Глава 13.

Две боевые галеры и несколько вспомогательных заморских кораблей неспешно шли вдоль берега. Раздавался ритмичный плеск тысяч весел и мерные удары барабана. «Тум…Тум…Тум…Тум…». В каждом таком ударе слышалась угрожающая мощь этих судов. «Независимость» и «Устрашающая» шли к Лапотному Порту, неся на своем борту два пеших и один конный легионы – 2-й Экспедиционный корпус, которому нужно было нанести наконец по диктатору Даниле и его войскам сокрушающий удар.

Наступление селивановцев, поддержанное 1-м Экспедиционным корпусом, захлебнулось в торфяниках под Гороховым. Натыкаясь на ожесточенное сопротивление, наступающие завязли в боях местного значения, в которых постпенно исходила их сила. Многие селивановцы дезертировали при первой же возможности, оставляя своих союзников один на один с не знающими пощады даниловскими полевыми воеводами. Кто не дезертировал, тот спивался или начал «баловаться» упокой-травой.

Местные жители раскупили упокой-траву у саркабов, а потом, к ужасу командования 1-го Экспедиционного корпуса, начали выменивать это зелье у завязших и деморализованных заморских солдат на оружие и снаряжение. Наркомания, изначально направленная на разложение местного населения, словно лесной пожар перекинулась на ряды некогда самых дисциплинированных войск на планете. Элитные морские пехотинцы, хорошо знакомые со свойствами упокой-травы, всеми правдами и не правдами старались ее раздобыть.

В первое время упокой-трава давала прилив сил и одновременно приятное успокоение. Разжимались тиски всех проблем и забот, и на душе становилось легко и беззаботно. Весь мир казался более ясным, прозрачным, будто его кто-то тщательно умыл. Правда потом, когда действие упокой-травы заканчивалось, все тело охватывала невыносимая боль, а в душе возникала такая смертная тоска и безысходность, что многие подумывают о петле. Но стоит вновь пожевать листик упокой-травы – и все возвращается на свои места.

А что еще оставалось в тех нечеловеческих условиях, кроме как жевать упокой-траву? Заморцев окружали пылающие месяцами торфяники, леса, кишащие злобными партизанами, а сопровождал повсюду …голод. Снабжение постоянно прерывалось, и порой самые необходимые продукты шли по несколько недель и бесследно исчезали, захваченные вездесущими и не менее голодными бродячими войсками Данилы. Кроме того, началась осень: постоянно шли дожди, и все покрывалось слоем глубокой липкой грязи, через которую не мог пройти ни пеший, ни тем более конный. Временные дороги, сделанные из лесной гати, разбирались на топливо. И с этим очень сложно было бороться. Со свинцового неба то и дело падал мокрый снег: многие солдаты и офицеры болели, их лихорадило, мучил тяжелый мокрый кашель. Малейшая рана, царапина загнаивалась, многие легкораненые были обречены из-за развивающейся газовой гангрены. Они лежали рядами прямо на земле, их раны издавали ужасное зловоние, а рядом курились костры из влажной древесины, дающие больше дыма, чем тепла.

Если раньше в Заморском царстве не было более почетной и выгодной службы, нежели военная, то постепенно, с началом кампании против царства Данилы, поток тех, кто добровольно шел к вербовщикам, иссякал, словно река, обратившаяся в маленький ручеек, несущий помои. Не помогало ни увеличение платы, ни раздача пленных в качестве рабов и рабынь. Не помогала и раздача захваченных земель. Последняя мера вообще вызвала в среде экспедиционных сил брожение и разочарование.

Захваченные земли в Некотором царстве – это не пышные плантации около Эррогана, где хозяева тысяч рабов прогуливались по живописным аллеям садов. Это не мечта всякого морского пехотинца в виде тихой вестфридской деревушки. Нет. По большей части это дремучие леса и непроходимые болота, семь месяцев в году укрытые метровыми снегами, а в остальное время – непроходимой грязью. И за эту землю приходилось проливать кровь в таких ожесточенных схватках, о которых ни одном другом месте планеты даже не было представления.

Объявленное Заморским командованием вознаграждение воинов захваченными землями вызвало бурю протеста. Раздача земель – это приглашение к пожизненной оккупационной службе. Это цепь, которой привязывали верных собак к тому месту, где им укажет высокий хозяин. И если собаки, привязанные в живописном безопасном саду со множеством закопанных косточек, были вполне довольны своей судьбой, то этого никак нельзя было сказать о собаках, привязанных в лесу, где нечего есть и вокруг бродят свирепые волки.

Две горделивые боевые галеры, две из четырех самых могучих военных кораблей планеты, должны были одним ударом достичь решительных целей. И пусть Некоторое царство не удастся оккупировать, пусть оно навсегда превратится в территорию хаоса, но будет хотя бы решительно продемонстрирована возможность Империи к неотвратимой каре непослушных.

