Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Неблагодарность

Читайте также:
  1. Смирение с неблагодарностью: женщина, которая не могла сказать спасибо

 

У меня есть довольно много друзей-журналистов. Если подумать, то почти все мои друзья – журналисты. Они такие люди, что их, как волков, сколько ни корми, а они все равно смотрят в лес. Им можно заплатить денег, а они все равно не будут любить того, кто заплатил им денег. Их можно напугать, но они затаят обиду, изловчатся как-нибудь и как-нибудь вцепятся в задницу тому, кто их напугал. Они довольно неприятные люди. Они чуют падаль и чуют кровь. Они вроде шакалов.

 

Эти мои друзья-журналисты редко принимают какой-то там бой с открытым забралом. Чаще юлят, вынюхивают, льют воду на ту или иную мельницу, но хорошо знают, из какого дерьма сделана вода и из какого дерьма мельница. Если кому-то из моих друзей-журналистов случится поверить в какую-нибудь светлую идею, то его считают дураком и над ним смеются, потому что все знают, из какого дерьма делаются светлые идеи.

 

Я же говорю, они неприятные люди. Они ездят на дорогих машинах и одновременно не любят богатых. Но они и бедных тоже не любят, особенно если случится бедным проколоть на стоянке колесо дорогого автомобиля кого-нибудь из друзей моих журналистов или проголосовать за достойного кандидата в президенты. Они никого не любят, кроме разве что собственных детей, которых почти никогда не видят, и сексуальных партнеров, которым не слишком-то верны.

 

Они не любят Родину. И если представить себе, что есть какая-нибудь газета под названием «Родина», то они не любили бы Родину вдвойне, ибо лояльность собственной компании кажется журналисту западлом. Журналисты, когда они авторы отдельных публикаций, любят, чтобы мнение редакции не совпадало с мнением авторов отдельных публикаций.

 

Когда бывают информационные войны, то журналисты враждующих изданий мирно выпивают вместе в свободное от работы время, и даже чаще прямо во время работы, как мирно выпивают вместе слуги враждующих господ, ибо знают, из какого дерьма сделаны господа и из какого дерьма – вражда господ.

 

Они очень, очень неприятные люди, и неприятнее всего, что они не знают благодарности. Если им дают свободу слова, то первым делом они используют ее на то, чтобы орать, что свободы слова мало. Если их приглашают на пресс-конференцию, то они сразу начинают требовать эксклюзивного интервью, иными словами, всегда норовят откусить руку, если дали палец.

 

Они неблагодарные. Когда Центральная избирательная комиссия придумала такой закон о выборах, чтобы все было по-честному, они стали орать, что этот закон, дескать, ущемляет свободу слова и не позволяет им поливать грязью достойнейших людей, выставляющих свои кандидатуры на должность депутата Государственной думы. Они считают себя вправе поливать грязью достойных людей, просто так, чтобы достойным людям жизнь медом не казалась. Чтобы у достойных людей горела под ногами земля. Чтобы достойные люди десять раз подумали, так ли им хочется в депутаты. Они даже называли закон о выборах идиотским, хотя его придумали государственные чиновники и достойные люди, чтобы все было по-честному.

 

Теперь, когда Конституционный суд фактически отменил закон о выборах в той его части, которая запрещает журналистам поливать грязью достойных людей, друзья мои журналисты вовсе не испытали благодарности по отношению к Конституционному суду. Они даже говорят, будто Конституционный суд нарочно ослабил вожжи закона о выборах, чтобы создать иллюзию демократии на фоне ареста Ходорковского. Они уверены, что Конституционному суду буквально приказали «из-за стены» бросить этим журналюгам какую-нибудь кость, и Конституционный суд бросил. Они сами подонки, и поэтому не верят в чье бы то ни было благородство, непредвзятость и беспристрастность.

 

В то время как депутаты, политики, общественные деятели благодарили Конституционный суд и восхищались мудростью его решений, мои друзья-журналисты кричали: на черта нам эта ваша обглоданная кость, дайте нам всю свободу слова, сразу и навсегда, не мешайте нам поливать достойных людей грязью и, кстати, отпустите нам Ходорковского, чтобы мы с чистой совестью могли облить его грязью.

 

Они совершенно неблагодарные люди. И я один из них.

