Инстинкты 9 страница

Что касается воспитания эмоций в собственном смысле этого слова, насущной педагогической задачей здесь является овладение эмоциями, т. е. такое включение их в общую сеть поведения, когда бы они тесно связались со всеми другими реакциями и не врывались в их течение нарушающим и расстраивающим образом.

Умение владеть своими чувствами психологически не означает ничего другого, как умение владеть их внешним выражением, т. е. связанными с' ними реакциями. Поэтому чувство побеждается только через овладение его двигательным выражением, и тот, кто научится не кривиться и не морщиться при отвратительном вкусе, победит и самое отвращение. Отсюда та чрезвычайная власть над воспитанием чувств, которая принадлежит развитию сознательных движений и управлению ими.

«Трус, который примет гордую позу и с воинственным видом смело и открыто пойдет на врага, тем самым уже победил свою тру­сость». Мы знаем, что такие прославленные храбрецы, как Петр Великий и Наполеон, до припадков боялись мышей или насекомых. Следовательно, чувство страха было им ведомо, эмоциональные реакции были им присущи. Однако в бою они могли без дрожи сто­ять под пулями, потому что властвовали над своим страхом.

Это владение эмоциями, которое составляет задачу всякого вос­питания, может с первого взгляда показаться подавлением чувства. На самом деле оно означает только подчинение чувства, связыва­ние его с остальными формами поведения, целесообразную его направленность. Примером разумного использования чувства могут служить так называемые интеллектуальные чувства: любопытство, интерес, удивление и т. д., которые возникают в непосредственной связи с интеллектуальной деятельностью и руководят ею самым явным образом, хотя сами имеют чрезвычайно незначительное телесное выражение, исчерпывающееся большей частью несколь­кими тонкими движениями глаз и лица.

Игра, о которой мы говорили как о лучшем воспитательном механизме инстинкта, является вместе с тем и лучшей формой орга­низации эмоционального поведения. Игра ребенка всегда эмоцио­нальна, она будит в нем сильные и яркие чувства, но она же учит ребенка не слепо следовать эмоциям, а согласовать их с правилами игры и с ее конечной целью.

Таким образом, игра представляет собой первые формы созна­тельного поведения, возникающие на основе инстинктивного и эмо­ционального. Она — лучшее средство целостного воспитания всех этих различных форм и установления правильной координации и связи между ними.

Глава VII

ПСИХОЛОГИЯ И ПЕДАГОГИКА ВНИМАНИЯ

Психологическая природа внимания

Традиционная психология определяет внимание как такую деятельность, при помощи которой нам удается расчленить слож­ный состав идущих на нас извне впечатлений, выделить в потоке наиболее важную часть, сосредоточить на ней всю силу нашей активности и тем самым облегчить ей проникновение в сознание. Благодаря этому достигаются особые отчетливость и ясность, с которыми переживается эта выделенная часть.

Однако и прежняя психология знала, что в актах внимания мы встречаемся с явлениями не одного «психического» порядка и что внимание чаще всего начинается и в своем развитии исходит из целого ряда проявлений чисто двигательного характера. Стоит при­глядеться к простейшим актам внимания, для того чтобы заметить, что они всякий раз начинаются с известных установочных реакций, которые сводятся к движениям различных воспринимающих орга­нов. Так, если мы собираемся внимательно разглядывать что-нибудь, мы принимаем соответствующую позу, придаем известное положение голове, нужным образом приспособляем и фиксируем глаза. В акте внимательного слушания не меньшую роль играют приспособительные и ориентировочные движения уха, шеи и голо­вы.

Смысл и назначение этих движений всегда сводятся к тому, чтобы поставить в наиболее удобное и выгодное положение воспри­нимающие органы, на долю которых выпадает самая ответственная работа. Однако двигательные реакции внимания идут дальше, чем названные выше реакции внешних органов восприятия. Весь орга­низм оказывается пронизанным этими двигательными приспособле­ниями к восприятию внешних впечатлений.

Так, даже легчайшие акты внимания, как это показало экспери­ментальное исследование, сопровождаются изменениями дыхатель­ной и пульсовой кривой.

Самые интимные процессы организма приспосабливаются к предстоящей деятельности. Но эти активные двигательные реакции составляют только половину дела.

