зороастризмом, и исторические, славящие древнеиранских царей и героев сюжеты. Питаемая антиарабскими настроениями иранская эпическая поэзия X в. стала орудием своеобразного «возрождения» своей древней традиции. Это прежде всего относится к своду «Шах-наме», завершенному Фирдоуси в виде монументальной эпопеи. У Фирдоуси при этом дело идет не только о прославлении древнеперсидских героев, но и об утверждении гуманных идеалов, противостоящих общественному злу. Монументальная эпопея Фирдоуси стадиально как бы эквивалентна западноевропейскому героическому эпосу, но вместе с тем заметно превосходит его не только масштабом, но и своеобразным художественным и идеологическим синтезом, широтой философско-этической концепции.

В эпопее Фирдоуси встречаются любовно-романические эпизоды, но романический эпос как особый жанр был разработан другими поэтами — Унсури, Гургани и в особенности великим поэтом Низами из Азербайджана. Романический эпос, так же как и лирическая поэзия, создавался на персидском языке (дари или фарси) не только иранцами или таджиками, но и азербайджанцами, индийцами, афганцами, среднеазиатскими тюрками. И даже впоследствии, когда совершился переход на национальные языки, персидская поэзия долго сохраняла значение классического образца.

Восточный романический эпос в жанровом отношении близок западноевропейскому стихотворному куртуазному роману. Неоднократно сравнивали «Тристана и Изольду» с поэмой Гургани «Вис и Рамин». Сходство настолько разительно, что оно даже породило предположение, впрочем маловероятное, об общем источнике. В. М. Жирмунский справедливо указывает как на известную типологическую аналогию между творчеством Кретьена де Труа и Низами (выдвижение любовной темы на фоне рыцарских приключений, изображение самой любви то как рыцарского «служения», то как болезни и безумия, элементы психологического анализа, добавим — рационалистическая этическая проблемность, ограничивающая фантастически-авантюрный элемент ролью фона), так и на то, что произведения Низами в большой мере свободны от сословно-феодальных концепций и являются порождением гораздо более развитой городской культуры.

В плане прозаического эпоса арабы сыграли большую роль как передатчики восточных, главным образом индийских, традиций сказочного фольклора и нравоучительной повести («Калила и Димна», «Варлаам и Иоасаф» и др., ср. персидские «Сказки попугая»), с этими традициями отчасти связаны и знаменитые сказочные новеллы круга «Тысяча и одна ночь».

Специфическим плодом развитой городской культуры является получивший распространение сначала в арабской, а затем также в еврейской и персидской литературах жанр макамы — плутовской новеллы. Западноевропейский эквивалент макамы был создан уже за пределами Средневековья, отчасти на фоне литературы Возрождения и барокко. Если отвлечься от восточной специфики (она выражается во многом, а также в том, что герой — деклассированный «интеллигент», литератор), то в стадиальном плане макамы как бы занимают промежуточное положение между циклами анекдотов об Уленшпигеле, попе Амисе и т. п. и испанским плутовским романом XVI—XVII вв. Наконец, больших высот арабская и персидская литературы достигли в области философско-дидактической поэзии и прозы. Здесь необходимо назвать крупнейшего восточно-арабского поэта-философа аль-Маарри (X—XI вв.) и испано-арабского писателя-философа Ибн Туфейля (XII в.). Поэзия аль-Маарри отмечена общественным критицизмом, религиозным скептицизмом, горькими и мрачными раздумьями над человеческой жизнью. За пессимизмом аль-Маарри чувствуется гуманистическая основа. Одно из его произведений —

209

«Послание о прощении», с горькой иронией интерпретирующее коранические представления о загробном «воздаянии», многими чертами предвосхищает дантовскую «Божественную Комедию». Иной характер имеет философская повесть Ибн Туфейля, в которой изображается процесс познания и самопознания изолированной человеческой личности, своего рода «Робинзона», выросшего на необитаемом острове. При этом обнаруживается исключительная сила человеческого разума, хотя некоторые высшие ценности герой познает с помощью мистического откровения. Еще больший размах философская дидактика приобретает в ираноязычной литературе. Рядом с философской лирикой (Насир Хосров, Омар Хайям), которая упоминалась выше, с философско-этическим элементом в собственно эпических произведениях Фирдоуси, Низами и др., в XI и XII вв. развился особый жанр дидактической поэмы («Сад Истин» Санаи, «Сокровищница тайн» Низами и т. д.). В этом жанре наиболее отчетливо выявились гуманистические тенденции, присущие иранской литературе X—XII вв. в целом, отчетливый этический пафос, упорное стремление создать не лишенный утопизма образ достойного, идеального царя, гарантирующего справедливое человеческое устройство.

Говоря о литературе Ближнего Востока в Средние века, следует выделить из мусульманского мира своеобразные литературы евреев, коптов, сирийских христиан и народов Эфиопии. Коптская, сирийская и абиссинская литературы являются не только литературой христианского населения, но и литературой, сугубо сосредоточенной на христианской теме, на агиографии христианских святых и т. п. Поэтому она освещается в том же разделе, что и византийская литература. Что же касается еврейской литературы, то в ней сочетаются дохристианские библейские традиции с заметным влиянием арабо-мусульманской культуры.

В первые века нашей эры еврейская литература организуется вокруг комментариев к законодательным текстам Библии. Комментарии эти составили Талмуд, содержащий не только записи правовых и культовых норм, нравственных предписаний, хозяйственных советов, описание обычаев и т. п., но и большое количество восходящих к фольклору литературных элементов в виде легенд, сказок, притч, поговорок. В VIII в. возникло реформистское движение караимства, отвергнувшее Талмуд и создавшее свой вариант правовых комментариев к Библии.

