ГЛАВА 15. – Но, Мемнох, – прервал его я

– Но, Мемнох, – прервал его я. – Он не опреде­лил для тебя критерий отбора! Как надлежало тебе оценивать те души? Как бы ты узнал?

Мемнох улыбнулся.

– Да, Лестат, именно это Он и сделал, и именно так поступил, и поверь мне, я это сразу понял. Не успел я попасть в преисподнюю, как критерий отбо­ра для вхождения на небеса полностью завладел моим умом, сделавшись навязчивой до отчаяния идеей. Это в точности стиль Его поведения, верно?

– Я бы на твоем месте спросил.

– Нет-нет. У меня не было такого намерения. Я выбрался оттуда и принялся за работу! Как я гово­рил, таков был Его стиль, и я понимал, что единствен­ная моя надежда заключается в выработке собствен­ного критерия и его обосновании, понимаешь?

– Думаю, да.

– Не думаешь, а знаешь, – сказал он. – Ладно. Только представь. Население мира разрослось до мил­лионов, и хотя города поднялись не во многих местах, но в основном в той самой долине, куда я спустился и где оставил свои знаки на стенах пещер. Человечество распространилось по планете на север и юг, как только могло; на разных стадиях развития возникали по­селения, городки и крепости. Та земля, где выросли города, полагаю, называется сейчас Месопотамией. Или это Шумер? Или Ур? Ваши ученые с каждым днем открывают все больше и больше.

Безумные фантазии человека по поводу бессмер­тия и воссоединения с умершими дали повсеместный толчок к появлению религии. В долине Нила возникла цивилизация поразительной стабильности, и в то же время на земле, которую мы называем Святой, постоянно шли войны.

Итак, я спустился в преисподнюю, которую рань­ше созерцал лишь снаружи. Она теперь стала огромна и вмещала в себя и некоторые из первых душ, когда-то кипевших жизнью, и миллионы душ, чьи убежде­ния и устремления к вечности привели их в это ужас­ное место. Безумные надежды повергли в смущение бессчетное их число. Некоторые стали столь сильными, что захватили главенство над остальными. А неко­торые освоили хитрость возвращения на землю, из­бегнув взаимного притяжения других невидимых душ, – для того чтобы оказаться вблизи от плоти, в которую смогут вселиться вновь, или повлиять на нее, или нанести вред, или любить, если представится слу­чай.

Мир, населенный душами! И иные из них, совер­шенно потеряв память о своем человеческом суще­ствовании, сделались теми, кого земные мужчины и женщины называют демонами, рыскающими вокруг, жаждущими завладеть человеком, произвести опус­тошение или навлечь несчастье, насколько позволят обстоятельства.

– И один из них, – сказал я, – превратился в мать или отца вампиров вроде нас.

– Да, верно. Эту мутацию создал Амель. Но она не была единственной. На земле есть и другие монст­ры, обитающие между видимым и невидимым; но ве­личайшей движущей силой мира всегда были и оста­ются судьбы миллионов людей.

– Мутации никогда не влияли на ход истории.

– И да и нет. Разве не значит что-нибудь вопль безумной души, исторгаемый пророком из плоти и крови, если слова этого пророка записаны на пяти различных языках и выставлены на продажу на пол­ках магазинов в Нью-Йорке? Можно сказать, что про­цесс, который я наблюдал и описал Господу, продол­жается; иные души умерли, иные укрепились, другим удалось фактически возродиться в новом теле, хотя с помощью какой уловки, этого я в то время не знал.

– А сейчас знаешь?

– Реинкарнацию никоим образом нельзя назвать вещью обычной. И вовлеченные в нее души выигры­вают совсем немного. Можно представить себе ситуа­ции, когда она возможна. Происходит ли она при уга­сании души ребенка и всегда ли сопровождается воплощением в новом теле – зависит от каждого от­дельного случая. Тех, кто постоянно участвует в реинкарнации, нельзя сбрасывать со счетов. Но это, как эволюция вампиров или других связанных с землей бессмертных существ, уже отдельная небольшая сфе­ра. Еще раз напоминаю, что сейчас мы говорим о судь­бе человечества, о мире человеческом в целом.

– Да, я вполне понимаю. Возможно, лучше, чем ты думаешь.

– Хорошо. Итак, не имея критерия отбора, я все же отправился в преисподнюю и обнаружил там ог­ромное разросшееся подобие земли! Души дали волю воображению и создали в своем невидимом бытии всевозможные неуклюжие здания, немыслимых существ, монстров – этакое буйство воображения без контроля со стороны небес, и, как я и догадывался, огромное число душ не знали, что они мертвы.