Другая, не менее важная половина заключается в прекращении всех прочих, не связанных с предстоящей деятельностью движений и реакций. По личному опыту всякий знает, насколько темнота спо­собствует внимательному слушанию, тишина — внимательному раз­глядыванию, другими словами, насколько бездействие и покой неза­нятых органов способствуют сосредоточению внимания и работе главного органа. С психологической точки зрения прекращение

реакции, ее торможение представляют такую же точно двигатель­ную реакцию, как и всякое активное движение. Таким образом, со стороны двигательной внимание характеризуется приспособитель­ными движениями внутренних и внешних органов и торможением всей прочей деятельности организма.

Однако наибольшую роль в нашей жизни играют такие акты внимания, когда первая часть этой картины вовсе отсутствует. Это бывает тогда, когда речь идет о так называемом внутреннем внима­нии, т. е. когда объект, на который направлена сила нашего внима­ния, находится не во внешнем по отношению к организму мире, а составляет часть реакции самого же организма, которая в данном случае выступает в роли внутреннего раздражителя.

С реактологической точки зрения внимание следует понимать не иначе, как известную систему реакций установки, т. е. таких подго­товительных реакций организма, которые приводят тело в нужное положение и состояние и подготавливают его к предстоящей деятельности. С этой точки зрения реакции установки ничем реши­тельно не отличаются от всех прочих реакций. В них очень легко обнаружить и показать те же самые необходимые три момента, которые возникают при полном протекании какой-либо реакции.

Первый из них — это наличие соответствующего раздражения, толчка или импульса, в чем бы он ни выражался, в каком-нибудь внешнем впечатлении или во внутреннем раздражителе, непроизне­сенном слове, желании, эмоции и т. п. Без такой опорной точки не возникает никогда ни одна реакция установки.

Далее следует момент центральной переработки этого импульса, о наличии которого мы можем судить по тому, какие разнообраз­ные формы принимают эти реакции, хотя бы вызванные одним и тем же толчком, в зависимости от разнообразия и сложности тех состояний, в которых находится центральная нервная система.

Наконец, третий момент реакции — ее ответный эффект, кото­рый всегда реализуется при внимании в ряде движений внешних или внутренних, в ряде соматических реакций внутренних органов или внутренней секреции. Реакция установки в этом смысле есть самая обычная реакция организма, но только на ее долю в поведении человека выпадает особая роль — подготовительницы нашего буду­щего поведения. Поэтому предварительную реакцию установки можно назвать предреакцией.

Характеристика установки

Реакции установки необходимо характеризовать с нескольких ^сторон. Первое, что позволяет различать между собой реакции Установки, — это так называемый их объем, т. е. то количество од­новременных раздражителей, которое при данной установке может быть включено в механизм действия поведения. По подсчетам Вунд-^та, наше сознание может охватить одновременно от 16 до 40 про-

стых впечатлений, в то время как внимание способно подготовить организм к реагированию одновременно на меньшее количество впечатлений — от 6 до 12 — такого же характера. Отсюда делается совершенно ясным избирательный характер реакции установки, которая выбирает из всего нашего поведения маленькую его часть, и, видимо, ставит ее в другие условия протекания, нежели все про­чие.

Надо сказать, что объем установки не принадлежит к числу био­логически неизменных, постоянных величин. Он дает очень силь­ные вариации в зависимости от пола, возраста и индивидуальности, а главное — от упражняемости, навыков и опыта того или иного лица. Даже для одного и того же человека объем возможных уста­новок не является чем-то постоянным, но может изменяться в зави­симости об общего состояния его организма. Однако понятие о пре­делах и границах установочных возможностей организма составляет одно из самых ценных завоеваний психологии внимания и вводит это учение в экономические рамки, позволяет всегда рассчитывать и учитывать наперед возможности нашего поведения.

Вторым моментом, характеризующим установку, является ее длительность. Дело в том, что установка обнаруживает чрезвы­чайно неустойчивое, шаткое и как бы колеблющееся состояние. Это можно видеть из простейших опытов. Если фиксировать глазом самым внимательным образом одну точку или букву в течение дол­гого времени, то сильное вначале внимание начинает постепенно ослабевать; точка, вначале воспринимаемая с наибольшей отчетли­востью и ясностью, станет тускнеть перед нашими глазами, делаться расплывчатой и туманной, пропадать из поля зрения, воз­никать вновь, дрожать и как бы мерцать перед глазом, хотя все вне­шние условия, определяющие ход раздражений, остались теми же. Очевидно, изменение в результатах надо отнести за счет изменений некоторых внутренних процессов, в частности установки.