И мрачные гиганты пляли по тихому морю, оглашая все вокруг мерными ударами задающих ритм барабанов и плеском весел. «Тум…Тум..Тум…Тум…Тум…». Вот оно, медленно, но неотвратимо приближающееся возмездие для непокорных варваров.

Внезапно из дымки на горизонте, со стороны открытого моря показались дымки. Послышался ни с чем не сравнимый, дьявольский рев реактивной паровой струи. Поднимая буруны, как из ниоткуда показались приземистые силуэты.

Командиры галер распорядились быстро зарядить катапульты сверхтяжелыми каменными снарядами. Эти снаряды могли в одно попадание сравнять с землей толстые городские стены и башни крепостей. Уверенно и надменно офицеры смотрели на черные точки возле горизонта.

Внезапно над точками поднялись облачка белого дыма, и над притихшим морем упругим колебанием воздуха разнесся звук залпа. Стоящие на командном мостике боевой галеры удивленно и обеспокоенно переглянулись. В это время пылающий шар, прилетевший откуда-то с неба, вонзился прямо в палубу двухсотметрового деревянного гиганта. В небо полетели щепки и дым, а снаряд, расколовшись, разлил вокруг себя густое коптящее пламя. С нижних палуб послышались вначале испуганно-удивленные возгласы, а затем крики. Деревянный остов галеры запылал, словно спичка.

Людей охватила паника. Морские пехотинцы и их офицеры, испуганные кони, неведомо как отвязавшиеся, - все это смешалось в адскую массу, стремящуюся вырваться наружу. Люди давили друг друга, в кровь разрывая тела упавших… Но те, кто вырывался из толпы, спасаясь от пламени, и с разбегу прыгал за борт, тоже был обречен. Некоторое царство стояло не на теплых морях с золотыми пляжами, здесь был выход к Студеному морю, по которому большую часть года плавали дрейфующие льды. И те, кто попадал в воду, температура которой лишь на пару градусов выше точки замерзания, либо сразу же умирал от шока (если ему везло), либо мучительно замерзал, и его уже нельзя было спасти. Холод – это очень страшно. Замерзшего человека очень сложно спасти, даже если он еще жив. Перенеси его в слишком теплое помещение – и он погибнет окончательно.

И хотя боевую галеру от берега отделяло не более километра, это не меняло сути дела. даже если бы от берега отделяло только несколько метров, спастись в ледяной соленой воде было бы невозможно.

Вторым залпом в галеру «Независимость» попало еще два снаряда. Загорелась корма «Устрашающей». Катапульты бессмысленно выкидывали в море тяжелые снаряды, которые называли «убийцами городов», но попасть в далекие и подвижные силуэты было невозможно.

- Zo amposabla too fojta! Barbari! Barbari! – ревел сквозь пламя адмирал соединения.

Суда охранения быстро развернулись, и пользуясь всеобщим замешательством, поспешили отступить.

- Virattes! Viratt-e-es! – раздавались вслед им отчаянные крики обреченных. Силуэты на горизонте после очередного залпа развернулись и ушли в открытое море.

Эрроган бушевал. Страшная новость о гибели «Независимости» и «Неустрашимой» вначале передавалась из уст в уста, и весь четырехсоттысячный город превратился в гудящий взбудораженный улей. На улицы вышли люди с требованием прекращения бессмысленной войны. Но на следующее утро был отдан приказ об отправлении в новый поход еще двух боевых галер: «Непобедимой» и «Возмездие».

Как и стоило ожидать, приказ вызвал бунт экипажей. Тысячи морских пехотинцев, ошеломленные решением командования, захваченные страхом гибели в водах Студеного моря, восстали. Нажевавшись непонятно откуда роздобытой упокой-травы, они ринулись на адмиралтейство и начали штурмовать его.

Эрроган запылал. Восставшие сжигали все, что могли: пылали верфи, казармы, дворцы и трущобы. Рабы, захваченные стихией восстания, освобождались и убивали своих рабовладельцев, разбивали их дворцы. Верные правительству войска отступали и их ряды редели: многие переходили на сторону восставших. Обезумевшие, пьяные толпы, словно чума, переходили с места на место, и без всякой особой цели предавались вакханалии разрушения. Бывшие дисциплинированные солдаты и офицеры, гордо носившие свой мундир и клявшиеся в верности Империи, словно по мановению злого волшебника, обращались в злобных, ощетинившихся зверей, которых невозможно было остановить.

Никита сидел в доме Кэйбэлов. В ночном небе стояло зарево от охвативших Эрроган пожаров. Каролина и ее отец сидели испуганные, вглядывались в огненно-кровавые отблески на оконных стеклах.

- Начались дни гнева, - прошамкал Джей Кэйбэл. Пока он добирался до своего дома, он попался бунтующим солдатам Эрроганского гарнизона. Походя, во время движения, один из бегущих выбил ему зубы рукоятью протагана.