И вот я погрузился в самую гущу всего этого, изо всех сил пытаясь оставаться невидимым, представить себя лишенным всякой различимой формы, но сде­лать мне это не просто. Ибо я оказался в невидимом царстве – все там было невидимо. И вот я принялся в полумраке бродить по унылым дорогам, среди урод­ливых, почти лишенных формы существ – стенающих, умирающих. А ведь сам я пребывал в обличье ангела.

Тем не менее эти потерянные души не очень-то замечали меня! Похоже, многие из них плохо видели. Ты ведь знаешь, что это состояние описано человече­скими шаманами, святыми, людьми, близко подошед­шими к смерти, испытавшими ее и затем оживлен­ными и продолжающими жить.

– Да.

– Человеческие души видели лишь часть окружа­ющего их пространства. Я видел все в целом. Я бестре­петно странствовал по всем направлениям, не счита­ясь со временем или находясь вне его – хотя время, разумеется, текло непрерывно, – и шел туда, куда мне хотелось.

– Обиталище безумных душ.

– Очень похоже, но в этом огромном обиталище было великое множество обособленных обителей. Ду­ши со сходными верованиями в отчаянии сошлись вместе в надежде укрепить веру друг друга, а заодно и обоюдные страхи. Но свет земли был здесь слишком сумрачным, чтобы согреть хоть кого-то! А небесный свет сюда попросту не проникал.

Да, ты прав, это было поистине обиталище всевоз­можных безумных душ, долина смертной тени, ужасная река монстров, которую души страшатся пере­сечь, чтобы попасть в рай. И разумеется, никто никог­да не пересекал ее.

Первое, что я сделал, – это стал слушать; я прислу­шивался к пению любой души, которая пела мне, то есть, по-нашему, говорила. Я старался запомнить лю­бое чуть слышное высказывание, вопрос или предпо­ложение, поразившее мой слух. Что знали эти души? Что с ними сталось?

Вскоре я обнаружил, что в этом ужасном, мрачном месте есть круги – ярусы, возникшие благодаря же­ланию душ отыскать себе подобных. Обиталище душ произвольно расслоилось, но этот порядок опреде­лялся степенью осведомленности, уступчивости, смя­тения или гнева каждой души.

Ближе всего к земле располагались самые прокля­тые, продолжавшие борьбу за еду, питье или облада­ние другими, не могущие принять случившегося или не понимающие этого.

Как раз над ними размещался круг душ, которые только тем и занимались, что дрались друг с другом, вопили, визжали, толкались, пихались в стремлении навредить ли, одолеть ли, захватить ли, убежать ли, пребывая в отчаянном смятении. Эти души даже ни разу не заметили меня. Но опять-таки, твои люди ви­дели их и описывали во многих и многих рукописях на протяжении столетий. Ничто из сказанного мной, разумеется, для тебя не новость.

И подальше от этой кутерьмы, ближе к спокой­ствию небес – хотя я сейчас не говорю о направлени­ях в буквальном смысле – находились те, кто понял, что вышли за пределы природы и пребывают в каком-то ином месте. Эти души, а некоторые из них пребы­вали там от начала начал, сделались терпимыми в сво­их пристрастиях, терпеливо взирая на землю и на окружающие их души, которым они стремились в любви помочь принять собственную смерть.

– Ты нашел души, которые любили.

– О, все они любят, – сказал Мемнох. – Все. Не существует такого понятия, как нелюбящая душа Он или она любят что-то, даже если это «что-то» суще­ствует лишь в памяти или как идеал. Ну да, я отыскал тех, кто вполне миролюбиво и безмятежно выражал безмерную любовь друг к другу и к обитающим ниже их. Нашел я и таких, которые обратили взоры исключительно на землю, стремясь лишь к тому, чтобы от­вечать на молитвы, исходящие от отчаявшихся, бед­ствующих и болящих.

Земля же, как ты знаешь, к этому времени познала немыслимые войны, и целые цивилизации растаяли в результате стихийных бедствий. Непрерывно мно­жились страдания людей, и множились они не только пропорционально росту учености или культурному развитию. Подобное положение сделалось недоступ­ным моему ангельскому разумению. Взирая на зем­лю, я не пытался даже разгадать, что управляет страс­тями людей какой-нибудь определенной народности, а что – другой или почему какая-то одна группа лю­дей на протяжении жизни нескольких поколений складывает из камней какое-нибудь циклопическое сооружение. Разумеется, я знал почти обо всем, но це­лью моей на тот момент времени была не земля.

