Глава четырнадцатая Знай, о чем просишь

Труд без радости низок.

Труд без печали низок.

Печаль без труда низка.

Радость без труда низка.

Джон Рёскин

Уилл и Лира проспали всю ночь и проснулись, когда солнце бросило свет на их веки. Пробудились они с разрывом в несколько секунд и с одной и той же мыслью; но, когда огляделись, кавалер Тиалис спокойно стоял рядом на страже.

– Солдаты Суда Консистории отступили, – сообщил он. – Миссис Колтер в руках у короля Огунве и летит к лорду Азриэлу.

– Откуда вы знаете? – с трудом сев, спросил Уилл. – Выходили в окно?

– Нет. Мы сообщаемся по магнетитовому резонатору. Я доложил о нашей беседе моему командиру лорду Року, – обратился Тиалис к Лире, – и он согласился, чтобы мы проводили вас к медведю, а после того, как с ним увидитесь, вы отправляетесь с нами. Так что мы союзники и будем помогать вам всем, чем можем.

– Хорошо, – сказал Уилл. – Тогда поедим вместе. Вы едите нашу пищу?

– Да, спасибо, – сказала дама.

Уилл вынул остатки еды – несколько сушеных груш и черствый ржаной хлеб – и разделил между всеми, хотя шпионам, разумеется, нужно было мало.

– А воды в этом мире, кажется, нет поблизости, – сказал Уилл. – С питьем придется подождать, пока не вернемся обратно.

– Тогда давай поскорее, – сказала Лира.

Но сперва она развернула алетиометр. Сейчас она видела символы ясно, не так, как вчера ночью, зато пальцы после долгого сна плохо слушались и двигались медленно. Есть ли еще какая-то опасность в долине? Нет, ответила стрелка, все солдаты ушли, а деревенские сидят дома. Можно было отправляться.

Под ослепительным солнцем пустыни окно выглядело странно: оно выходило на затененный кустарник. Квадрат густой зелени висел в воздухе, как картина. Галливспайнам хотелось рассмотреть его, и они были изумлены тем, что спереди его совсем не видно, а появляется оно только тогда, когда заходишь сбоку.

– Когда пройдем, надо будет его закрыть, – сказал Уилл.

Лира попыталась стянуть края пальцами, но пальцы их не находили; не смогли и шпионы, при всей своей сноровке и чувствительности рук. Только Уилл мог точно почувствовать, где проходят края, и соединил их быстро и чисто.

– Много ли миров открывает твой нож? – спросил Тиалис.

– Столько, сколько их есть, – сказал Уилл. – А выяснить, сколько их, никакой жизни не хватит.

Он надел рюкзак и первым пошел по лесной тропинке. Стрекозы наслаждались свежим влажным воздухом и, словно иглы, прошивали снопы света. Деревья сегодня раскачивались не так сильно, воздух был прохладен и спокоен, и тем поразительнее было видеть искореженные обломки гироптера, застрявшие в ветвях, труп африканского пилота, наполовину вывалившийся из двери и удерживаемый привязным ремнем, а чуть выше – обгорелые остатки дирижабля, почернелые полосы ткани, закопченные подкосы и трубы, разбитое стекло и три обугленных тела со скрюченными руками и поджатыми ногами, как будто люди изготовились к бою.

И это – только те, кто погиб возле тропы. А сверху, на скале, и ниже, среди деревьев, – другие тела и обломки. Потрясенные дети молча шли по полю боя, а шпионы на своих стрекозах, привыкшие к войнам, озирали побоище спокойнее, подмечая, как шло сражение и чья сторона понесла больше потерь.

Достигнув верха долины, где деревья стояли реже и начинались водопады с радугами, они остановились, чтобы напиться ледяной воды.

– Надеюсь, девочка дошла благополучно, – сказал Уилл. – Мы бы ни за что тебя не вытащили, если бы она не разбудила тебя. Специально ходила к святому человеку, чтобы достать этот порошок.

– Благополучно, – сказала Лира. – Вчера ночью я спросила у алетиометра. Но она думает, что мы дьяволы. Она боится нас. Жалеет, наверное, что ввязалась в это дело, но она жива и здорова.

