Теперь она есть

Спою тебе о жизни мира,

Где радость дышит и живёт

В любой пылинке праха…

Уильям Блейк (пер. В. Топорова)

Мэри не могла заснуть. Стоило ей закрыть глаза, как внутри что‑то обрывалось – она словно начинала падать в какую‑то бездонную пропасть и мигом просыпалась, напрягшись от ужаса.

Это произошло три, четыре, пять раз, пока она не поняла, что уснуть ей сегодня не суждено; тогда она встала, тихо оделась и выскользнула из дома, решив уйти подальше от дерева, под развесистыми ветвями которого спали Уилл и Лира.

Яркая луна стояла высоко в небе. Дул свежий ветер, и все окрестные поля были испещрены тенями летящих облаков – казалось, что это перемещаются стада каких‑то невообразимых животных. Но ведь животные просто так никуда не бегают, подумала Мэри; если вы видите, как тундру пересекает стадо северных оленей или саванну – стадо антилоп гну, вам сразу становится ясно, что они ищут корм или место, где удобно спариваться и производить на свет потомство. Их движение имеет смысл. Но эти облака двигались по чистому произволу, в результате абсолютно случайных событий на уровне атомов и молекул; их тени неслись по траве без всякой цели.

Тем не менее со стороны казалось, что такая цель есть. Облака будто осмысленно стремились куда‑то. И всё вокруг тоже. Мэри почувствовала это, хоть и не знала, какова эта цель. Однако, в отличие от нее, облака словно знали, что и зачем они делают; знали это и ветер, и трава… Весь мир казался живым и наделенным сознанием.

Мэри поднялась на холм и оглянулась назад, на болота: наступающий прилив уже подернул черные грязевые равнины с камышовыми островками сверкающей серебряной пленкой. Тени облаков были видны там очень отчетливо; они точно убегали в панике от чего‑то страшного или спешили обнять что‑то драгоценное впереди. Но что именно, Мэри не дано было узнать.

Она повернула к роще, где стояло ее дерево для наблюдений. Оно было в двадцати минутах ходьбы; Мэри хорошо видела, как оно кивает своей гигантской головой, как будто беседуя с крепчающим ветром. Им было о чем поговорить, только она не могла их услышать.

Она поспешила туда: ее заразило возбуждение ночи, и ей страстно захотелось влиться в общую жизнь. Это было то самое чувство, о котором она сказала Уиллу под конец вечернего разговора, – сейчас вся вселенная казалась живой, и все в ней было связано бесчисленными нитями смысла. Будучи христианкой, Мэри тоже ощущала эту связь; но потом, оставив церковь, она почувствовала себя свободной, легкой и неприкаянной в лишенном смысла мире.

Но за этим последовало открытие Теней и ее путешествие в другой мир; а теперь ее окружала эта тревожная ночь, где все было преисполнено цели и смысла, но Мэри чувствовала себя отрезанной от общей жизни. А найти к ней доступ не удавалось, потому что Бога больше не было.

Обуреваемая одновременно радостным волнением и отчаянием, Мэри решила взобраться на дерево и попробовать еще раз потерять себя в Пыли. Но не одолев и половины пути до рощи, она услышала какой‑то новый звук, не похожий на шум листьев и шелест травы под порывами ветра. Это был глубокий, печальный стон, будто исходящий из недр органа. А затем раздался еще и треск – что‑то рвалось, ломалось, и дерево скрежетало по дереву.

Неужели это ее обзорная башня?

Она остановилась там, где была, посреди открытого луга. Ветер сек ее по лицу, высокая трава хлестала по бедрам, мимо неслись тени облаков, но Мэри, не двигаясь, смотрела на зеленый полог листвы впереди. Трещали сучья, отрывались побеги, толстенные живые ветви переламывались, как сухие палочки, и летели на землю с головокружительной высоты, а потом и вся крона – крона того самого дерева, которое Мэри знала так хорошо, – стала клониться вбок и медленно опрокидываться.

Словно тысяча криков слились в один – каждое волоконце в коре, стволе, корнях отчаянно протестовало против этого убийства. Но дерево продолжало падать. Выпутавшись из крон своих соседей, оно точно наклонилось к Мэри, прежде чем грянуться оземь, как гигантская волна о волнолом; после падения его колоссальный ствол подскочил и снова рухнул, на сей раз окончательно, с последним протяжным стоном израненного живого существа.