Царство мертвых, вот что меня интересовало в первую очередь.

Я приблизился к тем душам, что взирали вниз с жалостью и состраданием, стремясь мысленно воз­действовать на прочих для их же блага. Десять, два­дцать, тридцать – я видел их тысячи. Тысячи, говорю я тебе, в которых умерла всякая надежда родиться вновь или получить достойную награду, души, смирившиеся со смертью, с вечностью; души, очарован­ные видимой для них плотью, в точности как мы, ан­гелы, бывали и все еще бываем ей очарованы.

Я встречался с этими душами здесь и там, заводя с ними разговор, когда только мог привлечь их внима­ние. Скоро стало понятным, что им довольно безраз­лично мое обличье, поскольку они полагали, что я выбрал его, как они – свое: некоторые из них напо­минали мужчин и женщин, а некоторые не давали се­бе труда об этом побеспокоиться. Так что, думаю, они считали меня новичком в преисподней, раз уж я с та­ким нахальством выставляю напоказ свои руки, ноги и крылья. Отвлечь их от земных дел можно было толь­ко вежливым обращением, и я принялся выспраши­вать их, стараясь добиться правды и избегая при этом грубости.

Странствуя по преисподней, я, наверное, беседо­вал с миллионами душ. И всякий раз самым сложным было отвлечь внимание каждой из этих душ либо от земли, либо от переживания какого-либо сгинувшего в прошлом события либо вывести душу из состояния бесцельного созерцания, рассеянности, что требовало поистине неимоверных усилий.

Даже самые мудрые и любящие из душ не желали обременять себя моими вопросами. Лишь постепенно они понимали, что я не простой смертный, а создан из совершенно иной материи и что в моих вопросах заключены вещи, имеющие отношение к некоему месту за земными пределами. Понимаешь, то была дилемма. Эти души так долго пребывали в преиспод­ней, что не размышляли более о причинах жизни и мироздания; они не проклинали более Господа, которого не знали, и не искали Бога, который был им не­видим. И когда я стал задавать свои вопросы, они поду­мали, что я нахожусь на пути вниз с новыми душами, грезящими о наказаниях и наградах, которые никог­да не последуют.

Эти мудрые души в смиренной задумчивости раз­мышляли о своих прошлых жизнях, стараясь ответить на исходящие снизу молитвы, о чем я уже говорил. Они охраняли своих родственников, членов клана, свои народы; охраняли тех, кто привлекал их внима­ние эффектными проявлениями религиозности; с пе­чалью наблюдали страдания людей, желая помочь и стремясь к этому, насколько возможно.

Почти ни одна из этих очень сильных и терпели­вых душ не пыталась снова обрести плоть. Но некото­рые из них делали это в прошлом. Они спускались вниз, и рождались заново, и обнаруживали в конечном счете, что не могут в своей памяти отличить одно те­лесное воплощение от другого, так что нет смысла оставаться в живых! Гораздо лучше пребывать здесь, в ставшей привычной вечности, наблюдая красоту ми­роздания, и оно действительно представлялось им пре­красным, как и нам.

И вот из этих вопросов, из этих бесконечных и вдумчивых бесед с мертвыми сформировался мой кри­терий отбора.

Во-первых, чтобы быть достойной небес и иметь у Бога хотя бы малейший шанс, душа должна понимать жизнь и смерть в самом простом их смысле

Я нашел множество таких душ.

Далее, в этом понимании должна присутствовать высокая оценка красоты Божьего творения, гармонии мироздания, увиденной как бы оком Господним, кар­тины природы, свитой из бесконечных, накладываю­щихся друг на друга циклов выживания и воспроиз­ведения, эволюции и роста.

Многие души пришли к пониманию этого. Мно­гие. Но многие, считавшие жизнь прекрасной, полагали смерть и печальной, и бесконечной, и ужасной и предпочли бы никогда не рождаться, буде им дан вы­бор!

Я не знал, что делать с такого рода убежденно­стью, – ведь она имела широкое распространение. Зачем Он, кто бы Он ни был, сотворил нас, коли нам надлежит вечно пребывать здесь, вдали от мира, час­тицей которого мы никогда не станем, если только не пожелаем сойти вниз и снова испытать всю ту муку ради нескольких мгновений торжества, и который не оценим в следующий раз более, чем в предыдущий, ибо не сможем взять с собой наше знание при по­вторном рождении!