Они поднимались наверх мимо водопадов, наполнили у одного флягу Уилла и направились по плато к хребту – туда, как показал алетиометр, ушел Йорек.

И был день долгой, трудной ходьбы – Уилл-то привык, но для Лиры он был мучителен, потому что мышцы ослабли от долгого сна. Она скорее вырвала бы себе язык, чем призналась, как ей трудно: прихрамывая, сжав губы, дрожа, она не отставала от Уилла и не жаловалась. Только в полдень, когда сели, она позволила себе закряхтеть, и то – когда он отошел, чтобы облегчиться.

Дама Салмакия сказала:

– Отдыхай. Усталость – это не позор.

– Я не хочу подводить Уилла! Не хочу, чтобы он думал, будто я слабая и задерживаю его.

– Вот уж о чем он не думает.

– Вы не знаете, – буркнула Лира. – Вы его знаете не лучше, чем меня.

– Но когда мне грубят, хорошо знаю, – спокойно сказала дама. – Послушайся меня и отдохни. Побереги свою энергию для ходьбы.

Лира хотела огрызнуться, но блестящие шпоры дамы были очень четко видны под солнцем, поэтому она промолчала.

Кавалер тем временем распаковывал магнетитовый резонатор; любопытство в Лире переселило гнев, и она стала наблюдать за его действиями. Аппарат был похож на огрызок карандаша, только из тусклого серо-черного камня, и лежал на деревянной подставке, а кавалер водил по нему маленьким смычком, наподобие скрипичного, пальцами другой руки нажимая на разные места каменного цилиндра. Никаких отметок на этих местах не было, и казалось, что он трогает их как попало, но по сосредоточенности его выражения и беглости движений Лира догадывалась, что эта работа требует не меньшего искусства, чем общение с алетиометром.

Через несколько минут шпион отложил смычок, взял пару наушников размером не больше чем ноготь ее мизинца, захлестнул провод за колок в одном конце камня, протянул к колку на другом конце и тоже намотал. Передвигая колки и регулируя натяжение провода между ними, он, по-видимому, слушал ответ на свое сообщение.

– Как он работает? – спросила Лира, когда он закончил.

Тиалис посмотрел на нее, словно решая, в самом ли деле ей интересно, а потом сказал:

– Ваши ученые, теологи-экспериментаторы, как вы их называете, вероятно, знают о явлении, которое называется квантовым сопряжением. Суть его в том, что может существовать пара частиц с общими свойствами, и все, что происходит с одной частицей, в тот же момент происходит с другой, какое бы расстояние их ни разделяло. Так вот, в нашем мире найден способ связывать все частицы в обычном магнетите, а затем расщеплять его на две части так, чтобы они резонировали. Двойник моего камня находится у лорда Рока, нашего командира. Когда я играю смычком на этом, тот точно воспроизводит звуки, и таким образом мы сообщаемся.

Он отставил аппарат и что-то сказал даме. Они отошли, разговаривая так тихо, что Лира их не слышала, но Пантелеймон сделался совой и наставил большие уши в их сторону.

Потом вернулся Уилл, и они тронулись дальше, теперь чуть медленнее, поскольку день перевалил за середину, дорога стала круче, а линия снегов ближе. Они сделали еще один привал на верху каменистой долины. Теперь даже Уилл заметил, что Лира идет из последних сил: она сильно хромала, и лицо у нее было серым.

– Дай-ка посмотрю твои ноги, – сказал он. – Если стерла, я положу мазь.

Ноги она действительно сбила и, пока он втирал мазь из кровяного мха, лежала, закрыв глаза, и скрипела зубами.

Кавалер снова занялся своим делом, и через несколько минут, отложив резонатор, сказал:

– Я сообщил лорду Року наши координаты. Он высылает гироптер, чтобы забрать нас, когда повидаетесь с вашим другом.

Уилл кивнул. Лира оставила его слова без внимания. Немного погодя она села, устало натянула носки и туфли, и они опять пошли. Еще час, и долина почти вся уже была в тени, и Уилл сомневался, найдут ли они себе пристанище до ночи; но вдруг Лира радостно вскрикнула:

– Йорек! Йорек!

