История всемирной литературы 20 страница

В отличие от Хань Юя, Лю Цзун-юань был близок к философскому синтезу. Он писал: «Конфуцианство обрядом установило благость и долг, утратить это бедственно. Буддизм догмой утвердил сознание, лишиться этого погибельно». В его понимании учение, Дао, включает в себя избранные элементы и конфуцианства, и даосизма, и буддизма. В этом Лю Цзун-юань был истинным сыном танского времени, когда китайская культура охотно вбирала в себя чужеземные влияния и в музыке, и в танцах, и в скульптуре, и в религии, и в обычаях.

Лю Цзун-юань не боролся с даосизмом, и с конфуцианским каноном наравне почитал книги Лао-цзы и Чжуан-цзы. В общественной деятельности Лю Цзун-юань не уступал в активности Хань Юю. Он не шел на компромиссы и последние одиннадцать лет жизни провел в ссылке. Ссылка еще более углубила его буддийскую созерцательность и отрешенность, но не обезоружила полностью; литература тогда стала главной областью его деятельности.

Славятся притчи и басни Лю Цзун-юаня. Он продолжил традицию Древности, особенно любимого им Чжуан-цзы в этом жанре. Опала, казалось бы, заставляла его быть осмотрительным. Но вопреки этому произведения его смелы, сатиричны и не уходят от главных вопросов времени. Социальная несправедливость обличается в рассказе «Нечто об охотнике за змеями». В притче «Садовник Го-Верблюд» порицается глупое, бездарное управление народом. Басни о животных (об олене, осле, крысах и др.) предостерегают от превратностей судьбы.

В ссылке в Юнчжоу, в стенах буддийского храма, Лю Цзун-юань создает «пейзажные записки». Предшественники в этом жанре, разумеется, были: например, Ли Дао-юань с его «Комментарием к «Книге Вод». В этих небольших зарисовках-картинках постоянно чувствуется присутствие человека — природа окрашена его настроением. Чувство тоски по родине не покидает поэта, свое настроение он чаще всего передает своеобразным тоном повествования.

Опальный Лю Цзун-юань не мог собирать учеников и последователей, но литераторы южных провинций Китая явно находились под его влиянием. Самым значительным показателем успеха сочинений Лю Цзун-юаня было уважение друга-противника Хань Юя, высоко ценившего его литературный дар. На кончину Лю Цзун-юаня в 819 г. — ему было только 46 лет — Хань Юй откликнулся эпитафией и надгробной надписью.

Через пять лет — в 824 г. — ушел из жизни и Хань Юй. После них литературное движение гувэнь начало угасать.

Гражданственные устремления сторонников движения за гувэнь в конце IX в. унаследовали авторы сатирических произведений, так называемых «мелочей» (сяо пиньвэнь) — Пи Жи-сю (ок. 834—883), Лу Гуй-мэн (ум. 881), Ло Инь (833—909).

Хрестоматийны гневные афоризмы Пи Жи-сю:

«В старину убивали человека — гневались; ныне человека убивают — и смеются.

В старину чиновников ставили — разгонять разбойников, ныне чиновников ставят — разбойничать.

В старину тот, кто правил людьми, на себя взваливал всю Поднебесную, и люди скорбели о нем; ныне же те, кто управляет людьми, сами взгромоздились на Поднебесную, и люди скорбят о ней».

С падением танской династии идейные устремления движения за гувэнь были забыты, а самого Хань Юя помнили только как поэта. Лишь спустя триста лет, в XI в., поднялась новая волна литературного движения, которая сделала имена Хань Юя и Лю Цзун-юаня своим знаменем, а их произведения ввела в число самых чтимых книг китайской литературы.

132

ТАНСКАЯ НОВЕЛЛА

Одним из жанров, появившихся в танский период, была новелла, известная в современном китайском литературоведении как «чуаньци» (букв. — передавать удивительное). Ученые полагают, что термин этот произошел от названия позднетанского (вторая половина IX в.) сборника Пэй Сина «Рассказы об удивительном» («Чуаньци»). Когда он был распространен на все новеллы, установить с точностью не представляется возможным, но уже Тао Цзун-и (XIV в.), составитель литературного свода «Хранилище прозы» («Шо фу»), куда вошли многие танские новеллы, пользуется «чуаньци» как термином. Окончательному закреплению его за танскими новеллами много способствовали работы Лу Синя. В танскую же эпоху новеллы назывались «сяошо». Этим термином обозначался довольно обширный круг литературы преимущественно дидактического характера.