Действительно, придя к этой мысли, многие души переставали развиваться и изменяться. Они испыты­вали великую тревогу за живых и жалость к ним, но ведали только скорбь, а радость не могли себе даже вообразить. Они стремились обрести покой, и покой казался им тем идеальным состоянием, которого они желали достичь. Покой, нарушаемый порывами от­ветить на молитвы, было особенно трудно сохранить, но мне как ангелу это представлялось весьма привлекательным. И я долго, долго пребывал в обществе этих душ.

Теперь, если б я только мог поведать им, думал я, если б мог начать наставлять их, то, возможно, сумел бы заставить изменить свое мнение, подготовить их к встрече с небесами. Но в состоянии, в котором они пребывают, они еще не готовы, и я сомневаюсь, что они поверят моим словам.

А что, если они уже поверили и исполнены жаж­дой небес, а Бог не допустит их?

Нет, мне следовало проявлять большую осторож­ность. Не годилось возвещать знание с вершины валу­на, как я это делал в свое короткое пребывание на земле. Раз уж мне приходилось вмешиваться в эволюцию одного из этих мертвецов, должен быть твердый шанс, что эта душа последует за мной к Господнему Престолу.

Понимание жизни и смерти? Этого недостаточно. Примирение со смертью? Этого мало. Безразличие к жизни и смерти – наверняка это не то, что нужно. Легкое смятение и пассивность. Нет. Такого рода ду­ши теряли свою индивидуальность. Это в той же сте­пени далеко от ангела, как падающий на землю дождь.

Наконец я достиг области, меньшей прочих и на­селенной лишь немногими душами. Я сейчас говорю относительно. Помни, что я – дьявол. Я провел немало времени на небесах и в аду. Если я говорю «немноги­ми», то единственно для того, чтобы ты мог охватить разумом всю картину. Ради стройности изложения уточню: несколькими тысячами или больше. То есть я говорю о большем количестве, будь уверен.

– Слушаю тебя.

– Эти души совершенно покорили меня своей лучезарностью, спокойствием и знаниями, которые они восприняли и удержали. Прежде всего, почти каждая из них имела вполне человеческое обличье. То есть в невидимом мире они реализовали свою ориги­нальную или даже идеальную форму. Они походили на ангелов! Это были невидимые мужчины, женщины, дети, имеющие при себе вещи, дорогие для них в той жизни. Некоторые из душ были совершенно но­выми, пронеся через смерть вдумчивость, любозна­тельность и готовность к проникновению в тайну. Другие многое познали, будучи в преисподней и бодр­ствуя на протяжении столетий в страхе потерять свою индивидуальность, не важно, какие ужасы происходили вокруг. И все для меня были явно видимы­ми! И антропоморфными, хотя, разумеется, при этом прозрачными, как все души. Одни более прозрачны­ми, другие – менее, но все они были различимыми для окружающих и себя.

Я бродил среди них, ожидая пренебрежительного к себе отношения, но вдруг понял, что они видят меня не таким, как прочие. Они видели по-другому абсо­лютно все. Они были более настроены на эфемерность невидимого мира, потому что целиком и полностью приняли его условия. Если я желаю быть таким, то пусть буду, думали они, с большой серьезностью судя о том, насколько мне удается быть тем высоким со­зданием с крыльями и длинными волосами, одетым в развевающиеся одежды. В первые же мгновения сво­его появления я ощущал окружающее меня счастье. Я чувствовал, что меня принимают. Я совершенно не испытывал сопротивления, а лишь дерзкую любозна­тельность. Они понимали, что я – не человеческая душа. Они это понимали, ибо достигли высоты, отку­да могли это увидеть! Им открывалось многое о каж­дой прочей душе, на которую взирали. И многое им открывалось о лежащем внизу мире.

Одна из этих душ приняла форму женщины, но, впрочем, то не была моя Лилия, ибо ее я так и не уви­дел вновь ни в каком обличье. Но то была женщина, умершая, полагаю, в середине жизни, имевшая много детей, некоторые из них были с ней сейчас, а иные оставались внизу. Эта душа пребывала в такой безмя­тежности, что едва ли не светилась. Иными словами, ее эволюция на незримом уровне была столь высока, что она начинала излучать нечто вроде Божественно­го света!