Как ни странно, длительность установки измеряется чрезвы­чайно ничтожным промежутком времени и в самых больших слу­чаях едва ли превышает несколько минут; после этого начинается как бы ритмическое колебание установки. Она пропадает и возни­кает вновь, если условия поведения требуют ее поддержания в тече­ние долгого времени. Установка идет как бы толчками с промежут­ками, пунктиром, а не сплошной линией, регулируя наши реакции толчками и предоставляя им протекать по инерции в промежутках между одним и другим толчком.

Таким образом, ритмичность становится основным законом наших установок и требует от нас учета всех вытекающих отсюда педагогических требований. Простейшие опыты Урбанчича подтвердили это вполне. В этих опытах испытуемому предлагалось с закрытыми глазами прислушиваться к тиканью часов и отмечать словами «дальше» и «ближе» те случаи, когда ему казалось, что тиканье часов становится тише или громче. Во всех случаях безоши­бочно получался один и тот же результат; испытуемый поперемен-

но, с правильным чередованием, произносил «дальше» и «ближе», так как он все время находился под впечатлением то затихания, то усиления тиканья, и ему казалось, будто часы равномерно прибли­жаются и удаляются от него испытателем; между тем они были неподвижно подвешены к какой-нибудь рамке и не меняли положе­ния.

Опять очевидно, что причину ослабления и усиления звука сле­дует искать не во внешних процессах, а во внутренних процессах установки. В данном случае мы имеем дело с совершенно чистым видом ритмичности или волнообразности в установке, которая, будучи направлена на равномерный и непрерывный ряд раздраже­ний, воспринимает их не как разрозненный ряд совершенно подоб­ных раздражений, а как единое волнообразное целое, имеющее свои точки подъема и падения.

В зависимости от этого стоит и последняя черта и функция уста­новки, при которой она выступает в роли объединителя и организа­тора внешних впечатлений. Благодаря ритмичности нашего внима­ния мы склонны вносить ритм и приписывать его всем внешним раз­дражениям независимо от того, обладают они им на самом деле или нет. Иначе говоря, мы воспринимаем мир не в его расчлененном, хаотическом виде, но как связанное и ритмическое целое, объеди­няя более мелкие элементы в группы, группы в новые, большие образования. Становится понятным выражение одного из психоло­гов, что благодаря вниманию мир воспринимается как бы в стихах, где отдельные слоги объединяются в стопы, эти последние — в полустишия, полустишия — в стихи, стихи — в строфы и т. д.

Внутренняя и внешняя установка

Со стороны качественной эмпирическая психология характери­зовала внимание как непроизвольное и произвольное. Первым типом внимания обычно считали такие акты, которые возникали в ответ на какие-нибудь внешние раздражения, привлекающие нас своей чрезмерной силой, интересом или выразительностью. Если, сидя в тихой комнате, я весь обращаюсь в слух при звуке выстре­ла — это легко может служить лучшим примером непроизвольного внимания. Причина моих установочных реакций лежит не в организ­ме, а вне его, в неожиданной силе нового раздражителя, который завладевает всем свободным полем внимания, оттесняет и тормозит прочие реакции.

Внутренним или произвольным вниманием психологи называли такие случаи, когда сосредоточение обращено не вовне, а внутрь организма и предметом внимания становится собственное пережива­ние, поступок или мысль человека. Примером произвольного вни­мания может служить всякое сосредоточение на собственной мысли, когда мы стараемся что-нибудь припомнить, сообразить или прини­маемся за какую-нибудь работу (за чтение книги, за писание письма)

Ш

и совершенно сознательно и произвольно производим подготовку всех нужных органов к этой работе.

Долгое время казалось, что между обоими типами внимания существует внутренняя и коренная разница и что она всецело покрывается различием между физиологической природой первого типа и психической природой второго. Этот второй тип психологи охотно характеризовали как внутреннюю волю, как чистый акт волевого усилия, не связанный непосредственно с телесными прояв­лениями. Между тем экспериментальное исследование показало, что и в случае произвольного внимания мы имеем те же самые сома­тические реакции дыхания и кровообращения, что и при первом типе внимания. Далее, эти акты сопровождаются тем же самым пре­кращением посторонних движений, той же задержкой деятельности, что и внешнее внимание, и единственным различием между одним и другим типом следует считать отсутствие во втором явно выражен­ных приспособительных реакций внешних органов.