Она увидела его раньше Уилла. Король медведей был еще довольно далеко, и его белый мех сливался со снегом, но когда удвоенный эхом голос Лиры донесся до него, он повернул голову, принюхался и побежал к ним вниз по склону.

На Уилла он даже не взглянул, а Лира обхватила его за шею и зарылась лицом в мех. Он заворчал басовито, так что Уилл ощутил вибрацию почвы под ногами; но Лире был сладок этот звук, и она мигом забыла о своих волдырях и усталости.

– Йорек, милый, как я рада тебя видеть! Я думала, никогда тебя не увижу… после Свальбарда… Как мистер Скорсби? Как твое королевство? Ты здесь совсем один?

Маленькие шпионы куда-то пропали; во всяком случае, казалось, что их только трое на этом сумрачном склоне – мальчик, девочка и громадный белый медведь. Словно только этого она и ждала, Лира вскарабкалась на спину, подставленную Йореком, и, гордая, счастливая, проехала на своем друге последнюю часть дороги к его пещере.

Занятый своими мыслями, Уилл не прислушивался к ее разговору с медведем, но один раз до него донесся ее испуганный возглас:

– Мистер Скорсби… не может быть! Какой ужас! Правда погиб? Ты не ошибся, Йорек?

– Ведьма сказала мне, что он отправился на поиски человека по имени Грумман, – ответил медведь.

Тут Уилл стал прислушиваться, потому что Барух с Бальтамосом кое-что ему об этом рассказывали.

– Как это случилось? Кто его убил? – дрожащим голосом сказала Лира.

– Он погиб в бою. Сдерживал целую роту московитов, чтобы этот человек смог уйти. Я нашел его тело. Он умер как храбрец. Я за него отомщу.

Лира рыдала, не сдерживаясь, а Уилл не знал что сказать, – этот неизвестный умер, спасая его отца; Лира и медведь знали и любили Ли Скорсби, а он – нет.

Скоро Йорек повернул ко входу в пещеру, черному на фоне снега. Уилл не знал, где шпионы, но не сомневался, что они где-то рядом. Он хотел тихонько поговорить с Лирой, но прежде надо было увидеть шпионов, убедиться, что они не подслушают.

Он положил рюкзак у входа в пещеру и устало сел. У него за спиной медведь разводил костер, и Лира, несмотря на свое огорчение, с любопытством наблюдала за его действиями. Взяв в левую лапу камень, похожий на железняк, он раза три-четыре ударил им по такому же камню на полу.

Всякий раз удар высекал струйку искр, летевшую точно туда, куда хотел Йорек, – к горке размочаленных прутиков и сухой травы. Очень скоро она занялась, Йорек стал спокойно накладывать сучья, и костер запылал.

Дети обрадовались ему – было уже очень холодно, но их ждал еще лучший подарок: задняя нога какого-то животного, скорее всего – козла. Медведь, конечно, съел мясо сырым, а для них нанизал кусок на заостренную палку и поджарил над костром.

– Здесь в горах легко охотиться? – спросила у него Лира.

– Нет. Мой народ не может здесь жить. Я сделал ошибку, но удачную – вас нашел. Какие ваши планы?

Уилл окинул взглядом пещеру. Они сидели у костра, желтые и оранжевые отсветы его играли на медвежьем мехе. Шпионов он так и не увидел, но выбора не оставалось: спросить было необходимо.

– Король Йорек, у меня сломался нож… – Тут Уилл посмотрел куда-то за спину медведя и сказал: – Нет, подожди. – Он показал на стену. – Если вы слушаете, – громко произнес он, – тогда выходите и слушайте честно. Нечего за нами шпионить.

Лира и Йорек недоуменно обернулись. Из темноты на свет вышел маленький человек и спокойно стоял на каменном карнизе, немного выше детских голов. Йорек заворчал.

– Вы не спросили у Йорека Бирнисона разрешения войти в его пещеру, – сказал Уилл. – Он король, а вы – всего-навсего шпионы. Почтительнее надо быть.