 

 

Отказ

 

Вечер. Я довольно поздно пришел домой и теперь сижу ужинаю, а рядом со мной за столом сидит мой шестнадцатилетний сын, милый, но довольно нескладный в силу переходного возраста великан, недавно начавший читать мои заметки в газетах и недавно подумавший, что стоит проявлять интерес ко всему тому бреду, что я несу про свободу слова, кровавый режим, демократию, СПИД, однополые браки, феминизм, Пушкина и вино Брунелло ди Монтальчино. Сидит, смотрит, как я уплетаю рис, и проявляет интерес.

 

Напротив сидит моя мама, женщина достойнейшая во всех отношениях, доктор наук, психиатр, сейчас пенсионерка, но работавшая в Институте судебной психиатрии имени Сербского (том самом) и подсовывавшая мне, когда я был подростком, «Мастера и Маргариту» и Евангелие в качестве диссидентских книг. Однажды, когда я был маленьким, мы вошли с мамой в метро в час пик, я увидел огромную толпу плохо одетых и дурно пахнувших людей и сказал:

 

– Мама, я не пойду в метро. Там очень много людей, а я их не люблю.

 

– Ты представь себе, – сказала мама, – что все они бывшие дети и будущие покойники. И тебе станет легче их любить.

 

Собственно говоря, эта мамина фраза до сих пор примиряет меня с необходимостью жить среди плохо одетых и дурно пахнущих людей. А теперь я уплетаю рис, и мама говорит:

 

– Ты знаешь, что сказала Васина классная руководительница? Вася (так зовут моего сына) должен после экзаменов ехать со всем классом на военные сборы. Это же ужас! Там детей заставляют бегать кросс в противогазах, и дети падают в обморок от переутомления и могут даже погибнуть, захлебнувшись рвотными массами.

 

Я знаю. Я написал несколько статей про мальчика Сашу Бочанова, которого на военных сборах заставляли бежать кросс в противогазе, и который погиб, потеряв сознание и захлебнувшись рвотными массами. Я встречался с его родителями. Я следил за тем, как военруку, у которого на сборах погиб мальчик, ничего за это не было. Поэтому я говорю:

 

– Вася не поедет на военные сборы. Я напишу отказ директору школы.

 

– Слава Богу, что ты понимаешь, – вздыхает мама с облегчением, поскольку наверняка ожидала от меня какой-нибудь непредсказуемой реакции и лекции про гражданское самосознание, каковое самосознание особенно свойственно мне, если я выпью вина.

 

– Только поверь моему опыту, – говорит мама, – не надо писать никаких отказов. Надо сделать все тихо. Я позвоню классной руководительнице и придумаю что-нибудь. Какую-нибудь справку об освобождении, либо в связи с позвоночником, либо в связи с глазами.

 

У моего сына довольно серьезные проблемы с позвоночником и довольно серьезные проблемы с глазами. Теоретически медицинских заключений о проблемах с глазами и с позвоночником должно с лихвой хватить, чтобы освободить мальчика не только от военных сборов, но и от службы в армии. Это правда. Но вот он сидит рядом со мной за столом и смотрит то на меня, то на бабушку. И я понимаю, что главная его проблема сейчас – с гражданским самосознанием. Он, конечно, не хочет ехать на военные сборы, а хочет заниматься своей химией, своими магическими картами, своим компьютером. Он, конечно, считает, что правильнее в связи со скорым поступлением в университет заниматься химией, а не бегать в противогазе. Но вот прямо сейчас поздно вечером за столом на кухне он должен решить для себя, может быть, на всю жизнь, имеет ли он право сказать государству «нет» или лучше исподтишка обмануть государство, настаивающее, чтоб все мальчики участвовали в военных сборах. Мальчик смотрит то на меня, то на бабушку, и перед ним две модели отношения гражданина к власти. Я говорю:

 

– Нет, мама. Нет никакой необходимости добывать никакие справки. Я просто напишу отказ, потому что школа не может распоряжаться планами моего ребенка, а я могу, пока он несовершеннолетний.

 

Я беру листок бумаги и пишу: «Уважаемый Федор Николаевич (так зовут директора школы), в связи с пацифистскими убеждениями нашей семьи мой сын Василий не может принимать участия в военных сборах. Разумеется, по Вашему усмотрению, военные сборы для моего сына могут быть заменены занятиями в школе. Дата. Подпись».

 

Сын смотрит на меня с гордостью.

 

ЧАСТЬ II

 


Дата добавления: 2015-10-16; просмотров: 61 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Животные, которых жалко | Майский Цветок | Сгоревшая война | Растворение в земле | Как я провел лето | Пепел и печаль | Заразная болезнь | Добрые вести | Куда ведет пупок | Предмет войны |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Это мой мальчик| За Виню!

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.008 сек.)