Христология (доникейская, восточно-христианская, русская).

Вопрос о смысле Богочеловечества Иисуса Христа на протяжении всей истории христианства являлся одним из важнейших. «В Христологии главное внимание было сосредоточено на взаимоотношении Божественной и человеческой природ, следовательно, тема о человеке стоит в центре христологических споров, хотя бы заслоненная темой о Богочеловеке» (5,184). От признания Христа Богом или «творением» зависело все понимание Его воплощения и Его земного подвига. Соединяет ли Он действительно Бога и человека или же между ними лежит все та же пропасть, и человек обречен на рабство греху, смерти и разделению? Первый и второй Вселенские Соборы дали положительный ответ. Христос – Бог, Боговоплощение – действительное, ничем не умаленное явление среди нас Сына Божьего. Но человеческий разум тут же стал вопрошать о другом: как во Христе с человеком соединился Бог, как возможно такое соединение, и что в нем может означать человек? Кто мог предположить тогда, что поиск ответа окажется столь драматичным. Человеческий разум, увы, ограничен. Не удивительно поэтому, что осмысление уникальной Личности Богочеловека сопровождалось искушением понять Ее в категориях приземленных – человеческих. Отсюда многочисленные заблуждения и ереси. Одним из таких опасных заблуждений было Несторианство.

Возникновение несторианской ереси относится к IV веку. Следует отметить, что к этому времени сформировалось два разных течения богословской мысли, два различных психологических восприятия христианства, можно даже сказать - два противоположных взгляда на человека. Это школы Антиохийская, из среды которой и возникло Несторианство, и Александрийская.

В Антиохийской богословской школе на первый план выдвигается человеческий элемент. Эгзегеты этого течения избегали аллегорий и во всем видели буквальный смысл; все их богословие проникнуто «духом евангельского реализма». Образ их мыслей строился на философии и логике Аристотеля. «В стране волевой, героической аскезы внимание, прежде всего, привлекал человеческий подвиг Христа, Его «человечность»: в ней было оправдание подвигов и усилий последователей Христа и свидетельство о человеческой свободе. Но в этом подходе, в основе своем правильном, евангельском, очень легко можно было переступить тонкую черту: разделить Христа, выделить в Нем Его человеческий подвиг так, что он приобретал самостоятельное значение, и в образе Праведника бледнело благовестие о вочеловечении Сына Божьего...» (12,105).

Крупными представителями Антиохийской школы и отцами Несторианства были Диодор Тарсийский и Феодор Мопсуэтский. Из формулы, что Христос есть «совершенный Бог и совершенный Человек», они делали вывод, что во Христе нужно признать две различные и всегда остающиеся различными природы; бывшие трезвыми философами, отличными экзегетами, строгими аскетами и убежденными никейцами, они правильно рассуждали, что полное, совершенное человечество не может быть мыслимо без свободы и изменения, что Божество и человечество — противоположности, которые просто не могут быть соединены, сплавлены. На этом основывалась их христология, определявшаяся живым евангельским образом Иисуса Христа. Христос состоит из двух раздельных природ, объединение которых можно мыслить так: Бог-Логос воспринял отдельного человека, до известной степени соединился с ним, то есть вселился в него. Это вселение не было существенным, субстанциональным, но не было и духовным только, то есть Бог соединился с человеком Иисусом совершенно особым образом, отчасти по аналогии своего соединения с благочестивыми душами, и сжился (соприкоснулся) с ним. Логос жил во Христе, как в храме. Человеческая природа не претерпела изменения, но мало-помалу развивалась, совершенствовалась. Соединение это не было физическим, но относительным. Первоначально оно было моральным, но, благодаря развитию, усовершенствованию и укреплению, становится как бы единым достопоклоняемым существом или субъектом. «Это единство - развивающееся, возрастающее. Христос, как «совершенный человек», подобно всем людям, возрастал - возрастал и телом и душою. Возрастал и в познании и в праведности. И в меру возрастания получал все новые дары Духа. Он боролся, преодолевал страсти и даже похоти. Это было неизбежно, - казалось Феодору, - раз Христос был действительным человеком. У Феодора всё ударение сосредоточено на человеческом подвиге, Бог лишь помазует и венчает человеческую свободу» (11,13). О воплощении в собственном смысле не было речи, но можно говорить только о восприятии человека со стороны Логоса. Все в деятельности Христа явно делилось на Божеское и человеческое. В конце концов, Иисус стал «обожествленным человеком».

Диодор Тарсийский и Феодор Мопсуэтский, как блестящие представители Антиохийской школы, определяли собой главное направление этого течения. Так сложилось, что на их Христологические заблуждения не сразу обратили внимание. Произошло это в Константинополе, где местный архиепископ Несторий возымел мысль сделать это частное богословское мнение общецерковным. Начал он с того, что сказал несколько проповедей, в которых доказывал в духе учения Феодора Мопсуэтского, что Деву Марию следует называть не Богородицею, а Христородицею. Для жителей столицы подобное учение было новостью, так как наименование Марии Богородицею было общепринятым.

