ДОМИНАНТЫ 4 страница

Она искала возможность остаться в Америке, потому что Россию ненавидела. Зарабатывать она не умела ни в Москве, ни в Нью-Йорке, поэтому просто надеялась на чудо. И чудеса периодически случались. Она стала писать музыку: симфонии. Кропотливо и упорно изучала, как это делается, училась буквально «на коленке», «вслепую». Немного ей помогал ее друг Армен. Еще в Москве он стал постоянным гостем нашего дома. Когда я поступала на подготовительное отделение школы-студии, и он, и мама помогали мне: слушали мою декламацию, правили ударения, интонации, учили раскрепощаться. В период пребывания мамы в Италии Армен приходил и учил меня петь. Оказалось, что слух у меня все-таки есть, а кроме того очень красивый голос: меццо-сопрано. Потихоньку мои комплексы по поводу слуха стали исчезать. После отъезда мамы мы с Арменом время от времени разговаривали по телефону: он иногда звонил ей и передавал от нее сообщения. Звонки тогда обходились недешево. Я помню, что бабушка иногда заказывала переговоры на центральном телеграфе, и мы часами ждали своей очереди.

Как-то раз он позвонил мне, чтобы передать очередной привет от мамы и по моему голосу понял, что я расстроена. Мне и правда было одиноко и грустно, и когда он предложил прийти и сварить кофе и поболтать, я согласилась, ведь я воспринимала его как маминого друга и моего учителя и мне в голову не могло прийти, что он может смотреть на меня несколько иначе. Несмотря на потерю девственности я по-прежнему оставалась наивной девушкой, а может быть, просто непроходимой дурой.

Я остановилась и посмотрела на Максима.

– Я не могу, – прошептала я. – Не могу рассказывать об этом. – Слишком личное.

– Вам стыдно? – спросил он, внимательно глядя мне в глаза.

– Да.

– Он вас изнасиловал, судя по всему?

– Д-да.

– Но вы же не виноваты, чего стыдиться? Это он несет ответственность за свой поступок. Вы рассказали матери о случившемся?

– Да, но… она мне не поверила. Поговорила с ним, и он сказал, что я сама… завлекла его… А она решила, что правду говорит он. Ей оказалось так проще, ведь он так много делал для нее всего нужного по работе… Это меня убило, – я заплакала…

Максим встал, присел на диван и обнял меня. Я оказалась в тесном кольце сильных рук, уткнулась ему в плечо и зарыдала, выплакивая всю свою боль и обиду. Он дал мне несколько бумажных салфеток, моментально промокших от такого количества влаги. Ухватив за подбородок, он поднял мое лицо и посмотрел в глаза. Провел большим пальцем по моим губам. Я задрожала и подалась к нему. Он помедлил, словно не решаясь ко мне прикоснуться, прошептал: «Хорошо, что ты не моя пациентка», – и впился в мои губы. Мне показалось, что мир перевернулся, голова закружилась и низ живота запульсировал болью, требуя снять напряжение. Я взъерошила его волосы и снова потянулась к его губам. Они такие мягкие и чувственные, а его поцелуи одновременно грубы и нежны, и это просто сводило с ума. Максим медленно просунул руку под мою блузку, выпустил из чашечек бюстгальтера ноющую от желания грудь и больно ущипнул за сосок. Я ахнула ему в губы, но только еще плотнее прижалась к его телу. Руки Максима заскользили по моему позвоночнику, погладили ягодицы и стали трогать внутреннюю сторону бедер.

Его язык медленно ласкает мой сосок, после чего он резко прикусывает его зубами и опять начинает сосать его. Мне уже не терпится, я хочу, чтобы он вошел в меня, жар внутри становится нестерпимым.

– Хочу чувствовать тебя всем телом, – прошептал он. – Ты потрясающая!