Каролина была бледна, под ее огромными глазами легли глубокие тени.

- Нам стоит погасить свет, и спрятаться где-нибудь в укромном месте, - сказал Никита.

- Я не буду прятаться в собственном доме. Тем более от восставшего быдла, - Кэйбэл нервно дернул головой. Потом, будто одумавшись, произнес: - Да. Но Каролине лучше действительно укрыться.

- Я никуда не пойду! – твердо произнесла Каролина. – Я останусь с тобой, отец!

- Если мы будем сидеть, нас всех просто разорвут на кусочки… не думаю, что это самая лучшая перспектива!

- Но это мой дом! – прорычал Кэйбэл.

- Вам мало выбитых зубов, для того, чтобы понять происходящее? Сейчас нет своих и не своих домов. Лучше всего будет одеться во что-нибудь неприметное, и тихонько, пешком уходить туда, где минимум людей.

- В лес?

- Можно и в лес… Можно в горы… Можно в поля… Неважно. Но подальше от людей, охваченных истерией убийства. – Никита говорил твердо, как только мог.

- Оставить все?

- Да, оставить все, чтобы сохранить жизнь. Ведь если не будет жизни, то к чему все?

- Каролина, он прав. Ты пойдешь с ним.

- Нет, я останусь здесь.

- Нет, я останусь здесь, - отрезал Кэйбэл. – А ты пойдешь с ним. Одевайтесь.

- Мы можем уйти все вместе…

- Нет, я останусь здесь. Мне нечего терять. И я не уступлю восставшей черни того, что заработал всей своей жизнью. – Кэйбэл говорил с дрожью в голосе.

- Папа! Я не уйду!

- Ну что ты, дочка? Ты же, как и твоя безумная мать. всегда мечтала, чтобы рабы были освобождены. Вот настают великие дни твоей мечты.

- Папа, нет!

- Да, мечты нуждаются в жертвах, ничего не поделаешь.

Во дворе послышались яростные крики. Камень, который швырнули из приближающейся толпы, разбил стекло веранды.

- Ну все! – Никита схватил накидку и поволок Каролину за руку к задней двери.

- Отпусти меня, подлец! – визжала она, пытаясь вырваться. – Я тоже останусь!

- Нет, - твердо сказал Никита.

Толпа приближалась к парадному входу. Приходилось двигаться очень быстро, Выскочив в сад, Никита пригнулся и ушел в растущие неподалеку кусты. Каролина прекратила сопротивление и шла рядом.

Они остановились в роще. Горящий город освещал небо, и было довольно светло. Присев на траву, Никита достал из сумки немного воды и кусочки сухого мяса.

- Будешь?

- Нет, - ответила Каролина и покачала головой.

- Выпей воды.

Взяв фляжку, девушка судорожно отхлебнула пару глотков.

- Что теперь будем делать?

- Уходить. И подальше…

- Уходить от себя.

- Уходить от стихии…

- Надо же. А я верила, что все будет по-другому.

- Что лев будет возлежать с агнцем, и не делать ему вреда? Если такое и будет, то не по воле человеческой.

- А в вашем мире? В твоем мире, Волшебном Мире, разве…

- В моем мире почти та же ерунда. Только антураж другой.

- Но ведь у тебя там достигли таких высот в познании? Неужели…

- Каких высот? Изобрели компьютер и открыли термоядерную реакцию? Ну и что… Это все ничего не значит…

- Как не значит?

- Нет, значит, конечно… Но не так уж много. Вещи, которые куда более важные, так и остаются неизменными…

- Какие вещи?

- Простые вещи… очень простые и очень сложные одновременно. Я не Мессия, чтобы объяснить их.

- Жаль.

- Укрыть тебя, поспишь немного. К утру похолодает.

- Да, пожалуй… Если смогу.

Багровое небо освещало силуэты невысоких пальм с толстыми стволами. Каролина лежала ничком, заснув тревожным и тяжелым сном. Никита укрыл ее накидкой из грубой серой шерсти. По небу бродили темные тени от облаков дыма, валившего от горевших дворцов и местных деревянных «небоскребов».

Сев рядом со спящей, едва касаясь разбросанных по земле каштановых прядей, Никита ощутил их невероятную мягкость и нежность. Каролина открыла глаза.

- Неудобно? – шепотом спросил Никита.

Ничего не ответив, она слегка привстала, положила голову ему на колени и опять заснула, поеживаясь. Рука тихо перебирала пряди ее шелковистых волос. Никита слушал сонное дыхание, и у него у самого начинали слипаться веки. Сон медленно окутывал его, словно легкой, но чрезвычайно прочной паутиной.

В море, колышась на невысокой волне, горело «Возмедие», оставленное собственным экипажем и подожженное. На корме одиноким обгорелым лоскутом свисало Имперское морское знамя.

Дата добавления: 2015-10-21