До своего осуждения в Ефесе Несторий не приводил своих богословских воззрений в систему. Он был проповедником, часто и много говорил, у него был несомненный дар слова. В своих проповедях Несторий раскрывает устоявшееся богословское мировоззрение, сложившееся в антиохийской атмосфере. Он продолжает богословское дело Феодора. Но только впоследствии, в годы изгнания, он делает попытку высказаться если не систематически, то принципиально. Это его знаменитая «Книга Гераклида». Основное понятие Нестория - это понятие «лица». Таким образом, две природы для него означало практически два лица (т.к. нет природы безипостасной), у которых «лицо соединения» - единое Лицо Христа. Несторий разделяет во Христе две природы, соединяя их в «поклонении». По мнению Нестория, во Христе Бог никогда не действовал помимо человечества. Однако, прежде всего, это - вольное соединение, соединение в любви, - и не в том смысле только, что Слово волею, по милосердию и любви, нисходит и воплощается, но в том, что весь смысл воплощения исчерпывается единством воли и действия. Это единство и есть для Нестория «единство домостроительного лица». У него как бы восстанавливается архаический смысл понятия «лицо», когда оно означало, прежде всего, «юридическое лицо», «роль» и даже личину, маску. Соединение «естественных лиц» в домостроительное единство Несторий сам определяет как «взаимное пользование образами». Для Нестория характерен при этом момент взаимности, «приятия» и «дара». Бог Слово приемлет «лицо» человека и сообщает человеку свое «лицо». Бог воплотился в человеке, - говорит Несторий, - и «сделал его лицо своим собственным Лицом», принял на себя «лицо» виновной природы. В том и состоит безмерность Божественного снисхождения, «что лицо человека становится своим (для Бога), и Он дает человеку свое Лицо». Бог пользуется лицом человека, ибо Он принял его, и при том в образе рабском и служебном. Божество пользуется лицом человечества, и человечество - лицом Божества, и в этом смысле мы говорим о «единстве лица для обоих». Пользование значит здесь усвоение. В этом смысле можно говорить о вселении Божества, о восприятии человечества, можно говорить о человеческой природе во Христе как об орудии Божества, как о Богоносной, ибо во Христе мы созерцаем и исповедуем Бога. Это «домостроительное единство» для Нестория есть единство развивающееся, совершенному соединению предшествует время подвига и борьбы. Несторий почти что ничего не видит, кроме человеческого подвига во Христе, которым привлекается благоволение Божие. «Домостроительное единство лица» Несторий обозначает именем Христа, Сына, Господа, - это имена указующие на соединение, на «две природы», в отличие от имен отдельных природ. Характерно, что Несторий отчетливо противопоставляет имена: Бог Слово и Христос. Их нельзя смешивать, так как это означало бы смешивать и самые природы. Совершенно ясно, что Несторий больше всего стремится отстранить мысль о Божестве Слова, как о начале или средоточии единства. Отсюда решительное отрицание «общения свойств»: «Если ты прочтешь весь Новый Завет, ты не найдешь там, чтобы смерть приписывалась Богу Слову, но Христу, Господу или Сыну». Несторий подчеркивает различие субъектов до и после воплощения и избегает назвать Христа Словом Воплощенным, но ограничивается именем Еммануила - «С нами Бог». Отрицание имени «Богородица» с необходимостью следовало из предпосылок Нестория. И этому имени он противопоставляет имя Христородица, κак указующее на «лицо соединения», и имя Человекородица, как указующее природу, по которой Мария - мать Иисуса. Бог явился в сыне Марии, сошел с небес и воплотился, но не родился от Марии. Заблуждение Нестория проистекало, прежде всего, из его антропологических предпосылок, из ошибочного видения и восприятия Христова Лика. В этом он повторяет Феодора. Несторий как бы соблазнялся Евангельским реализмом. Он отказывался видеть в историческом Христе Бога Слово, хотя бы и с оговоркою: Воплощенное Слово, ибо для него это означало приписывать Богу человеческое рождение, изменчивость, страдательность, смертность и самую смерть, то есть допустить некое преложение и пременение Божества. Бог не может быть субъектом истории, и нельзя считать Богом того, кто был младенцем, был распят, умер. Так оказывалось, что таким субъектом в действительности может быть только человеческое «лицо», именно «лицо» или «личность», а не «природа», ибо «безличная» природа для Нестория есть нечто призрачное, кажущееся, только мысленное («нет природы безипостасной»), но не действительное, не существующее. Это значит, действующее лицо Евангелия для Нестория есть Еммануил – «С нами Бог», или Христос, богоприимное человеческое лицо, «Сын через соединение с Сыном». Иначе сказать, Спаситель для Нестория - человек, или Спасителем был человек, хотя и соединенный с Богом. «Спасение для Нестория исчерпывалось моральным, волевым, а не онтологическим соединением человечества с Богом, - своеобразным нравственным согласованием человека с Богом. И об «обожении» как религиозном идеале Несторий не мог и не решался говорить. Не случайно в его сотериологии так подчеркнуты «юридические» мотивы (заместительная жертва). Так антропологический максимализм разрешался сотериологическим минимализмом» (11,14).