Однако для авторов и их читателей всякая рассказываемая история должна была быть прежде всего новой и необычной. Именно эти качества делали ее достойной внимания и записи.

Чуаньци, как правило, невелики по размеру, их отличает занимательность сюжета и динамичность действия. Каждая история может быть прочитана «в один присест». Все эти качества в сочетании с обязательной новизной сюжета роднят чуаньци с европейской новеллой.

В настоящее время танскими признаны 79 рассказов. Многие новеллисты известны как авторы всего лишь одной-двух новелл. Значительное число авторов (24) и сравнительно небольшое количество новелл, а также сведения об утерянных полностью или частично сборниках (известно, например, что раннетанский сборник Ню Су «Записки о слышанном» состоял из 10 свитков, а сейчас от него остались только две новеллы) невольно наводят на мысль, что сохранилась лишь небольшая часть ранее существовавшей богатой новеллистической литературы, и можно лишь утешать себя тем, что до нас дошли лучшие образцы. Однако сохранившиеся варианты одного и того же сюжета, а также в большой мере компилятивный характер позднетанских сборников (сборник Чэнь Ханя «Собрание слышанного об удивительном» состоял, например, в основном из новелл более ранних авторов) позволяют предположить, что, несмотря на определенные потери, мы располагаем довольно полным собранием танских новелл. Наибольшее количество текстов вошло в составленный в 977 г. сунский литературный свод «Обширные записи годов Тайпин», к которому восходят в основном все более поздние своды.

Если вопрос авторства в большинстве случаев можно считать решенным, то биографических сведений о создателях «сяошо» почти нет. Порою удается лишь приблизительно определить время жизни того или иного новеллиста, причем весьма ценными оказываются обстоятельства, сообщаемые рассказчиком в самой новелле. Однако, несмотря на скудость конкретного биографического материала, можно с определенностью

утверждать, что все известные нам новеллисты принадлежали к чиновному сословию и занимали различные посты на государственной службе.

Танская новелла — это прежде всего занимательная история, мастерски рассказанная. Она возникла в результате трудолюбивых переработок ранее существовавших жанров — заметок, анекдотов и созданного великим Сыма Цянем и отшлифованного впоследствии династийными историями и житийной литературой жанра жизнеописаний. Танские новеллисты заимствовали не только названия своих произведений, но и стилистические формулы. Последние указывают на близость новелл к историческим хроникам.

Моральная дидактика, характерная для многих танских новелл, усиливается в конце VIII — начале IX в., в период, последовавший за мятежом Ань Лу-шаня. Эти столь близкие события вызывают у авторов многих рассказов протест, они обращаются к проповеди гражданских добродетелей конфуцианской морали как к средству спасти страну от внутренних раздоров и разорения. Новеллисты не довольствуются теперь скрытой формой поучения, заложенного в каждом сюжете, и все чаще прибегают к прямой проповеди и откровенно назидательным концовкам. Рассказчики не ищут внешнего блеска и утонченности стиля. Их искусство в другом — в той изобретательности и выдумке, в той свободе и оригинальности, с которой они обрабатывают уже известный сюжет. Чаще всего мы не знаем источника, из которого черпали свои сюжеты новеллисты, но там, где мы можем сравнить ранний вариант рассказа с танской новеллой, нельзя не признать высокого мастерства ее автора.

Характерная черта танской новеллы в целом — тяготение к «исторической точности»; убедить читателя в истинности рассказываемого призваны ссылки авторов новелл на личное знакомство с родственниками или друзьями героев; порой рассказчик выступает и как участник описываемых им событий (Ли Гун-цзо — в новеллах «Древняя книга гор и рек» («Гу Юэ ду цзин») и «История Се Сяо-э», неизвестный автор «Путешествия в далекое прошлое», Ван Ду — в «Древнем зеркале»).

Периодом наивысшего расцвета жанра следует считать конец VIII в., время, оставившее и наибольшее количество имен (15 из 24). Среди них, кроме уже упоминавшихся, имена Чэнь Хуна, автора «Повести о вечной печали» и «Истории старца из восточной столицы» — новелл, посвященных правлению Сюань-цзуна и трагической судьбе красавицы Ян-гуйфэй; Шэнь Я-чжи, друга известных танских поэтов Ли Шан-иня и Ду Му, а также прославленного Хань Юя; Ли Гун-цзо, одного из популярнейших новеллистов этого периода, автора «Правителя Нанькэ», «Истории Се Сяо-э», а также двух других новелл; Сюэ Юн-жо, автора сборника «Собрание удивительного» и многих других. Новеллы, созданные в этот период, выделяются вниманием к человеку и высокими литературными достоинствами.