Схватив обе мои руки в стальной зажим, он опрокинул меня на диван. Туфли слетели, юбка задралась, открывая ноги и кружевные трусики. «Как хорошо, что я подумала о красивом белье», – мелькнула у меня мысль, но тут же исчезла, потому что другая рука Максима отодвинула край кружев и проникла внутрь, раскрывая мое постыдное мучительное желание. Мое тело жаждет его, но я не могу произнести ни слова, только прерывисто дышу. Мои губы пересыхают, и я облизываю их. От Максима исходит такой разряд тестостерона, что кружится голова. Он дразнит меня, то вводя пальцы в мое лоно и вращая ими, то замирая в неподвижности, медленно вытаскивая их и обводя вокруг моего клитора. Я поднимаю бедра выше и подаюсь к нему, сигнализируя о нестерпимом желании.

– Какая ты мокрая, – хрипло проговорил он. – Моя девочка. Я знал с первой минуты, что ты пришла ко мне неслучайно. Это судьба. Я помогу тебе.

Он стащил с меня юбку, расстегнул брюки, надел вытащенный из кармана презерватив, после чего рывком поднял меня и заставил нагнуться так, чтобы я стояла спиной к нему, опираясь руками о спинку дивана. Одной рукой он придерживал меня за спину, другой обмотал мои волосы и сильно оттянул их на себя. Быстрые и сильные движения его таза отдавались внутри. Казалось, он проникал во все ранее недоступные места, и моя чувствительность усилилась в десятки раз. Внезапно он шлепнул меня ладонью по ягодице и тут же погладил ее, словно извиняясь. Я закричала. Казалось, я разлетаюсь на мириады частиц от самого мощного когда-либо взрыва. Он усилил движения и через несколько секунд замер, высвобождая семя.

Я упала на диван и поняла, что слез больше нет, а на душе такое облегчение, какого я не испытывала ранее так же, как и того мощного по силе оргазма, случившегося со мной в первый раз за долгое время. Сознание плыло, тело казалось воздушным и легким.

– Как ты? – спросил Максим, присаживаясь рядом и гладя меня по голой попе.

– Хорошо, – почему-то меня совсем не смущало то, что едва знакомый мне человек, гладит меня по заднице после бурного и внезапного секса.

– Тебе было приятно?

– Это было… невообразимо… – запинаясь, выдавила я, начиная приходить в себя.

– Тебе нужна другая терапия, моя дорогая, – с насмешкой произнес он.

– Вы считаете, господин Фастовский, что выброс моих эндорфинов будет больше, если вы будете прикладывать ладонь к моему мягкому месту? – ехидно поинтересовалась я, пытаясь собраться с силами.

– Вижу, ты окончательно пришла в норму, – он помолчал и через минуту скомандовал: – Одевайся. Тебе надо подумать. Я дам тебе кое-что прочитать. Это будет информация к размышлению.

– А как же интервью?

– Ты подготовила новые вопросы?

– Да.

– Оставь на столе. Я прочитаю и напишу ответы. При следующей встрече ты их получишь. Завтра я занят, так что предлагаю встретиться через день. Позвони послезавтра с утра, часов в десять. И помни, твои душевные шрамы великолепны: именно благодаря им, ты какая как есть: тонкая, ранимая, чувственная. Одна индийская пословица гласит: «У души бы не было радуги, если бы у глаз не было слез». Это как раз о тебе.

Он протянул мне книгу, на обложке которой я увидела название и автора: «Маркиз и Жюстина» Олега Волховского.

– Если появятся какие-то вопросы, запиши, чтобы не забыть. Неважно, будут ли они относиться к книге или к другим тревожащим тебя темам. Пойдем, подвезу.

Мы вышли на улицу, он махнул рукой, и тут же остановилась машина. Доехали молча, не желая разговаривать в присутствии водителя. На прощание он сжал мне руку почти до боли, медленно поцеловал кончики пальцев и напомнил: «Послезавтра. В десять. Звони». Я кивнула, выбралась из автомобиля и нырнула в подъезд. Состояние мое было заторможенным, я все никак не могла прийти в себя от случившегося.