Она подбежала к нему и коснулась дрожащих листьев. Вот ее веревка, а вот и остатки разбитой вдребезги платформы. Сердце у нее так стучало, что в груди было больно, однако, вскарабкавшись по знакомым ветвям, торчащим под непривычными углами, она угнездилась в самой верхней точке, до какой только смогла добраться.

Проверив надежность опорной ветки, она вынула телескоп и с его помощью увидела в небе два совершенно различных движения.

В одном направлении двигались облака, между которыми мелькала луна, а в другом, не имеющем с первым ничего общего, небо пересекал поток Пыли, причем этот второй поток был гораздо быстрее и мощнее первого. Собственно говоря, он занимал практически все небо – будто гигантская река неумолимо катила свои воды, изливаясь из этого мира, из всех миров, куда‑то в неведомую пустоту.

Медленно, словно без участия Мэри, в ее мозгу сложились отдельные кусочки головоломки.

Уилл и Лира сообщили ей, что чудесному ножу не меньше трех сотен лет. Так сказал им старик в Торре дельи Анжели.

Если судить по рассказам мулефа, шраф, питающий их самих и весь этот мир вот уже тридцать три тысячи лет, начал иссякать как раз около трехсот лет тому назад.

По словам Уилла, члены Гильдии философов, создатели чудесного ножа, проявляли небрежность, не всегда закрывая проделанные ими окна. Ведь и сама Мэри нашла такое окно; должно быть, на свете есть еще много других.

Допустим, что все это время Пыль мало‑помалу утекала сквозь раны, нанесенные природе чудесным ножом…

У Мэри голова пошла кругом, и причиной тому были отнюдь не только ветви упавшего дерева, которые сильно раскачивались под натиском ветра – вверх‑вниз, вверх‑вниз… Аккуратно убрав телескоп в карман, она обхватила руками толстую ветку перед собой и устремила взгляд на небо, на луну и несущиеся вдаль облака.

По вине чудесного ножа началась мелкомасштабная, незначительная утечка. Она вредна, и вселенная страдает из‑за нее; надо обязательно поговорить по этому поводу с Уиллом и Лирой и найти способ ее пресечь.

Но могучий поток в небе не имеет с этим ничего общего. Его вызвали совсем иные причины, и он сулит катастрофу. Если его не остановить, вся разумная жизнь погибнет. Как показали Мэри ее друзья мулефа, Пыль появилась, когда живые существа начали осознавать себя, но чтобы сохранять и приумножать ее, нужна была какая‑то обратная связь – в мире мулефа ее роль играли их колеса и древесное масло. Без этого вся Пыль давно бы исчезла. Мысль, чувства, воображение – все это развеялось и пропало бы без следа, как дым, оставив вместо себя лишь голый автоматизм; тогда в каждом из мириадов миров, где разумная жизнь теперь пылает ярким пламенем, она только померцала бы и затухла, как свеча на ветру.

Мэри остро чувствовала бремя своего нового знания. Оно пригибало ее к земле, как груз лет. Ей казалось, что она древняя‑предревняя старуха – усталая, измученная и жаждущая смерти.

С трудом выбравшись из ветвей гигантского дерева – ветер по‑прежнему мотал их из стороны в сторону, трепал ей волосы и клонил к земле траву, – она направилась обратно в поселок.

На вершине подъема она в последний раз остановилась, чтобы посмотреть на поток Пыли, гонимые ветром облака и луну, застывшую посреди небосвода.

И тут ей наконец стало ясно, что они делают; она поняла, в чем состоит их великая, неотложная задача.

Они пытались задержать поток Пыли. Ветер, луна, облака, листья, трава – все эти милые ее сердцу явления природы словно с криком бросались в борьбу, чтобы встать грудью на пути этого страшного течения, чтобы не дать частицам‑Теням покинуть вселенную, которую они так обогатили.

Материя была влюблена в Пыль. Она не хотела с ней расставаться. Предотвратить эту разлуку – вот в чем природа видела свою цель, и это же было целью Мэри.