Против Нестория выступил архиепископ Александрийский Кирилл, представитель «александрийского» богословского течения. В проповедях Нестория он сразу распознал извращение самого главного. Весь смысл христианства, по Кириллу, вся сущность спасения заключается в единстве Бога и человека во Христе, в той единственной Личности, в Которой все люди «соприкасаются» с Отцом. И вот умаление и отрицание этого факта увидел он в несторианском отвержении слова «Богородица». Он сразу же выступил с защитой этого термина в «Послании к Монахам», а затем и в прямом обращении к Несторию, прося его пресечь вызванный им «вселенский соблазн». Кирилл подчёркивает, что смерть Христа является искуплением именно потому, что это смерть Богочеловека, или, как он выражается, «смерть Бога по плоти». Только Воплощённое Слово могло быть действительным «святителем и посланником нашего исповедания». Смерть человека не может быть достаточна, и человеческое жертвоприношение не может иметь искупительной силы. «В чью смерть мы крестились? В чьё воскресение и верою сооправдываемся? – спрашивает св. Кирилл. - Ужели мы крестились в смерть обыкновенного человека? И через веру в него получаем оправдание? …». И отвечает: конечно нет, «но провозглашаем смерть Бога воплотившегося». Главное для Кирилла – утвердить учение о спасении как реальном обожении человека. Но, признавая в Богочеловеке второй ипостасный центр, отличный от Бога Слова, что и делал Несторий, мы отрицаем возможность обожения во Христе нашего естества. Поэтому св. Кирилл, отстаивая православный взгляд на смысл Боговоплощения, требует осуждения Нестория, что и было сделано на Третьем Вселенском Соборе.

Прошло еще немало времени, прежде чем Церковь смогла ответить на основные вопросы человеческого разума, касающиеся личности Богочеловека. Огромная заслуга в этом принадлежит IV – VII Вселенским Соборам. Так, одно из важнейших христологических вероопределений дал IV Халкидонский Собор: «Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного по Божеству, совершенного по человечеству, истинного Бога, истинного человека, одного и того же, из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде всего от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству, одного и того же Христа, Сына Господа, Единородного, в двух естествах, неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо, в одну Ипостась,- не на два лица рассекаемого или разделяемого; но одного и того же Сына, единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа». Нужно отметить: «соединение природ» (или «единство ипостаси») определяется в Халкидонском оросе как неслиянное, неизменное, нераздельное, неразлучное. Все отрицательные определения. «Нераздельность» и «неразлучность» определяет единство, образ соединения. «Неслиянность» и «неизменность» относится к природам - их свойства (особенности) не снимаются и не изменяются соединением, но остаются именно непреложными.

В этих словах найдено было золотое правило, которого в таком напряжении жаждала Церковь. Это отрицательное определение имеет неисчерпаемый религиозный смысл: оно навеки ограждает, описывает, выражает то, что и составляет саму сущность христианства, саму радостную тайну Евангелия. Бог соединился с человеком, но в этом соединении человек сохраняется во всей своей полноте: он ни в чем не умален. И вот - в нем полностью Бог: одна Личность, одно сознание, одно устремление. Однако ни в самом оросе, ни в Деяниях собора «единая ипостась» не была прямо определена как Ипостась Слова. Поэтому могло создаваться впечатление, что «полнота человечества» во Христе утверждается слишком резко, а «образ» его существования остается неясным. Это не было изъяном вероопределения. Но оно требовало богословского комментария. Сам собор его не дал. Этот комментарий был дан с большим опозданием, почти через сто лет после Халкидонского собора, во времена уже Юстиниана, в трудах Леонтия Византийского, который вводит новый богословский термин «воипостасный».

Леонтий не ставит под сомнение аристотелеву аксиому, что природа не существует без ипостаси, что нет безипостасной природы. Но при этом он делает очень важное замечание: природа совершенно не обязательно должна получить реальное бытие именно в своей собственной ипостаси, она может обрести реальное бытие в индивидуализации другой природы. Человечество Спасителя получает свое бытие не в человеческой ипостаси, как в случае каждого из нас, а в Ипостаси Второго Лица Пресвятой Троицы, является воипостазированным в Ипостаси Слова.

На этом заканчиваются основные недоумения, связанные с вопросом о том, как во Христе произошло соединение двух природ, Божественной и человеческой. Остается уточнить, что же собственно дает человеку такое соединение.

Церковь всегда рассматривала Боговоплощение как восстановление полноты общения между Богом и человеком, нарушенного грехопадением Адама, для достижения того, что святые отцы называют «обожением». Ведь только в нем достигается та высшая цель, ради которой человек и был сотворен, ибо человек может быть поистине человеком только в Боге.

Дата добавления: 2015-09-07