Зайдя в квартиру, расшвыряла по углам туфли, прошла на кухню, поставила чайник и направилась в ванную – смывать остатки греха. Греха… Осознания того, что это грех, – не было совершенно. Казалось, мне должно стать стыдно за случайную связь с почти незнакомым человеком, но нет, ничего, кроме облегчения и спокойствия, я не чувствовала. Сделав себе чаю, завалилась в постель и открыла книгу. Очнулась только под утро, закрыв последнюю страницу. Внутри бушевало вулканическое желание, которое я оказалась бессильна утолить даже несколькими ночными мастурбациями. «Кто ты такой, мать твою, Максим Фастовский? – вертелось в голове. – Я знаю, чего ты от меня хочешь, но я не понимаю, насколько готова к развлечениям в стиле Маркиза и Жюстины, плеткам и прочим садомазохистским играм. Мне страшно. Хотя… Почему бы и нет? Такого со мной раньше не случалось. Вернее, я никогда не заходила за ту грань, где это могло оказаться серьезным. Так, ванильные игры, как сказали бы герои Маркиза и Жюстины. Неужели боль может оказаться такой сладкой, как это описывают? А может, он хочет, чтобы я его… порола? Нет, вряд ли. Он доминант по натуре. И надо признать, что в моих фантазиях эта тема присутствовала, так или иначе, хотя я и боялась в себе это открыть. Ах, Катя, Катя… опять тебя тянет к самцам, которые будут творить сумасшедшие обряды на алтаре своего члена, превращая секс в привычный ритуал…»

Мысли путались, и я совершенно не заметила, как уснула.

Личный дневник Максима

Я подозревал ее чувственность, такую еще нераскрытую, нуждающуюся в твердой и уверенной руке мастера. Погрузить ее в пучину сладострастия будет весьма любопытно и приятно. Ее дрожь передается мне, и наслаждение от этого возрастает тысячекратно. Сочетание желания и пугливости, боязни боли и привычки ее испытывать, пусть и в душевных проявлениях, распаляют мою фантазию. Я не хочу торопиться. Искушать, наблюдать, пробовать, играть – что может быть лучше! Сдерживать нетерпение, возрастающее с каждой минутой… Сладкая пытка для меня, о которой она и не подозревает. Жаль мне ее? С одной стороны да, с другой – нет. Взрослая женщина с душой обиженного ребенка. Владеть, властвовать, развивать – будет моим хобби, в котором я нуждался, сам того не понимая. Готовые на все сабочки уже давно прискучили, это изученный и доступный материал моей лаборатории. Предложив ей вполне безобидную книжку, я хочу изучить ее реакцию. Пожалуй, это лучший роман для пропаганды БДСМ, в отличие от того же маркиза де Сада, слишком откровенного и пошлого на взгляд привыкших к ванили женщин. Они не любят, когда все называют своими словами, грубыми неромантичными терминами. Что ж… Будем искуснее в этом вопросе. Не употреблять ненормативной лексики, привязывать к себе постепенно, не пугать раньше времени… В данный момент я чувствую себя ювелиром, осторожно и бережно пытающимся огранить алмаз и превратить его в чистейший бриллиант со множеством сверкающих граней. Я подсадил ее на несколько крючков, которые будут держать до той поры, пока она не войдет во вкус, и тогда вместо них появятся уже крючья. К тому времени она радостно предоставит им свою плоть для погружения. Жизнь становится все более возбуждающей, и это не может не радовать. Выдержка, Макс, тебе понадобится вся твоя выдержка, чтобы она не испугалась и не соскочила, или будешь кусать себе локти!