Неужели ей и впрямь казалось, что без Бога у жизни нет смысла, нет цели? Да, казалось.

– Что ж, теперь она есть! – вслух сказала Мэри и повторила еще громче: – Теперь она есть!

Когда она снова обратила свой взгляд на облака и луну в потоке Пыли, они показались ей хрупкими и обреченными, как плотина из тонких прутиков и крошечных камешков поперек Миссисипи. Но они хотя бы пытались что‑то сделать. И будут продолжать свои попытки до тех пор, пока жива вселенная.

Мэри не знала, сколько часов назад она покинула хижину. Когда сумятица в ее душе немного улеглась и начало сказываться утомление, она медленно двинулась по склону вниз, к поселку.

На полдороге, добравшись до молодой поросли ватных деревьев, она заметила на болотистой равнине что‑то странное. Там, вместе с приливом, ровно двигалось блестящее белое пятнышко.

Она замерла, всматриваясь. Пятнышко было единственным, а туалапи всегда перемещались стаями, но во всем остальном оно очень смахивало на уже знакомую Мэри птицу: крылья, напоминающие паруса, длинная шея, – да, без сомнения, это была туалапи. Мэри никогда не слыхала, чтобы они плавали в одиночку, и потому не сразу кинулась вниз предупреждать посельчан; кроме того, пятнышко все равно остановилось. Оно застыло на воде у самой тропинки.

А потом оно разделилось надвое… Нет, просто кто‑то сошел со спины птицы.

И этот кто‑то был человеком.

Она видела его вполне отчетливо даже на таком расстоянии; луна сияла ярко, а глаза Мэри привыкли к лунному свету. Посмотрев в телескоп, она отбросила последние сомнения: это была человеческая фигура в ореоле из Пыли.

Этот человек что‑то нес – кажется, длинную палку. Он шагал по тропинке легко и быстро – не бежал, но двигался, как спортсмен или охотник. На нем была простая темная одежда, которая в обычных условиях послужила бы ему отличной маскировкой, но в телескоп Мэри видела его ясно, будто в луче прожектора.

Когда он приблизился к поселку, она поняла, что за палка у него в руках. Он нес винтовку.

Мэри словно плеснули в грудь ледяной водой. Каждый волосок у нее на теле зашевелился.

Она была слишком далеко для решительных действий: даже если бы она закричала, он бы ничего не услыхал. Ей оставалось только смотреть, как он входит в поселок, озираясь по сторонам, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться, и перебегает от дома к дому.

Чувствуя себя беспомощной, как луна и облака, пытающиеся удержать поток Пыли, Мэри мысленно взмолилась: Только не заглядывай под дерево… пройди мимо дерева…

Но он подходил к нему все ближе, ближе и наконец встал прямо напротив ее дома. Она не могла этого вынести; сунув телескоп в карман, она пустилась бежать вниз по склону. С ее губ едва не сорвался отчаянный вопль, но она вовремя сообразила, что может разбудить Уилла и Лиру, и сдержалась: ведь, проснувшись, они наверняка выдали бы себя.

Однако теперь она не видела, что делает тот человек, и это было для нее невыносимо; дрожащей рукой она вновь выхватила из кармана телескоп, но чтобы поглядеть в него, ей пришлось остановиться.

Он отворял дверь ее дома. Потом скрылся внутри, хотя Пыль снаружи еще волновалась, как дым, если провести сквозь него рукой. Мэри выждала одну бесконечную минуту, и он появился снова.

Стоя на пороге, незнакомец медленно озирал все вокруг; дерево не привлекло его внимания. Потом он сделал шаг и застыл, точно в нерешительности. Мэри вдруг осознала, как беззащитна она на пустынном склоне – прекрасная мишень для винтовки, – но его, похоже, интересовал только поселок. Поразмыслив еще минуту‑другую, он повернулся и тихо двинулся вперед.

Она не отрываясь смотрела, как он идет по тропинке; ей было очень хорошо видно, как он шагнул птице на спину и сел, скрестив ноги, а та развернулась и заскользила прочь. Спустя пять минут они исчезли из виду.

Дата добавления: 2015-10-16