Лира слушала это с удовольствием. Она восхищенно посмотрела на Уилла: его лицо выражало презрение и гнев.

А кавалер глядел на него с неприязнью.

– Мы вели себя с вами честно, – сказал он. – А ты нас обманывал, и это низость.

Уилл поднялся на ноги. Деймон его, подумала Лира, был бы сейчас тигрицей, и она даже съежилась, представив себе ярость большого зверя.

– Если мы обманули вас, то без этого было нельзя, – сказал он. – Согласились бы вы прийти сюда, если бы знали, что нож сломан? Да нет, конечно. Оглушили бы нас своим ядом, вызвали бы помощь и утащили к лорду Азриэлу. Так что пришлось похитрить с вами, Тиалис, а вам придется это скушать.

Йорек Бирнисон спросил:

– Кто такие?

– Шпионы – посланы лордом Азриэлом. Вчера они помогли нам выкрутиться, но если они на нашей стороне, тогда нечего прятаться и подслушивать. А раз подслушивают, тогда не им говорить о нечестности.

Во взгляде шпиона была такая ярость, что, казалось, он готов наброситься на самого Йорека, не говоря уже о безоружном Уилле; но Тиалис был неправ и понимал это. Оставалось только поклониться и попросить прощения.

– Ваше величество, – сказал он Йореку, а тот в ответ зарычал.

Кавалер обдал Уилла ненавидящим взглядом, с вызовом и угрозой посмотрел на Лиру и с холодной опасливой почтительностью – на Йорека. На его четком подвижном лице все эти выражения читались ясно, как если бы на него падал яркий свет. Рядом с ним появилась из тени дама Салмакия и, не обратив никакого внимания на детей, сделала перед медведем реверанс.

– Извините нас, – сказала она Йореку. – Привычку к скрытности победить очень трудно, а мой коллега, кавалер Тиалис, и я – дама Салмакия, так долго прожили среди врагов, что просто по привычке не оказали вам должных знаков почтения.

Мы сопровождаем мальчика и девочку, с тем чтобы они благополучно прибыли к лорду Азриэлу. У нас нет никакой иной цели и, безусловно, никаких дурных намерений по отношению к вам, король Йорек Бирнисон.

Если Йорек и удивился тому, каким образом эти крошки могут ему повредить, то не подал вида; мало того что по его морде всегда было трудно угадать его настроение, он и сам кое-что понимал в этикете, а дама изъяснялась вполне любезно.

– Идите к костру, – сказал он. – Если вы проголодались, еды на всех хватит. Уилл, ты заговорил о ноже.

– Да, я и не думал, что такое может случиться, но он сломан. Алетиометр сказал Лире, что ты сможешь его восстановить. Я хотел спросить вежливее, но спрошу прямо: Йорек, ты можешь его починить?

– Покажи.

Уилл вытряхнул из ножен обломки и стал осторожно передвигать их по каменному полу так, чтобы каждый занял свое место и стало видно, что ни один не пропал. Лира держала горящую ветку, и при ее свете Йорек внимательно разглядывал каждый обломок, близко поднося к нему морду, осторожно трогал массивными когтями, поднимал, поворачивал в лапе, изучал слом. Уилл дивился ловкости этих огромных лап. Потом Йорек сел, и голова его оказалась высоко над ними.

– Да, – кратко ответил он на вопрос Уилла и ничего не добавил.

Догадавшись, что за этим кроется, Лира спросила:

– Но ты недоволен, Йорек? Ты не представляешь себе, как он важен, – если его не починить, мы окажемся в ужасном положении, и не только мы…

– Не нравится мне этот нож, – сказал Йорек. – Я боюсь того, что он может сделать. Никогда не видел такой опасной вещи. Самые смертоносные боевые машины – игрушки по сравнению с этим ножом; он может причинить бесконечный вред. Если бы его не существовало, всем было бы лучше.