Глава 4. Женская линия

Пробудившись уже за полдень, я неохотно встала и пошла варить кофе, попутно взглянув на себя в зеркало. Ужас! Опухшие от вчерашних рыданий красные веки срочно требовали длительного умывания холодной водой. На душе было неуютно. Я чувствовала, что в моей жизни начинается новый этап. Что он принесет? Если бы можно было хоть одним глазком заглянуть в будущее! Я подумала о своих записках, которые стала вести не так давно, чтобы разобраться в том, что все же произошло между мной и мамой. Взяв чашку с горячим напитком, я села за компьютер и открыла файл.

Я думала, что сейчас нахожусь в коконе, из которого со временем может появиться бабочка. Но для этого требуется время. Нам всем нужно время, чтобы осознать свои ошибки, принять данные уроки и расправить крылья. Просто нужны терпение и мудрость, умение прислушиваться к себе, биению жизни, видеть в людях лучшее из того, что в них есть, и быть добрее.

В июле моя бабушка упала и сломала ногу. Учитывая то, что ей скоро должно было исполниться восемьдесят пять, я за нее волновалась. Выглядела она плохо, я даже думала, что она окончательно потеряла волю к жизни. Я пыталась ее подбодрить в перерывах нескончаемой беготни между врачами, аптеками, домом. Слава Богу, что Петя в это время находился со свекровью в деревне и мне не нужно было заботиться и о нем тоже. Я готовила бабушке еду, стирала вещи, а ночью не могла спать от удушающей экстремальной жары и боязни, что она не выдержит, сломается и уйдет… Плакать нельзя. Кроме меня, никто не мог быть сильным и сделать все как надо и, наконец, настоять, чтобы ее прооперировали. Врачи непозволительно тянули с решением, бабушка все меньше верила в шансы на то, что она снова будет ходить. Она стала раздражительной, ругалась с соседями по палате, санитарками, и часто я сама выбегала из палаты в слезах. Надо держаться, пусть и из последних сил. Я звонила в собес, Комитет ветеранов ВОВ, написала письмо президенту, пытаясь найти поддержку и заставить врачей сделать ей операцию на бедре. Я говорила ей о том, что она прошла войну и вынесла на своих плечах такое, что не каждому под силу, и она не имеет права сдаваться. Я не верю в это, в саму возможность подобного упадка духа для нее. Я вспоминала все места, где мы бывали, все дела, которые делали вместе, все, что могло ее хоть как-то подбодрить. Так мы и держались. С переменным успехом. Я наняла ей сиделку, потому что санитарки не хотели выносить за ней судно даже за деньги, так она обижала их. Она читала лекции врачам и заведующему отделением, контролировала, какие таблетки ей принимать, а от каких следует воздержаться, кричала, что врачи ничего не понимают и их квалификация недостаточна для того, чтобы ее лечить, припечатала физиотерапевта словом «фашист», после чего отвернулась к стене и не реагировала на уговоры попробовать встать и походить, чтобы не атрофировались мышцы.

А потом приехала мама – самый любимый человек в жизни бабушки. Приехала получать наследство, думая, что ее матери недолго осталось существовать на этой земле. Она много лет жила в другой стране, имела двойное гражданство и поставила своей целью получить причитающееся имущество, не особо заботясь о нынешнем бытии своей родительницы. Ее приезд не облегчил моей жизни, скорее усложнил, потому что кроме хлопот о бабушке мне пришлось взять на себя и заботу о маме, которая много лет весьма успешно играла в рассеянную и ни к чему непригодную барышню. Где купить хлеб и туалетную бумагу, как открыть входную дверь в квартиру, каким боком прикладывать карточки для проезда в метро… Ее постоянно раздражало все вокруг: яйца пахнут хлоркой и у них другой цвет желтка, люди на улицах хмурые и не умеют одеваться, в магазинах нет нужной марки японских водорослей, которые она привыкла употреблять в пищу… Меня это раздражало. Мама не хотела сидеть с бабушкой, не желала делать для нее хоть что-либо, а требовала всего от меня.