Любовь, взятая в различных аспектах, составляет основное содержание более трети общего количества дошедших до нас рассказов. Это прежде всего история любви богатого и знатного юноши к девушке благородного сословия, как, например, история о «Душе, покинувшей тело», или «Чжэн Дэ-линь». Сюжет этих новелл строится на переплетении любовного мотива с мотивом женитьбы: препятствием к немедленному соединению влюбленных в браке является обычно желание родителей девушки выдать замуж в семью побогаче и познатнее. В новелле «Душа, покинувшая тело» («Ли хунь цзи»), «духовная душа» (хунь) покидает тело девушки и следует за возлюбленным, а тело выглядит больным, потому что в нем живет теперь лишь «плотская душа» (по), и остается с родителями. Юноша принимает пришедшую к нему душу за живую девушку. Влюбленные бегут в столицу, где юноша выдерживает испытания и получает должность на государственной службе. Он живет счастливо с «молодой женой», у них рождаются два сына (знак благословления небом их любви), но однажды «жена» просит отвезти ее домой к родителям, перед которыми она чувствует себя виноватой. И только когда они приезжают в родительский дом, муж узнает, что девушка вот уже пять лет как из-за болезни не покидает своей комнаты. На виду у удивленных мужа и родителей две девушки соединяются в одну и счастливые родители благословляют ее замужество.

Есть также истории о любви между супругами, верной и стойкой, над которой не властны ни разлука, ни сама смерть. Таковы новеллы «Белая обезьяна» и «Дочь Ци Туя».

Существует группа новелл на тему запретной любви и супружеской измены. Примечательно, однако, что истории о запретной любви носят, как правило, мирный характер, в большинстве случаев конфликт разрешается в пользу влюбленных, нередко при прощении и с согласия третьей стороны. Исключение составляет лишь рассказ Хуанфу Мэя «Бу Фэй-янь», который кончается трагической смертью героини, преданной своей служанкой и забитой насмерть мужем, подкараулившим влюбленных.

По представлениям танских новеллистов, любовь безраздельно правит миром и находит свои жертвы повсюду: в богатых и знатных семьях

(«Повесть об Ин-ин»), среди беззаботной молодежи Чанъани («Повесть о красавице Ли»), торговцев («Чжэн Дэ-линь»), профессиональных певиц и актрис. Иногда рассказ заканчивается трагически, как, например, история любви изящной и нежной Хо Сяо-юй из одноименной новеллы Цзян Фана. Героиня понимает, что рано или поздно она должна будет расстаться со своим возлюбленным, который вступит в выгодный брак с девушкой из богатого и влиятельного дома. И она лишь просит Ли И не торопиться с этим браком. Но слабохарактерный юноша не решается противиться матери, нашедшей ему невесту, и оставляет Хо Сяо-юй, которая от тоски тяжело заболевает и умирает на руках потрясенного горем Ли И. Новелла поэтична и преисполнена большим чувством.

Среди любовных новелл мы находим также рассказы о любви божества к человеку («Книжник Цуй»), о любви между человеком и животным, принявшим человеческий образ («Сунь Кэ»). Авторы наделяют своих необычных героев и их переживания подлинной человечностью.

Довольно многочисленную группу составляют новеллы о снах. Темой их может быть вещий сон, как в рассказах «Волшебное изголовье» Шэнь Цзи-цзи или «Правитель Нанькэ» Ли Гун-цзо. С мотивом сна нередко переплетается мотив связи человека с миром божеств и духов, как в новеллах «Старуха Фэн из Луцзяна», «Цэнь Шунь» Ню Сэн-жу или «Записки о странных существах, встреченных ночью в Дунъяне» (автор неизвестен). Древняя вера в духов умерших и различные божества, вмешивающиеся в жизнь людей, проступает в них в наивной поэтичности и подкупающей непосредственности. Авторы новелл своими необыкновенными историями стремятся, как могут, объяснить читателю явления продолжающего оставаться для человека загадкой мира.