«Что делает тебя столь отличной от других? – спросил я эту женщину. – Что делает вас всех, ско­пившихся в этом месте, столь отличными от прочих?»

С поразившей меня проницательностью эта жен­щина спросила меня, кто я есть. Души мертвых обык­новенно не задают этого вопроса. Они обычно погру­жены в свои безутешные занятия и навязчивые идеи. Но она сказала:

«Кто ты и откуда? Я никогда не видела раньше по­добного тебе. Только когда была жива».

«Пока что не хочу тебе открываться, – сказал я. – Но хочу спросить у тебя. Скажи, почему ты кажешься счастливой? Ты ведь счастлива, верно?»

«Да, – сказала она. – Я с теми, кого люблю».

«Так тебя не мучают вопросы по поводу всех этих вещей? – настаивал я. – Ты не стремишься узнать, за­чем родилась, или ради чего страдала, или что с тобой случилось после смерти, или зачем ты здесь?»

Изумляя меня еще больше, она рассмеялась. Я ни­когда не слыхал смеха в преисподней. Это был тихий, успокаивающий, веселый смех – нежный смех, по­добный смеху ангелов, – и, помнится мне, я тихо про­пел ей в ответ, довольно непринужденно, и при этом ее душа распустилась подобно цветку, как это бывает с облеченными в плоть и обретающимися внизу душами, когда они познают любовь! Проникшись ко мне симпатией, она стала более откровенной.

«Ты красивый», – почтительно прошептала она

«Но почему, почему все прочие здесь так несчаст­ливы и почему лишь немногие преисполнены покоя и радости? Да, понимаю, я смотрел вниз. И ты с теми, кого любишь. Но ведь все прочие тоже».

«Мы более не обижаемся на Бога, – молвила она. – Ни один из нас. Не питаем к нему ненависти».

«А другие – да?»

«Не то чтобы они Его ненавидят, – мягко произ­несла она, очень тактично обращаясь ко мне, словно боясь обидеть. – Просто они не могут простить Ему всего этого… того, что происходило с ними в мире, и это унылое прозябание в преисподней. А мы проща­ем. Уже простили. Все мы сделали это из разных по­буждений, но Бог оправдан в наших глазах. Мы соглас­ны с тем, что наши жизни были наполнены чудесным опытом и стоили боли и страданий, а теперь мы леле­ем испытанную нами радость и моменты гармонии, и мы простили Ему то, что Он никогда ничего нам не объяснял, никого не оправдывал, не наказывал греш­ников и не вознаграждал праведников. И вообще не делал ничего из того, что могли ожидать от Него все эти души, живые и мертвые. Мы прощаем Ему. Мы не знаем наверняка, но догадываемся, что, возможно, Ему ведома великая тайна о том, как вынести всю эту боль и все же остаться праведником. И если Он не хо­чет открывать этого, что ж, он Бог. Но, как бы то ни было, мы Ему прощаем и любим Его в нашем всепро­щении, хотя и знаем, что Он вправе беспокоиться о нас не более чем о гальке на побережье там, внизу».

Я лишился дара речи. Я сидел неподвижно, предо­ставив тем душам собраться вокруг меня по доброй воле. Потом заговорила очень юная душа – то была душа ребенка:

«Сначала казалось ужасным, что Бог привел нас в мир, чтобы быть убитыми, как это случилось с на­ми – понимаешь, мы трое погибли на войне, – но мы простили Ему, потому что понимаем, что если уж Он смог создать нечто такое прекрасное, как жизнь и смерть, то знает зачем».

«Видишь ли, – призналась мне другая душа, – так уж выходит. Мы бы снова вынесли все страдания, если пришлось бы. И постарались бы лучше относиться друг к другу, с большей любовью. Жизнь того стоит».

«Да, – подхватила еще одна душа. – Вся земная жизнь ушла у меня на то, чтобы простить Господу за тот мир, но я сделала это перед смертью и пришла по­селиться здесь с остальными. И знаешь, постарайся хорошенько и увидишь, что мы создали некое подо­бие сада. Это нелегко. Мы работаем лишь при помо­щи сознания, воли, памяти и воображения и создаем обитель, где можем вспоминать только хорошее из жизни. И мы прощаем Ему и любим Его за то, что дал нам так много».

«Да, – молвила следующая душа, – за то, что дал нам хоть что-то. Мы благодарны и исполнены любо­вью к Нему. Ибо верно, что здесь, во мраке, царит ве­ликое небытие, а внизу мы встречались со многими, коими завладели небытие и страдание, и им не знако­ма была радость, в которой мы пребывали раньше и пребываем теперь».