После операции бабушка боялась начинать ходить – ей было больно. Но я понимала: если она сейчас не встанет, она не встанет никогда, и всеми правдами и неправдами уговаривала ее сделать хоть несколько шагов по палате на ходунках. Когда я, измученная, уходила, появлялась мама со словами: «Мамочка, тебе больно, конечно, лежи. Не вставай». Она перечеркивала мои усилия одним легким движением, потому что ее целью было любым путем овладеть наследством. Что я могла поделать?

Есть много вещей, которые я не прощу ей никогда, потому что я и так простила слишком многое на протяжении всей моей жизни. Я уже не испытываю ненависти, но больше не питаю любви. Я вычеркнула этого человека из моей жизни, словно его не существовало вовсе. Но пережить такое не пожелаю никому.

Мама настраивала бабушку против меня, говорила ей всякие глупости, а та верила, потому что дочь не может врать, не может оказаться плохой – иначе для кого тогда бабушка прожила эту жизнь?.. Я страдала.

Когда мы с мужем забирали бабушку из больницы, она чуть не умерла у меня на руках в лифте своего дома. В узкий проем кабины инвалидная коляска не проходила, бабушке надо было встать и сделать с ходунками один шаг в лифт, чтобы доехать до восьмого этажа. Она долго отказывалась, но потом согласилась, ведь мы не могли нести ее вместе с коляской на руках столько лестничных пролетов. Она шагнула в лифт, мы сложили коляску и поехали, а мой муж помчался наверх пешком. Когда двери открылись, она внезапно обмякла, теряя сознание, ватным кулем повалилась на меня, закатив глаза, захрипела, а по ее ногам стала стекать моча. Одной рукой я держала бабушку, другой выпихивала коляску из лифта, пытаясь ее разложить. В голове билась страшная мысль: «Неужели это конец?», и паника нарастала. Подбежавший муж помог усадить бабушку в кресло, хлопал ее по щекам, пытаясь привести в чувство. Я трясущимися руками доставала и роняла телефон и ключи, не зная, то ли звонить в «скорую», то ли открывать дверь в квартиру, и не могла сделать ни того ни другого. Такого страха я не испытывала никогда, ведь я выросла с ней, она – все, что у меня было, постоянного и неизменного с детства. С трудом я открыла дверь, начала набирать номер «скорой», но тут бабушка пришла в себя и сказала, что ей лучше.

В день выписки моя мать ходила по личным делам, ей нужно было забрать новый загранпаспорт. Важное дело, учитывая то, что обратный билет она не брала, не зная, когда сможет вернуться. Я позвонила ей в истерике и наорала на нее за то, что она не находилась вместе с нами, со мной, в тот критический момент. В квартиру бабушки мать пришла через несколько часов… с нарядом полиции и заявлением, что я угрожала ее жизни… Конечно, служители закона этому не поверили, и она, рассердившись, ушла в отделение, чтобы накропать письменный лживый донос на родную дочь.

Потом посыпались и другие заявления… Она старалась убедить бабушку, что та должна тут же оформить на нее генеральную доверенность, дарственную на квартиру и завещание, чтобы алчная внучка и ее подлый муж не обманули их обеих. Мать не понимала ничего. Ни того, что я не претендую на ее наследство, ни того, что, кроме меня и моего сына, у нее больше нет никого из близких… Ей нужны были только деньги. Мы ее не интересовали никогда. Принять такое откровение трудно, даже если ты уже взрослый человек. Я пыталась ее оправдать. Говорила себе, что она небогата и ей непросто живется, но эти доводы не помогали.