Мотив сна используется в танских чуаньци и в несколько иной функции. Сон рассматривался даосами как особое духовное состояние человека, когда его сознание и его чувства полностью выключаются из внешнего мира и он погружается в созерцание своей души, постигая внутренним взором неведомые дотоле глубины духовной жизни, прозревая свою судьбу, убеждаясь в иллюзорности внешнего мира. Находясь в кругу житейских представлений, герой новеллы Шэнь Цзи-цзи считал, что великий муж является в этот мир, чтобы замечательными делами прославить свое имя. Он становится полководцем, затем первым министром, пьет из священных сосудов, услаждает слух изысканной музыкой. «Возвеличить свой род, обогатить свое семейство — вот что считаю я счастливым уделом»; но эти идеалы уступили место новым представлениям о цели и смысле человеческой жизни, основанным не на внешнем авторитете, не на мотивах кажущейся выгоды и мнимого удовольствия. Весь рассказ призван убедить читателя в быстротечности, эфемерности земных радостей, материальных благ, славы и успехов карьеры.

Чрезвычайной популярностью у танских читателей пользовались многочисленные рассказы о поисках бессмертия. Идея личного бессмертия принадлежит даосизму: конфуцианство, как известно, считало его невозможным и заботилось о бессмертии рода.

Идеи даосизма широко проникли в литературу, смешались в ней с красочными народными преданиями. Танские новеллы о бессмертных и достижении бессмертия наполнены различными чудесами, сверхъестественными превращениями и удивительными приключениями («Не Инь-нян» Пэй Сина, «Сюй Цзо-цин» Сюэ Юн-жо).

Мятеж Ань Лу-шаня, разорение страны, ослабление центральной власти — все это вызывает беспокойство у передовой части танского общества, заставляет новеллистов задуматься над тем, как возвратиться к времени процветания и благоденствия. В новеллах позднего периода (IX в.) появляются гражданские мотивы, рассказчики рисуют своих героев отважными, решительными борцами за единство страны, против раздоров и междоусобиц («Чужеземец с курчавой бородой» Ду Гуан-тина, «Хун Сянь» Юань Цзяо). Многие новеллисты IX в. видят залог спасения в нравственном совершенствовании каждого члена общества и общества в целом, они обращаются к активной проповеди этики и морали древнего конфуцианства, прославляя в своих героях такие качества, как человеколюбие, верность клятве и данному слову, готовность прийти на помощь обиженным, честность и стремление к справедливости. Прославление конфуцианских добродетелей, их проповедь не были новостью для танских рассказов. Мы встречаемся с этим и в сравнительно ранней танской новелле («Лю И» Ли Чао-вэя). Авторы же IX в. видят в этих добродетелях основу порядка и процветания общества в целом («История Се Сяо-э» Ли Гун-цзо). Поэтому столь популярна тема долга, объединяющая ряд новелл (верность принесенной клятве и долгу справедливости в новелле «Шан Цин» Лю Чэна, верность другу в новелле «У Бао-ань» Ню Су).

На первый взгляд может показаться, что в новеллах запечатлены все основные общественные группы танского Китая. Действительно, среди героев танских сяошо мы находим чиновников,

людей, правящих страной, крестьян, торговцев, даосских и буддийских монахов, отшельников и святых. Но живут и действуют в новеллах лишь представители чиновного сословия да даосские святые, а остальные герои только названы; даже там, где им выпадает более активная роль в фабуле, они выступают в повествовании абстрактными фигурами, лишенными индивидуальных черт и сословных особенностей.

Подобное пристрастие новеллистов к «благородным» героям не связано только со знанием жизни этих слоев, хотя это обстоятельство играет не последнюю роль. Выбор героя предопределяется и тем, что, в силу особенности развития действия новеллы, он должен обладать определенной свободой передвижения и относительной независимостью своих действий и поступков. При строгой регламентации всех сторон быта и трудовой деятельности различных слоев населения в танском Китае такой необходимой свободой обладали лишь чиновники. Этим в значительной мере и объясняется «аристократичность» героев танских новеллистов.

Зато правящий класс — и здесь сказалось отличное знание новеллистами жизни этой общественной прослойки — представлен в новеллах во всем разнообразии своих отношений, занятий и интересов, в многочисленных возрастных и психологических вариантах. Рассказчики показывают нам своих героев на службе и во время досуга и развлечений, в семейном кругу и в обществе друзей, пылкими влюбленными и остепенившимися мужами.