В VII—IX вв. большое развитие получила литургическая поэзия на древнееврейском языке (эти стихи назывались пийут).

Настоящий расцвет еврейская литература, прежде всего поэзия, испытала в X—XIV вв. в арабской Испании. Евреи, поселившиеся в стране задолго до арабского завоевания, стали участниками в создании и распространении сложной и блестящей арабизированной культуры Андалусии. Они принимали особое участие в культурном обмене между западными и восточными частями Халифата, а также в деле перевода арабских писателей и мыслителей на латинский язык, бывший языком науки в Западной Европе.

Евреи писали и по-арабски, и по-еврейски. Они, как правило, ориентировались на арабские поэтические образцы — в области метрики и жанра.

Дунаш бен Лабрат (ок. 920—980) модифицировал арабский аруд и выработал еврейскую просодическую систему, отличную от пийутов. Лабрат, а также Менахем бен Сарук и Иосиф бен Авиатур принадлежали к кордовскому кругу еврейских поэтов X—XI вв. Самуил Ха-Нагида и Соломон ибн Гебироль (1021—1055) возглавили гранадский круг еврейских поэтов. Соломон ибн Гебироль — создатель еврейской философской лирики, автор философского трактата в неоплатоническом духе «Источник жизни», повлиявшего (в латинском переводе) на христианскую схоластику Запада.

Крупнейшие поэты следующего поколения — Моше ибн Эзра (1055 или ок. 1070 — ок. 1138) и знаменитый Иегуда Галеви (1080—1141) — самый крупный еврейский средневековый поэт, оказавший влияние и на испанскую поэзию. Моше ибн Эзра прославился не только как изысканный стилист, но и как автор первого теоретического сочинения по еврейской средневековой поэтике («Книга беседы и упоминания»).

Апологетике иудаизма в форме диалогов хазарского царя и представителей различных религий Иегуда Галеви посвящает написанные по-арабски «Доводы и доказательства в защиту униженной религии», но главное его наследие — многочисленные стихи панегирического, анакреонтического и элегического характера, пийуты в манере светской поэзии, а также религиозные поэмы.

Уже в XIII в. традиции светской литературы, выработанной в арабской Испании, продолжают жить в творчестве поэтов Северной Испании, Италии, Южной Франции и стран Переднего Востока.

Иегуда Алхаризи (1165—1225) и Иммануил Римский (ок. 1268—1330) используют для своих стихов форму макамы. Иммануил Римский испытал влияние и итальянской литературы, ввел в еврейскую поэзию форму сонета, выступил в подражание Данте с поэмой «Ад и Рай».

210

Развивается дидактическая и сатирическая проза, включающая, в частности, блестящую пародию на Талмуд жившего в Италии Калиномоса бен Калиомос.

Крупнейший средневековый испано-еврейский мыслитель Моисей Маймонид (1135—1204) с позиций рационалистического богословия пытался примирить еврейскую религиозную традицию с аристотелизмом (написанный по-арабски «Путеводитель блуждающих»).

Как мы могли убедиться, еврейская литература в период Средневековья не имеет единого центра; она в основном тяготеет к Кордовскому халифату и развивается в тесном взаимодействии с арабской литературой. В дальнейшем сфера ее бытования меняется.

Подводя итоги, следует подчеркнуть, что в общем и целом литература Ближнего Востока, с одной стороны, проходила примерно те же фазы, что и западноевропейская средневековая литература, но с другой — на фоне развитой городской культуры, благодаря более раннему обращению к античным культурным традициям, влиянию еретических течений и философского свободомыслия — гораздо ранее проникалась гуманистическими идеалами и подошла к разработке той проблематики, которая стала доступной Западу уже в эпоху Возрождения.

ГЛАВА I. АРАБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Фильштинский И.М.)

210

Под арабами до VII—VIII вв., т. е. до возникновения ислама и его завоеваний, мы подразумеваем население Аравийского полуострова, как кочевников, так и оседлое. В ходе завоеваний огромных территорий от границ Франции на Западе до границ Китая на Востоке племена Аравии частично переселились в покоренные страны, главным образом в Сирию, Месопотамию, Южный Иран, Египет, Северную Африку, и постепенно слились с местным населением. При этом некоторые покоренные народы по прошествии нескольких веков полностью «арабизировались», другие восприняли у завоевателей религию и некоторые элементы языка и культуры (жители Ирана, тюркское и иранское население Средней Азии и Закавказья) и, наконец, третьи сохранили свою культурную, религиозную и языковую самобытность (армяне, грузины и т. д.).

Таким образом, завоеватели и арабизировавшееся население завоеванных областей образуют сплав, ставший позднее этнической основой при образовании современных арабских народов. VIII—XII вв. — время наивысшего культурного расцвета арабских провинций Халифата вошло в историю как классический период арабской литературы.

Письменный арабский язык классического периода складывался на основе племенных диалектов Аравии, причем в его формировании значительную роль сыграли древняя поэзия и Коран. В устной речи жители арабских областей Халифата пользовались местными диалектами, различия между которыми, очевидно, были весьма значительны. На классическом арабском языке написана богатейшая научная и художественная литература. Почти все образованные люди Халифата вне зависимости от этнической и религиозной принадлежности писали на литературном арабском языке, который, подобно латыни в средневековой Европе, был для народов Ближнего и Среднего Востока международным языком.

---

Дата добавления: 2015-10-16