Мама уверила бабушку в том, что мы с мужем украли ее ветеранскую книжку и медали. Та позвонила мне и начала кричать, обвиняя в воровстве. Я тщетно старалась объяснить ей, что медали и книжка мне ни к чему: чтобы я стала с ними делать? Ходить без очереди в поликлинику? Продать за гроши ее медали? Но я всегда знала, где лежат ее сбережения, где она хранит свои золотые колечки, но мне и в голову не могло прийти что-либо взять без спроса. Наоборот, за время пребывания ее в больнице, платила за все я… В отчаянии я бросила трубку, ведь она не хотела слышать мои доводы. А мать заказала новую железную дверь и поставила квартиру на охрану, чтобы я в ее отсутствие точно не смогла навестить бабушку. Начался такой абсурд зла, недоверия и подлости, который просто невозможен. Но – был. Нам с сыном даже не разрешили приехать поздравить бабушку с днем рождения: мама на следующий день (как оказалось потом) увозила ее в Америку, а я могла бы увидеть эти сборы и как-то им воспрепятствовать…

В нашей семье все женщины упрямые: если что решили, потом ни за что не признаются, что поступили неправильно. Надеюсь, я стараюсь учиться и допускать меньше оплошностей, но насколько хорошо у меня получается, не знаю. Мне не хочется оказаться такой же – со стороны это выглядит ужасно. Я переосмысливаю случившееся, вижу ошибки. И мне больно, что для бабушки уже ничего не изменится. Мама тайно от меня, не дав попрощаться, увезла ее с собой и определила в какой-то хоспис. Бабушка не может ходить. Связи у нас нет – мама не допускает. Я понимаю, что бабушка сама сделала выбор, но мне все равно больно за нее. За то, что она уже ничего не может изменить. И не позволит себе это сделать. Она отдала маме все, и вернуться ко мне ей не позволит гордыня. Человек в ее возрасте не признает ошибки. И мама свои не признает никогда.

Я сижу и чувствую биение жизни в каждой проходящей секунде. Радуюсь, что могу в любой момент пойти и прижать к себе своего сына, послушать, как он тихо сопит в подушку, погладить по голове… Я разговариваю с ним откровенно, потому что иначе нельзя. Он должен знать и знание не всегда бывает приятным. Реальность разная, иногда больная и жуткая, похожая на разверстые раны. Мой сын добрый и светлый. Он гораздо лучше нас всех. Может быть, он избежит всей этой мути, которая нас сопровождает уже несколько поколений… Я хочу подарить ему мир красивый и справедливый, мир, где исполняются мечты и есть сказочные принцессы… Я верю, что он существует, надо только зажмуриться и очень сильно верить. И не бояться. И быть сильной. И отметать все, что мешает. И, слава богу, что он не девочка, значит, трагедий женской линии нашего семейства больше не будет, пусть они закончатся на мне…

Глава 5. Сонины демоны. Вектор

Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре…

Закончив чтение, я занялась обыденными делами, стараясь не рефлексировать по поводу прошлого. Засунула белье в стирку, протерла полы, отутюжила пару платьев и позвонила по мобильному Петруше. Получила массу инструкций от свекрови на тему «полить цветы», «посмотреть почтовый ящик» и «обязательно обработать кухню от тараканов». «Какие могут быть тараканы, когда там второй месяц мышь в холодильнике повесилась», – подумала я, но возражать не стала. Возражать Марье Кузьминичне себе дороже, проще согласиться, иначе она разведет такую бодягу, что мало не покажется. Кукование аськи сообщило, что моя подруга Соня намеревается сегодня завалиться в гости с бутылкой вина и новыми историями о своих приключениях. Ответила согласием, потому что сидеть одной в четырех стенах оказалось невозможным – это грозило мне планомерным самовыносом мозга: Максим внезапно стал занимать все мои мысли.