Но при всем интересе к отдельному событию, к данному герою авторы способны раскрыть в нем лишь те черты, которые сближают его с рядом других лиц или отличают его социальную принадлежность. Индивидуальности в нашем понимании нет у авторов танских сяошо. Если герои новелл все же отличаются друг от друга, то этим мы обязаны не разнообразию типов, а несхожести ситуаций, в которые поставлен герой. Разнообразие обстоятельств раскрывает новые черты персонажа или показывает уже известные в несколько ином свете.

Любопытно, что танская новелла не дает ни одного сколько-нибудь яркого и запоминающегося отрицательного героя или героини. В этом сказалось, возможно, желание новеллистов дать своим читателям только примеры, достойные подражания. Даже рисуя недостатки своих героев, рассказчики относятся к ним без гнева и осуждения: они приемлют человеческие заблуждения и пороки. Эта снисходительность рассказчиков сообщает новеллам тон спокойного, иногда несколько грустного размышления над судьбами человека в беспокойном, удивительном мире. Конечно, некоторым персонажам свойственны хитрость, жестокость, вероломство, жадность, но этих качеств мы никогда не найдем у главных действующих лиц рассказов.

Великодушие, щедрость, сострадание к чужой боли и несчастью («Цуй Вэй», «Ду Цзы-чунь», «Ли Цзинь»), самоотверженность и верность дружбе («У Бао-ань»), умеренность, справедливость, скромность, чувство собственного достоинства, почтительность и услужливость в отношениях со старшими — вот нравственные качества героя новелл. Вместе с тем он всегда всесторонне образован: «в совершенстве владеет шестью искусствами» (знание этикета и церемоний, музыки, стрельбы из лука, управления колесницей, каллиграфии и счета), знаток поэзии и нередко сам талантливый поэт («История Лю», «Чжэн Дэ-линь»), восторженный поклонник всего прекрасного в природе («Книжник Цуй», «Сюэ Вэй»), неутомимо стремящийся к новым знаниям, к раскрытию смысла бытия, смиренный почитатель истинной мудрости («Ван Сюань-чун», «Пророчество учителя Сю»).

Мужество и решительность героев танских новелл оттеняются красотой и изяществом, нежностью и очарованием героинь. Формально сословное положение их так же разнообразно, как и героев. Однако существенно выявляются только два типа героинь: девушки и женщины свободных сословий (между женщинами из богатых семей, дочерьми торговцев и крестьянками нет особого различия) и профессиональные певицы и актрисы.

В героине танских новелл сочетается физическое и нравственное совершенство с блеском ума и талантливостью. Прославлению добродетелей и моральной чистоты героинь посвящено несколько новелл, в числе их такие, как «История Се Сяо-э» и «Ян Гун-чжэн». Умная и прелестная героиня танских рассказов смела и решительна, находчива и изобретательна, когда ей приходится бороться за свое чувство, нежна и заботлива в любви, стойко переносит выпавшие на ее долю испытания судьбы.

Авторы танских сяошо чрезвычайно внимательны в отборе мелких деталей и подробностей, каждая из них несет определенную смысловую нагрузку, раскрывая отношения между действующими лицами, психическое состояние героев, красочный, глубокий образ или картину. Деталь — начало, толчок к воспроизведению в уме и воображении целой цепи художественных и философских ассоциаций. Нельзя упускать из виду, что все, даже кажущиеся нам самыми простенькими истории написаны людьми большой литературной культуры для читателей, воспитанных на живом общении с богатейшей литературной традицией, умевших распознать ее в содержании и форме каждого произведения.

Большим завоеванием танских новелл был диалог. Герои сяошо говорят много и охотно. Не может быть сомнения в том, что речи, которыми обмениваются действующие лица рассказов, строго стилизованы. Конфуцианская традиция — а влияние ее ясно ощущается в танских сяошо — считала, что не только выбор, но и сам порядок слов в литературном произведении должен быть строго подчинен общей идее произведения. Рассказчики избегают каких бы то ни было внешних украшений, изысканности стиля и изощренности выражений. Они видят достоинство рассказа в его простоте, насыщенности событиями, динамичности действия — во всех тех качествах, которые сближают новеллу с драматическими жанрами. Недаром сюжеты таких танских новелл, как «Правитель Нанькэ», «Душа, покинувшая тело», «Волшебное изголовье», «История Хо Сяо-юй», «Повесть о красавице Ли», «Повесть о вечной печали» и многие другие, легли в основу известных драм.