– Но с ним… – вмешался было Уилл. Йорек не дал ему закончить и продолжал:

– Им ты можешь делать необыкновенные вещи, но ты не знаешь, что этот нож может делать сам по себе. Твои цели могут быть хорошие. А у ножа могут быть свои цели.

– Как так? – удивился Уилл.

– Цель орудия – в том, что оно делает. Цель молотка – бить, цель тисков – крепко держать, цель рычага – поднимать. Цель – то, для чего их сделали. Но иногда орудие может иметь другие применения, о которых ты не знаешь. Иногда, делая то, что намеревался, ты одновременно делаешь то, что вознамерился делать нож, и не знаешь об этом. Ты можешь разглядеть острие этого ножа?

– Нет, – сказал Уилл, и это была правда. Лезвие сужалось до такой остроты, которая глазу недоступна.

– Так откуда ты можешь знать обо всем, на что он способен?

– Не могу. Но все равно должен им пользоваться и делать то, от чего становится лучше. Если бы я ничего не делал, я был бы хуже, чем бесполезным. Я был бы виновным.

Лира внимательно прислушивалась к их разговору и, видя, что Йореку это дело не по душе, сказала:

– Йорек, ты-то знаешь, какими злыми были люди в Больвангаре. Если мы не победим, они смогут всегда творить такие безобразия. А кроме того, если нож будет не у нас, они сами смогут им завладеть. Когда мы встретились с тобой, Йорек, мы ничего о нем не знали, и никто не знал, но теперь, когда знаем, мы должны сами им пользоваться – иначе просто нельзя, это было бы слабостью, это было бы неправильно, это было бы все равно что отдать им нож и сказать: пользуйтесь, мы вам не помешаем. Ладно, мы не знаем, на что он способен, но я ведь могу спросить у алетиометра? Тогда мы будем знать. И будем думать о нем правильно, а не просто гадать и бояться.

Уилл не хотел говорить о своей главной заботе: если нож не починить, он никогда не вернется домой, никогда не увидит мать; она никогда не узнает, что произошло, будет думать, что он покинул ее, как отец. Нож – прямая причина того, что они оба ее покинули, он должен вернуться к ней с помощью ножа или никогда себе не простит.

Йорек Бирнисон долго молчал и, отвернувшись, смотрел в темноту. Потом поднялся, подошел к выходу из пещеры и посмотрел на звезды: иные были знакомы ему, он видел их на севере, а иные были для него новы.

У него за спиной Лира поворачивала над огнем мясо, а Уилл осматривал свои раны – хорошо ли заживают. Тиалис и Салмакия молча сидели на своем карнизе. Потом Йорек вернулся.

– Ладно, сделаю это с одним условием, – сказал он. – Хотя чувствую, что это ошибка. У моего народа нет богов, нет духов и деймонов. Мы живем, умираем, и на этом – все. Людские дела не доставляют нам ничего, кроме неприятностей и огорчений. Но у нас есть язык, мы воюем и пользуемся оружием; может быть, мы должны занять чью-то сторону. И все-таки полное знание лучше полузнания. Лира, посмотри в свой прибор. Узнай, о чем просишь. Если будешь по-прежнему этого хотеть, я починю нож.

Лира сразу вынула алетиометр и придвинулась к костру, чтобы лучше видеть шкалу. Колеблющийся свет мешал ей, а может быть, дым ел глаза, и работа заняла больше времени, чем обычно. Наконец она заморгала, вздохнула и вышла из транса. Вид у нее был обескураженный.

– Никогда еще не было так запутано, – сказала она. – Он много чего сказал. Мне кажется, я поняла. Кажется, так. Сперва он сказал о равновесии. Он сказал, что нож может нести зло, а может – добро; но это все так ненадежно, такое тонкое равновесие, что малейшая мысль или желание могут все повернуть в одну сторону или в другую… И это касалось тебя, Уилл. Того, что ты захочешь или подумаешь, только он не сказал, какая мысль будет хорошей, а какая плохой.

Потом… он сказал: да. – Лира стрельнула глазами в сторону шпионов. – Он сказал, да, починить нож.

Йорек посмотрел на нее долгим взглядом, затем кивнул.