Соня, я зову ее Сонишна, человек она чудный и безбашенный, с ней постоянно случаются безумные истории на грани фола. Она выбирает мужчин с внешностью врубелевского демона и душой испорченного ребенка. Они не умеют зарабатывать деньги, но хорошо играют на нервах. Через некоторое время жития с очередным мелкотравчатым паскудником оказывается, что он параллельно вскружил головы еще нескольким девицам, готовым ради него на бесчисленные и бессмысленные подвиги. Их детские игры в садо-мазо заключаются в минете в углу полуночного вагона метрополитена или в прогулках очередной самочки обнаженной (в одной только шубе и сапогах) посреди зимы. Иногда нарциссы просят секса втроем и страшно обижаются на отказ. Они инфантильны, но мнят себя непризнанными гениями, страдая множеством всевозможных комплексов, что у нормальной бабы может вызвать только отвращение, но шалую Соню это странно возбуждает. Она считает, что они ее привораживают, творя по ночам заклинания вуду над восковыми фигурками. Новые откровения Сонишны меня не удивляют, поскольку ничем не отличаются от старых, но, пожалуй, я не перестаю ей удивляться – она каждый раз верит тому, что после примирения что-то может пойти по-другому. За последнего демона она даже выскочила замуж, заигравшись в очередную нелепую сказку. Она работает в парикмахерской, приводя в порядок женские головы, но со своей никак разобраться не в силах, несмотря на пройденные курсы НЛП. Я люблю ее, потому что знаю: если позвонить ей ночью и сказать, что мне плохо, она ответит – приезжай, и будет до утра пить со мной коньяк, не задумываясь о том, что утром ей необходимо отводить дочь в школу и бежать на очередную трудовую смену. Самое главное то, что она живая в полном смысле этого слова, она проживает и переживает полно и сладострастно каждый данный ей Богом день, а это немало.

Мягкое имя Соня совсем не подходит моей подруге, так же как и полное мудрости – София. Скорее она Настасья из «Идиота» Достоевского – нервная, мятущаяся, бросающаяся в омут с головой, заливающая алкоголем нереализованные мечты, но не имеющая при себе мышкинского князя, готового любить и сострадать. Впрочем, он ей и не нужен, подобный субъект был бы для нее скорее губителен, как и для книжной героини. Соня прожила чуть меньше года с первым мужем, выйдя за него девственницей, со вторым просуществовала около пятнадцати лет, а потом разочаровалась в браке и стала погуливать на сторону. Накачанный спортсмен с видом альфа-самца оказался маменькиным сынком, не способным ни достойно обеспечивать семью, ни удовлетворять жену в постели, так же как и первый законный супруг.

Впрочем, хотя очередной развод и принес Соне долгожданную свободу, грезящегося в мечтах счастья не дал. Налетевшие демоны каждый раз отрывали от Сониной души по кусочку, проглатывали его, урча, и уступали место следующим двойникам с рогами и копытами. Кроме того, хрупкое телосложение моей подруги и грудь первого размера притягивают к ней престарелых Гумбертов, облизывающихся на долгожданную добычу и готовых платить за удовольствия, но Соня, потрясывая многослойными цветастыми юбками и бренча фенечками, хохоча, ускользает к своим ночным искусителям.

Соня вваливается ко мне с двумя бутылками шампанского, набором фруктов и сыров, расшвыривает обувь по коридору и с порога кричит:

– Я тебе сейчас такое расскажу! Эта скотина опять переписывалась с той блядью, о которой я говорила! Я выкинула его вещи в окно, и они все повисли на ветвях дерева. На этот раз я прогнала его навсегда!

– Навсегда – это на пару дней?

– Мну… – задумывается она и машет рукой на бутылку. – Открывай! Что у тебя нового?

Соня знает обо мне все, поэтому я могу рассказать ей то, что со мной произошло, без стеснения.

– Ни фига себе, – комментирует она мой рассказ, лохматя свою художественную стрижку цвета темного шоколада. – Очень сексуально. Я люблю мужиков с длинными волосами. Светлый демон. Но это не твой типаж.

– Не мой, Сонишна, – подтверждаю я. – Так получилось.

– И на старуху бывает свой демон, – заключает она и радостно ржет. – Привет, сестра! Что будешь делать?

– Плыть по течению. Больше ничего не остается. У меня трясутся руки и подгибаются колени, когда его вижу. И ведь не девочка же, чтобы так крышу сносило…

– А кто он по гороскопу?

– Коза.

– А ты вроде Змея?

– Ага.