Как правило, танские новеллы имеют счастливый конец: зло наказывается, справедливость и добро торжествуют, влюбленные соединяются, чтобы прожить долгую и счастливую жизнь. Лишь несколько рассказов кончаются трагически: это «История Хо Сяо-юй», «История певицы Ян» и «Книжник Цуй». Трогательность и поэтичность в изображении чувств, неприятие жестокости и несправедливости в человеческих отношениях много способствовали популярности новелл не только в танский период, но и в последующие эпохи.

136

СУНСКАЯ ПОЭЗИЯ X—XIII ВВ.

Танская династия пала в начале X в. После нескольких десятилетий междуцарствия, известных в истории Китая под названием эпохи Пяти династий, к власти пришла династия Сун (960—1279). Ослабленный недавними междоусобицами, сунский Китай вынужден был почти непрерывно отбиваться от наседавших на него кочевых и полукочевых народов и племен — киданей, тангутов, а позднее чжурчжэней. Последние нанесли в 1126 г. тяжелое поражение сунским войскам и, взяв в плен императора, захватили Северный Китай вместе с сунской столицей. Сунам удалось еще полтора столетия продержаться на Юге страны, пока весь Китай не стал добычей новых завоевателей — монголов.

Трехсотлетний период господства сунской династии, сопровождавшийся тяжелыми поражениями, разорительными контрибуциями, вся тяжесть которых падала прежде всего на крестьянство, и, наконец, расколом Китая, был вместе с тем периодом нового подъема китайской культуры, сохранившей и приумножившей многие замечательные достижения танского времени. Росли и богатели города — особенно на Юге, не знавшем вражеских набегов, процветали торговля и ремесла, в частности художественные; развивалось и совершенствовалось книгопечатание; появилась великолепная керамика; невиданного расцвета достигла живопись — произведения сунских мастеров и доныне остаются непревзойденными образцами китайской живописи; в сочинениях сунских неоконфуцианцев на новую высоту поднялась философская мысль.

Литература сунского периода по обилию достижений, по богатству и разнообразию талантов занимает в истории китайской словесности одно из самых почетных мест. Это была последняя великая эпоха в истории классической средневековой поэзии, достойно завершившая период ее расцвета. Это была пора высочайшего расцвета философско-эссеистской прозы — из восьми великих писателей, признанных китайской традицией наиболее совершенными мастерами этого жанра, шестеро приходятся на сунскую эпоху — и в то же время пора первых значительных успехов повествовательной прозы на разговорном языке, которой суждено было большое будущее.

Обогащение выразительных средств и содержания поэзии было связано прежде всего с развитием нового стихотворного жанра — цы. В отличие от старых классических стихов ши, достигших вершины своего развития в творчестве великих поэтов танского времени, стихам цы было свойственно значительно большее ритмическое многообразие. Если ши, как правило (бывали и исключения), состояли из строк с одинаковым количеством слогов (четыре, пять или семь, реже шесть), то для цы было характерно сочетание строк разной длины, к тому же допускавшее самые разнообразные их комбинации. После строгого однообразия ши ритмическое богатство цы показалось особенно заманчивым и увлекло многих сунских поэтов. На первых порах важнейшей особенностью цы была их тесная связь с музыкой, давно утраченная стихами ши; они писались на популярные мелодии, определявшие ритмический рисунок, а иногда и содержание стихотворения. В дальнейшем жанр приобрел самостоятельность, «оторвался» от музыки, но названия мелодий и соответствующие им ритмические схемы остались. Возникшие значительно позже и еще не отягощенные до такой степени грузом вековых условностей, как стихи старого стиля, цы были поначалу более свободным жанром. Любовная лирика, почти полностью ушедшая из стихов ши, нашла себе долгожданную отдушину и надолго стала главной темой цы.

Стихи цы пришли в литературу из народной поэзии. Первые литературные цы появились еще в танское время; сохранилось несколько цы, написанных Ли Бо и Бо Цзюй-и, а позднетанские поэты Вэнь Тин-юнь и Вэй Чжуан, жившие в IX в., считаются уже крупными мастерами этого жанра. Их творчество оказало большое воздействие на поэтов периода Пяти династий — авторов и составителей первой по времени антологии цы «Среди цветов» (X в.), куда были включены и цы Вэй Чжуана. На новую ступень поднялся этот жанр в творчестве Ли Юя (937—978) — самого крупного поэта этого периода. Последний правитель одного из мелких государств, на которые распался в то время Китай, он был низложен основателем сунской династии и умерщвлен после нескольких лет плена. Стихи, в которых Ли Юй рассказывает о своих злоключениях, отличаются достоверностью и конкретностью переживаний.