Тиалис и Салмакия спустились, чтобы наблюдать за работой вблизи, а Лира сказала:

– Тебе нужно больше дров, Йорек? Мы с Уиллом сходим и принесем.

Уилл понял, что она имеет в виду: вдали от шпионов можно поговорить. Йорек сказал:

– У тропы, под первой развилкой, растет смолистый кустарник. Притащите сколько сможете.

Лира вскочила сразу, Уилл вышел за ней.

Висела яркая луна, дорожку обозначали смазанные следы в снегу, холодный воздух обжигал. Оба были бодры, оживлены надеждой. Но не разговаривали, пока не отошли подальше от пещеры.

– Что он показал? – спросил Уилл.

– Кое-чего я не поняла и до сих пор не понимаю. Он сказал, нож может быть смертью для Пыли, а потом сказал, что он – единственное средство сохранить Пыль живой. Я не поняла, Уилл. Но опять сказал, что нож опасен, и все время это повторял. Он сказал, что если мы… ну, понимаешь… о чем я говорила…

– Если мы пойдем в страну мертвых…

– Да… если пойдем… он сказал, мы можем не вернуться, Уилл. Не останемся в живых.

Уилл ничего не ответил, и дальше они шли не так весело – искали кусты, о которых говорил Йорек, и молча думали о том, что их может ожидать впереди.

– Но идти надо, – сказал он, – верно?

– Не знаю.

– Нет, теперь мы знаем. Ты должна поговорить с Роджером, а я должен поговорить с отцом. Теперь мы обязаны.

– Мне страшно, – сказала она.

Он понимал, что она больше никому в этом не призналась бы.

– Он сказал, что будет, если мы не пойдем?

– Пустота. Ничего. Я не поняла этого. Но думаю, понять надо так, что, хоть это и опасно, мы должны попытаться выручить Роджера Только не так, как я выручала его из Больвангара; тогда я не понимала, что делаю, просто отправилась, и мне повезло. То есть мне помогали самые разные люди – цыгане, ведьмы. А там, куда мы пойдем, никакой помощи не будет. И я видела… Во сне видела… Это место… Оно было хуже Больвангара. Вот почему я боюсь.

– А я боюсь, – сказал Уилл через минуту, не глядя на нее, – я боюсь где-то застрять и никогда не увидеть маму.

И неизвестно почему вспомнилось: он маленький, это еще до всех ее неприятностей, и он болен. Всю ночь, наверное, мать сидела в темноте на его кровати, пела детские песенки, рассказывала сказки, и он знал, что, пока здесь звучит ее родной голос, ему ничего не грозит. Не может он ее бросить. Не может! Если надо, он будет ухаживать за ней всю жизнь.

И, словно догадавшись, о чем он думает, Лира растроганно сказала:

– Да, правильно, это было бы ужасно… Знаешь, про мою мать я никогда не понимала… я росла одна.

Не помню, чтобы кто-нибудь обнял меня или приласкал… сколько помню себя, всегда только мы с Паном… Не помню, чтобы миссис Лонсдейл так ко мне относилась, она была экономкой в Иордан-колледже, и ее только одно заботило: чтобы я была чистая, да еще манеры… А в пещере, Уилл, я правда почувствовала… это так странно – я знаю, она делала столько ужасного – а там я правда чувствовала, что она любит меня и заботится обо мне… Она, наверное, думала, что я умру, раз не могу проснуться… наверное, я заразилась какой-то болезнью, – но она все время за мной ухаживала. Помню, раз или два я просыпалась, и она обнимала меня… Я это помню, я не ошибаюсь… И я бы так себя вела, если бы у меня был ребенок.

Выходит, она не знала, почему все это время спала. Должен он сказать ей и разрушить эти воспоминания, пусть они и ложные? Нет, конечно, он не станет.

– Этот кустарник? – спросила Лира.

В ярком лунном свете был виден каждый лист. Уилл отломал ветку, и на пальцах остался смолистый сосновый запах.

– А маленьким шпионам ничего говорить не будем, – сказала она.

Они наломали по охапке веток и понесли в пещеру.

Дата добавления: 2015-10-16