Но это различие совершенно ясно и полно объясняется разли­чием в объекте, на который направлено внимание в обоих случаях. Совершенно понятно, что при внимании, возбужденном каким-либо впечатлением, идущим извне, организм реагирует подготовкой соответствующих органов восприятия, через которые это впечатле­ние может быть доведено до сознания. И так же понятно, что в таких реакциях нет ни малейшей надобности, когда установка сосре­доточивается не на внешних, а на внутренних раздражителях, кото­рые воспринимаются нами с проприорецептиеного и интерорецеп-тивного полей, в то время как внешние раздражения воспринима­ются нами с экстерорецептивного поля.

Обычный язык запечатлел данное сходство в тех выражениях, которыми он обозначает эти акты внутреннего внимания. Когда мы усиленно и сосредоточенно вспоминаем что-нибудь, мы как бы при­слушиваемся к звучащим внутри нас словам, и нам точно так же мешают посторонние звуки и голоса, как они мешают нам, когда мы внимательно слушаем чью-либо речь или музыку. Здесь язык закре­пляет то полное сходство, которое существует между приспособи­тельными движениями и уха, и проприорсцептивных нервных путей при первом и втором типах внимания. При этом существенной пси­хологической разницей будет только наличие во втором случае некоторого внутреннего раздражителя, который оказывается спо­собным вызвать тот же самый эффект установочной реакции, что и внешний раздражитель.

Мы нисколько не ошибемся, если признаем, что различие между одним и другим типом установки сводится к различию между приро­жденным, или безусловным, и приобретенным, или условным, рефлексом. Сосредоточение в его элементарных, простейших фор­мах есть, как показало наблюдение, безусловный рефлекс, проявля­ющийся в первые дни жизни младенца и имеющий решительно все типичнейшие черты внимания взрослого. Но, как всякий безуслов­ный рефлекс, и рефлекс сосредоточения подлежит воспитанию и

перевоспитанию. Если раздражение, вызывающее этот рефлекс, сопровождается всегда еще каким-либо другим посторонним раздра­жением, то в результате многократного совпадения во времени обоих раздражителей замыкается новая связь в коре головного мозга между вторым индифферентным раздражителем и совпада­ющей с ним реакцией. Теперь у нас образован условный рефлекс, который будет действовать с механической правильностью и вызы­ваться новым раздражителем с такой же точностью, с какой вызы­вался прежде безусловный.

Положим, что рефлекс сосредоточения всегда вызывался у ребенка впечатлениями, идущими на него от кормящей матери. Если система этих раздражителей совпадала всякий раз с раздраже­ниями глаза, идущими от собственных реакций, или с собственным недовольным криком, то в результате недолгого обучения доста­точно будет одного только чувства глаза или крика для того, чтобы все реакции ребенка были установлены на еду, на прием пищи, хотя бы мать вовсе отсутствовала в эту минуту.

Так внешняя установка, вызывавшаяся внешним раздражителем, ныне перешла во вторую фазу, сделалась установкой внутренней, ибо она подчинилась внутреннему раздражителю.

Внимание и рассеянность

Обычно принято понимать рассеянность как прямую противопо­ложность вниманию. И в самом деле, если под актами внимания понимать подготовленность организма к наступлению тех или иных раздражений, то рассеянность, конечно, означает полную неожи­данность наступившего раздражения и полную неприспособлен­ность организма к реагированию на него.

Если мы внимательны к чужим словам, то реагируем на них тот­час подходящим и осмысленным ответом; если мы слушаем рассеян­но, то либо не ответим вовсе, либо ответим с задержкой, невпопад.

Однако такое представление нуждается в серьезной поправке. Дело в том, что с психологической точки зрения приходится разли­чать две совершенно несходные стороны в рассеянности, которые не менее непримиримы между собою, чем внимание и рассеянность. Рассеянность может проистекать, действительно, из слабости вни­мания, из неумения собрать, сосредоточить и сконцентрировать установку на чем-нибудь одном. Поэтому она может означать известную приостановлен ность и разлаженность всего механизма нашего поведения и в этом смысле при сколько-нибудь заметных чертах принимает явный патологический характер и относится к области ненормального.

Однако рассеянность, с которой большею частью приходится иметь дело педагогу и которая проявляется на каждом шагу в жизни нормального человека, представляет из себя необходимого и полез­ного спутника внимания. Выше мы выяснили то значение установ-

ки, которое она приобретает, ограничивая известной узостью наше поведение. Смысл установки всегда сводится к тому, чтобы сузить протекание реакций и за счет их количества выиграть в силе, каче­стве и яркости. Это естественно и предполагает сужение нашего поведения настолько, что целый ряд идущих на нас раздражений остается нейтральным и не возбуждает никакой реакции с нашей стороны.