– Ну, ты попала, подруга. Это же вектор!

– Какой вектор?

– В астрологии есть такое понятие: векторная пара. Они выстраиваются по типу хозяин – слуга.

– Как в БДСМ?

– Типа того. Векторность не определяется никакими математическими закономерностями, к примеру, разница в возрасте – это чисто энергетическое явление, выявленное эмпирически. Объясняют векторную связь тем, что каждому году соответствует определенный тип энергетики, и в векторных парах обмен энергией происходит несколько странным, неповторимым образом. Векторная связь работает неосознанно, помимо воли человека, и почти не поддается контролю. Сила векторного воздействия зависит от времени, которое Хозяин и Слуга проводят вместе и в течение которого вступают в контакт на энергетическом уровне. В векторной паре сразу начинается активное взаимодействие; «векторы» чувствуют друг друга, вычленяют в толпе – наши векторы сразу становятся для нас «особенными» и притягивают много внимания. Это взаимный процесс, не зависящий от того, кто Хозяин, а кто Слуга. Короче, если говорить простым языком, это полный крышеснос для обоих векторов. Одна из самых известных векторных пар Альфред Мюссе и Жорж Санд. Векторы друг для друга как электрические провода, прикасающиеся даже не к обнаженной коже, а прямо к мясу. Эти отношения бывают дико болезненны и опустошающи, но прервать их бывает невыносимо больно, так же как и существовать в них. Так что ты влетела, подруга, – резюмирует она.

– Надо будет почитать про это, – задумчиво выдаю я.

– Читай, конечно, – хмыкает Соня, – только тебя это не спасет. С другой стороны, тебе можно позавидовать. Столько ощущений, виртуозная яркость переживаний – это просто сказочное состояние, которое останется с тобой на всю жизнь.

– Ты что, у меня же сын?! – пугаюсь я. – Надо сваливать, блин. Только вот интервью…

– Отползай, пока можешь, – сочувствует Соня. – Какое на хрен интервью?

– Не могу. Шеф убьет, а работа нужна, – оправдываюсь я, понимая, что кривлю душой.

– Ну смотри, я предупредила, – подруга пожимает плечами.

– Векторы… А может, это все неправда и просто красивая история для оправдания всего происходящего? – с надеждой я вопрошаю пространство, но ответом мне служит тишина.

Соня ускользает домой, а я залезаю в интернет и погружаюсь в изучение векторных колец, открытых астрологом Квашой, испытавшим подобные отношения на своей шкуре.

Он утверждает, что есть двенадцать векторных пар, отношения между которыми можно назвать роковыми. Векторы словно касаются друг друга самой чувствительной зоной, точкой наименьшего сопротивления. Это имеет свои плюсы и минусы, но чаще минусы, потому что защититься от этого влияния невозможно – соответственно человек не может проконтролировать этот процесс. Считается, что векторные союзы не слишком благоприятны: они изматывают и обмен энергией в них неравноценный. Когда Хозяин отдает энергию Слуге, Слугой из этой энергии воспринимается немного, остальное отметается. Но то немногое Слуге очень нужно, поэтому он все время требует от Хозяина, чтоб тот дал больше. У Хозяина зеркальная ситуация, но с поправкой на то, что предлагает Слуга, Хозяин готов согласиться на пятнадцать-двадцать процентов, а остальное его раздражает. Таким образом, отношения «выматывают» обоих, но Слугу в гораздо большей степени, потому что ему этот контакт «нужнее» и в нем он готов отдать последнее, лишь бы Хозяин обратил на него внимание. Конечно, не все векторные отношения одинаково интенсивны, потому что на людей влияет бесчисленное количество факторов. Иногда «векторность» проявляется очень ярко, а в других случаях носит более сглаженный характер и ее можно отследить только в определенных ситуациях. Векторные отношения истончают, если можно так сказать, собственное защитное поле человека или находят его уязвимые места. Он становится намного чувствительнее.

Дата добавления: 2015-09-05