Такова ранняя история жанра, подлинный расцвет которого пришелся на сунскую эпоху. Если в стихах ши сунские поэты, несмотря на многие великолепные достижения, в основном следовали по стопам своих предшественников — танских поэтов, то жанр цы они сумели поднять на высоту, до них небывалую. Это не значит, конечно, что в традиционных ши сунские мастера были только подражателями: они сумели существенно расширить и обогатить тематику ши, продолжив и развив гражданскую линию поэзии Ду Фу и Бо Цзюй-и. Тяжелый труд крестьянина, жадность и лихоимство чиновников — постоянные темы сунской поэзии. С огромной силой и остротой зазвучала у сунских авторов патриотическая тема: ведь им пришлось жить в эпоху, когда встал вопрос о самом существовании Китая как независимого государства, а некоторые из них (например, Лу Ю и Синь Ци-цзи) защищали родину на поле боя. Неудивительно, что гражданский пафос в конце концов ворвался даже в чисто лирические цы, существенно потеснив (а в ряде случаев и просто вытеснив) любовную тематику. Правда, активно борясь за гражданственность и содержательность поэзии, некоторые сунские поэты впадали порой в прозаизацию и рассудочность. В этом, несомненно, сказалось влияние идей их современников и духовных наставников — неоконфуцианцев — крупных мыслителей, но посредственных стихотворцев, относившихся к искусству большей частью с безразличием, а то и просто с пренебрежением.

По праву считая себя наследниками и продолжателями великих традиций танского времени, сунские поэты с поистине неослабным вниманием изучали творения своих прославленных предшественников. Танская поэзия наложила неизгладимый отпечаток на всю поэзию сунского периода: почти каждый сколько-нибудь значительный этап в развитии этой поэзии отмечен преобладающим влиянием того или иного танского поэта, служившего образцом для подражания. Такими образцами и наставниками для сунских поэтов в разное время были Ли Шан-инь и Вэнь Тин-юнь, Бо Цзюй-и и Хань Юй, Ли Бо, Ду Фу и даже второстепенные Цзя Дао и Яо Хэ.

Первый значительный поэт сунского периода — Ван Юй-чэн (954—1001) был продолжателем традиций Ду Фу и Бо Цзюй-и. Мелкий чиновник, выбившийся из низов, служивший большей частью в самых отдаленных и глухих местах страны, он хорошо знал жизнь народа и воспевал в своих стихах нелегкий труд крестьян, выжигающих горные леса для новых полей («Песни о выжженных лесах»), горькую судьбу нищих беженцев и тяжелую солдатскую службу на дальней границе («Гляжу на снег», «Чувства при виде беженцев»). Сравнивая с жизнью народа свою жизнь чиновника, «не вспахавшего ни одного му земли, никогда не державшего в руках стрелы», но живущего в тепле и в достатке, поэт испытывает глубокий стыд за себя и свое сословие.

На общем фоне тогдашней поэзии Ван Юй-чэн выглядит одиноким; в конце X и в первые десятилетия XI в. на литературной арене почти безраздельно господствует так называемая «сикуньская школа» — группа поэтов, подражавшая образному, изысканному и нарочито усложненному стилю танского поэта Ли Шан-иня. Подражатели, среди которых не оказалось сколько-нибудь выдающихся талантов, прилежно копировали внешние черты большого и сложного мастера, однако влияние группы было длительным и достаточно сильным, особенно на поэтов, писавших в жанре цы. Первые по времени сунские мастера этого жанра — Янь Шу (991—1055) и его сын Янь Цзи-дао (1030—1106), Фань Чжун-янь (989—1055), Чжан Сянь (990—1078) — испытали воздействие не только Ли Шан-иня, но и Вэнь Тин-юня и поэтов периода Пяти династий, хотя старались писать более просто и доходчиво. Излюбленные темы их цы — разлука и тоска одиночества, бренность всего живого, грусть при виде осеннего увядания природы, иногда согретая чаркой вина.

Дата добавления: 2015-10-16