Быть внимательным к чему-либо одному непременно предпола­гает быть рассеянным по отношению ко всему остальному. Зависи­мость приобретает совершенно математический характер прямой пропорциональности, и мы можем прямо сказать: чем больше сила внимания, тем больше и сила рассеяния. Иными словами, чем точнее и совершеннее установка на одной какой-нибудь реакции, тем менее приспособленным оказывается организм к другим. В известных анекдотах о рассеянности ученых и вообще людей, заня­тых какой-либо одной мыслью, этот психологический закон связи внимания и рассеяния находит самое блестящее подтверждение. Рас­сеянность ученого, рассеянность исследователя всегда означают необычайную собранность его мысли в одной точке. В этом смысле с научной точки зрения правильно будет говорить не о воспитании внимания и борьбе с рассеянностью, но о правильном воспитании того и другого вместе.

Биологическое значение установки

Биологическое значение установки лучше всего раскрывается тогда, когда мы принимаем во внимание потребности, из которых она возникла. Чем сложнее организм, тем многообразнее и тоньше форма его взаимоотношений со средой, тем более высокие формы принимает его поведение. Основным усложнением, отличающим поведение высших животных, является надстройка так называемого личного опыта, или условных рефлексов, над опытом прирожден­ным, или наследственным. Поведение паука или бабочки на 0,99% определяется наследственно-инстинктивными формами и только на 0,01%, говоря грубо и приблизительно, личными связями, установ­ленными особью. Это соотношение меняется в обратном порядке, как только мы переходим от низших животных к высшим.

В сложном составе поведения человека едва ли 0,01% всех реак­ций принадлежит к числу прирожденных, не затронутых какими-либо индивидуальными влияниями личного опыта. Биологический смысл этой надстройки заключается в так называемом предвари­тельном или сигнальном приспособлении организма к наступлению событий, которых еще нет в наличности, но которые непременно по известным признакам должны произойти. Сигнальная или предва­рительная форма приспособления к будущим изменениям среды в своих высших формах переходит в реакции внимания или установки, т. е. связывается рефлекторно с такими импульсами реакций, кото-

рые приводят организм в наиболее совершенное подготовительное состояние.

Установка, по точному определению Грооса, с биологической точки зрения может быть определена как ожидание грядущего, как средство, позволяющее организму реагировать нужными движени­ями не в самый момент наступления опасности, но при отдаленном ее приближении в телесной борьбе за существование.

Поведение человека в его сложных формах как бы раздваивает­ся: благодаря громадному количеству выработанных организмом реакций и необычайной сложности их комбинирования и сочетания возникает надобность в особом управлении протеканием этих реак­ций, в контроле организма над собственным поведением. В роли контролирующих и регулирующих реакций и выступают прежде всего внутренние раздражители, возникающие с проприорецептив-ного поля и приводящие организм в боевую готовность перед каждой реакцией.

Вот почему с полным правом можно сравнить внимание с вну­тренней стратегией организма. Оно действительно выступает в роли стратега, т. е. направителя и организатора, руководителя и контро­лера боя, не принимающего, однако, непосредственного участия в самой схватке.

С этой основной точки зрения делаются легко объяснимыми и все черты установки. Понятной делается и необычайная кратковре­менность установки, так как она чрезвычайно рискованна для орга­низма. Подготовляя организм к бою на одном участке, она ослаб­ляет его и демобилизует на всех остальных, и если бы ус^чновка не была так пуглива и мгновенна, то ставила бы организм множество раз под удары величайшей опасности, против которых он был бы совершенно бессилен.

Установке биологически необходимо быстро перебегать с одной реакции на другую, охватывать своим организующим действием все стороны поведения. Такова же природа ритмичности нашего внима­ния, которая означает не что иное, как отдых внимания, совер­шенно необходимый для его длительной работы. Ритмичность сле­дует понимать как принцип не укорочения внимания, а напротив — удлинения внимания, потому что, насыщая и пересекая работу вни­мания минутами остановки и отдыха, ритм сохраняет и поддержи­вает его энергию в течение максимально долгого срока.

Последнее, что открывается в природе внимания при разгадке его биологического значения, — реакцию установки следует пони­мать как непрерывно длящееся усилие организма, а вовсе не мгно­венное проявление его активности. В этом смысле правы те, кото­рые говорят, что (как мотор) внимание работает взрывами, сохра­няя силу толчка от одного взрыва до другого. Таким образом, акт внимания приходится понимать как непрерывно уничтожающийся и возникающий вновь, как затихающий и саморазгорающийся ежеми­нутно.