«Это нелегко, – добавила еще одна душа. – Это было великое борение. Но прекрасно было любить, и пить, и танцевать, и петь, радостно было пьяному бе­гать под дождем; вне всего этого простирается хаос, небытие, и я рада, что глаза мои открылись на лежа­щий внизу мир и что я вижу его отсюда и могу вспо­минать».

Я долго размышлял, не отвечая ни одному, и они продолжали беседовать со мной, словно их притяги­вал ко мне исходящий от меня свет, если он вообще был зримым. В сущности, чем дольше я отвечал на их вопросы, тем открытее они становились, тем больше смысла вкладывали в собственные ответы, тем весо­мей и убедительней становились их высказывания.

Скоро я понял, что эти люди – выходцы из раз­ных народов и заняты были во всевозможных сферах деятельности. И хотя многих из них тесно связывало родство, это относилось не ко всем. По сути дела, мно­гие из них полностью потеряли из виду своих умер­ших родственников из других областей преисподней.

Другие никогда даже не видели их. И в то же время некоторых приветствовали в момент смерти их сги­нувшие близкие! То были люди мира, все надежды ко­торого собрались здесь, в этом месте, где отныне на­чинал сиять свет.

«В ваших жизнях на земле была ли одна связую­щая нить?» – спросил я наконец.

Они не могли ответить мне Они и вправду не зна­ли ответа Они не расспрашивали друг друга о своей жизни и, быстро задавая им вопросы наугад, я понял, что не было той связующей нити! Некоторые из этих людей при жизни были очень богатыми, другие бед­ными, одни невыразимо страдали, другие совсем не страдали, познав преуспевание и пребывая в лени, что заставило их полюбить мироздание еще до смерти. Но я почувствовал, что при желании я могу начать подсчитывать эти ответы и каким-то образом их оцени­вать. Другими словами, все эти души научились раз­ными путями прощать Бога. Но очень возможно, что один путь лучше подходил для этого, нежели другой, являясь более действенным Возможно. Я не был уве­рен. И не мог в тот момент этого знать.

Я обхватил эти души руками. И притянул их к себе.

«Я хочу, чтобы вы отправились со мной в путеше­ствие, – сказал я им, обращаясь теперь к каждому в отдельности и полностью сознавая то, где мы находи­лись. – Я хочу, чтобы вы явились на небеса и предста­ли перед Господом. В этот раз все может произойти быстро и вы, возможно, узрите Его не более чем на мгновение, а может статься, Он вовсе не позволит вам узреть Себя. Вы можете снова оказаться здесь, так ни­чего и не узнав и ничего не испытав. Правда заключа­ется в том, что я не в состоянии предугадать это. Ни­кто не знает Господа».

«Понимаем», – отвечали они.

«Но я приглашаю вас явиться к Богу и рассказать Ему то, что поведали мне. А теперь отвечу на ваш во­прос относительно себя: я, Его архангел Мемнох, из тех ангелов, о которых вы слышали при жизни! Пой­дете со мной?»

Иные были изумлены и заколебались. Но большин­ство ответили в один голос разными словами, суть ко­торых заключалась в следующем: «Мы пойдем. Один взгляд на Бога, даже возможность этого, стоит много­го. Пусть это не так, но я не помню, как сладко пахнет олива и как приминается трава на лугу, когда пада­ешь на нее. Я никогда не пробовал вина, а я никогда не ложился с возлюбленной. Мы пойдем».

Некоторые отказались. Прошло несколько мгно­вений, прежде чем все мы это поняли, но некоторые совершенно устранились. Теперь они видели меня тем, кем я был, ангелом, и поняли, что именно от них утаи­валось, и в то мгновение потеряли покой и способ­ность прощать. Они уставились на меня в ужасе, или гневе, или обуреваемые и тем, и другим. Другие души безуспешно старались поверить мне, но у них ничего не получилось. Нет, они не желают видеть Бога, кото­рый покинул мир, Им же и сотворенный, позволив его обитателям воздвигать рукотворных богов и вту­не просить их о помощи и защите! Нет, нет, нет!

«Пойдемте, – сказал я остальным. – Попробуем попасть на небеса. Приложим к этому все усилия! Сколько нас? Тысячу раз по десять? Миллион? Какое это имеет значение! Господь сказал, десять, но имел в виду как минимум десять. Идемте!»

Дата добавления: 2015-09-05