Педагогическое значение установки

Можно, не боясь преувеличения, сказать, что установка является первым условием, благодаря которому создается возможность для педагогического воздействия на ребенка. Некоторые педагоги пред­почитают даже сводить весь процесс воспитания к выработке известных форм установки, считая, что всякое воспитание есть пре­жде всего воспитание внимания, а отличаются различные роды вос­питания друг от друга только характером тех установок, которые должны быть выработаны.

В известном смысле это совершенно правильно, поскольку при воспитании мы имеем дело не с движениями и поступками, но с выработкой умений и навыков для будущего действования и деятельности. А раз так, наша задача не вызов тех или иных реак­ций самих по себе, но только воспитание нужных установок. Воспи­тание призвано вносить известную координацию, осмысленность и направленность в хаотические и некоординированные движения новорожденного. Поэтому основным принципом воспитания стано­вится выбор наиболее нужных и важных реакций, которые должны быть сохранены и вокруг которых должны кристаллизоваться и организовываться в группы другие, меньшего значения реакции, с тем чтобы в конце концов ненужные для организма движения были вовсе заторможены и подавлены.

Но именно эти три функции — выделения, группировки и задержки — исполняют механизм установки. Обычно для пояснения педагогического значения внимания приводятся наблюдения относи­тельно того, как мать, совершенно равнодушная к всевозможным стукам и шумам, происходящим на улице, просыпается от слабого писка ребенка; как мельник, которого не в состоянии разбудить сильнейший гром и шум грозы, просыпается от легчайшего журча­ния воды. Другими словами, обычно ссылаются на такие случаи и факты, когда установка позволяет выделить наиболее биологи­чески важные для организма воздействия среды, хотя бы они усту­пали по своей силе другим.

Развитие внимания

Не менее ценным делает установку как предмет воспитания ее бесконечная способность к развитию. Если сопоставить различные способности у ребенка и взрослого — ни в одной области мы не най­дем такой колоссальной и грандиозной разницы, как в установке. Внимание в первоначальном возрасте бывает почти исключительно рефлекторно-инстинктивного характера, и только постепенно, путем длительной и сложной тренировки, оно превращается в произвольную установку, направляемую важнейшими потребно­стями организма и, в свою очередь, направляющую все течение поведения.

При этом чрезвычайное педагогическое значение приобретает детский интерес как самая частая форма проявления непроизволь­ного внимания. Детское внимание направляется и руководится почти всецело интересом, и поэтому естественной причиной рассе­янности ребенка всегда является несовпадение двух линий в педаго­гическом деле: собственно интереса и тех занятий, которые предла­гаются в качестве обязательных.

Вот почему старая школьная система, в которой расхождение этих линий бралось за основу психологической мудрости, выну­ждена была прибегать к внешним мерам организации внимания, оценивать внимание учеников особой отметкой и, в сущности, совершенно бессильна в выработке должных форм установки.

Если предоставить ребенку следовать и развиваться согласно его интересам, это неизбежно повлечет за собою следование собствен­ным прихотям и потребностям и приведет к тому же, к чему привело бы такое же отношение со стороны всадника к лошади. Многим педагогам это казалось отказом от управления и руководства воспи­тательным процессом, и они рассуждали приблизительно так: если ребенок будет руководиться своим интересом, то к чему тогда учи­тель? Он бесполезен, если будет слепо следовать позади ребенка за его интересом; он вреден, если впереди ребенка будет стараться отражать этот интерес и парализовать его силу действия.

Это видимое затруднение разрешается, в сущности, самым без­болезненным образом в педагогической психологии, если стать на ту единственно правильную точку зрения, что воспитание одина­ково не означает ни простого следования за естественными наклон­ностями организма, ни бесплодной борьбы с данными наклонностя­ми. Линия научного воспитания пролегла между этими двумя край­ностями и требует их соединения в одно целое. Никакое воспитание неосуществимо иначе, как через естественные наклонности ребен­ка; во всех своих стремлениях оно исходит из того, что берет за отп­равной пункт именно наклонности. Но оно расписалось бы в соб­ственном бессилии, если бы видело только в этом цель и смысл своего призвания. На самом деле оно активно вмешивается в естест­венные наклонности ребенка, сталкивает их между собою, группи­рует по своему произволу, покровительствует одним, стимулирует их за счет других и таким путем вводит стихийный процесс детских склонностей в организующее и оформляющее русло воспитательно-социальной среды.

Дата добавления: 2015-09-05