Инстинкты 2 страница

с	= 10	капель
т	= 0
м	= 0
с + т	= 0
с + т	+ М = 4	>■
с + м	=6	»
т + м	= 0

Очевидно, что свет сам по себе возбуждает 10 капель. Тон и метроном являются тормозами и ни сами по себе, ни в совместном сочетании не дают никакого результата. Тон тормозит рефлекс пол­ностью и сводит его к нулю. Метроном, как раздражитель того же звукового порядка, вторичный и более слабый, тормозит рефлекс только частично и сводит его к 6 каплям. В совместном действии все три раздражителя дают 4 капл и, и этот результат слагается из слож­ного взаимодействия всех трех раздражителей: свет возбуждает 10 капель, тон тормозит все 10, метроном тормозит тормоз и растор­маживает те самые 4 капли, которые он тормозил при совместном действии со светом.

Из примера видно, что даже там, где мы имеем всего три эле­мента — свет, тон и метроном, поведение животного может прини­мать чрезвычайно сложные и многообразные формы в зависимости от комбинаций и структуры этих элементов. Легко представить себе, какой грандиозной сложности достигает поведение животного под воздействием множества элементов, образующих сложную структуру действительной среды и воздействующих много лет на организм.

Психика и реакция

Учение об условных рефлексах позволяет рассматривать все поведение человека как систему приобретенных реакций, надстраи­ваемых на основе наследственных. При тщательном анализе самые сложные и тонкие формы психики обнаруживают рефлекторную природу и позволяют установить, что и психику следует рассматри­вать как особо сложные формы поведения.

Прежде психологи утверждали, что психические явления пред­ставляют из себя нечто изолированное, единственное в природе, не имеющее ничего себе подобного и коренным образом отличающе­еся от физического мира. При этом психологи обычно указывали на непротяженность психических явлений, на их недоступность для наблюдения постороннего лица, на их тесную связь с личностью и во всем этом видели принципиальное отличие психического от физи­ческого.

Научный анализ очень легко обнаруживает, что самые тонкие формы психики всегда сопровождаются теми или иными двигатель­ными реакциями. Возьмем ли мы восприятие предметов, мы заме­тим, что ни одно восприятие не происходит без движения приспосо­бительных органов. Видеть — значит совершать очень сложные реакции глаз. Даже мышление всегда сопровождается теми или иными подавленными движениями, большей частью внутренними речедвигательными реакциями, т. е. зачаточным произнесением слов. Произнесете ли вы фразу вслух или продумаете ее про себя, разница будет сводиться к тому, что во втором случае все движения будут подавлены, ослаблены, незаметны для постороннего глаза, и

только. По существу же и мышление, и громкая речь суть одинако­вые речедвигательные реакции, но только разной степени и силы.

Именно это дало повод физиологу Сеченову, положившему начало учению о психических рефлексах, сказать, что мысль есть рефлекс, оборванный на двух третях, или первые две трети психи­ческого рефлекса.

Еще легче показать рефлекторную двигательную природу вся­кого чувства. Как известно, почти всякое чувство можно прочитать у человека на лице или в движениях его тела. И страх, и гнев сопро­вождаются настолько ощутительными телесными изменениями, что по одному виду человека мы безошибочно заключаем, боится он или разгневан. Все эти телесные изменения сводятся к двигатель­ным реакциям мускулов (мимика и пантомимика), секреторным реакциям (слезы, пена у рта), реакциям дыхания и кровообращения (бледность, задыхание).

Наконец, третья сфера психики, так называемая воля, всегда имеет дело с теми или иными поступками и даже в учении тради­ционной психологии обнаруживала свою двигательную природу. Учение о желаниях и о мотивах как движущем источнике воли сле­дует понимать как учение о системах внутренних раздражений.

Во всех этих случаях мы имеем не что иное, как те же самые совершенно телесные явления, те же реакции, но только в бесконе­чно сложных формах. Вот почему психику следует понимать как особо сложные формы структуры поведения.

Поведение животного и поведение человека

Для современного естествознания не составляет больше вопроса общность происхождения и природы животного и человека. Чело­век для науки только высшая и далеко не окончательная порода животного. Точно так же и в поведении животных и человека есть много общего, и можно сказать, что поведение человека вырастает на корнях поведения животного и очень часто является лишь «пове­дением животного, принявшего вертикальное положение».

В частности, инстинкты и эмоции, т. е. наследственные формы поведения, так близки у животных и человека, что несомненно ука­зывают на общий источник их происхождения. Некоторые естест­воиспытатели не склонны делать принципиального отличия между повецением человека и поведением животного и сводят все различие между тем и другим к разным степеням сложности и тонкости нервного аппарата. Сторонники этого взгляда предполагают воз­можность объяснения поведения человека исключительно с точки зрения биологии.

Однако легко увидеть, что это не так. Между поведением живот­ного и человека существует принципиальная разница, и она заклю­чается в следующем. Весь опыт животного, все его поведение с точки зрения учения об условных рефлексах могут быть сведены к наследственным реакциям и к условным рефлексам. Все поведение

животного можно выразить следующей формулой: 1) наследствен­ные реакции -I- 2) наследственные реакции X на личный опыт (условные рефлексы).

Поведение животного слагается из этих наследственных реакций плюс наследственные реакции, помноженные на то количество новых связей, которые были даны в личном опыте. Однако очевид­но, что эта формула ни в малой степени не покрывает собой поведе­ния человека.

Прежде всего в поведении человека по сравнению с поведением животных мы замечаем расширенное использование опыта про­шлых поколений. Человек пользуется опытом прежних поколений не только в тех размерах, в каких он закреплен и передается физи­ческой наследственностью. Все мы пользуемся в науке, в культуре и в жизни огромным количеством опыта, накопленного предшеству­ющими поколениями и не передаваемого по физическому наследо­ванию. Иными словами, у человека в отличие от животных есть история, и этот исторический опыт, т. е. не физическая, а социаль­ная наследственность, отличает его от животного.

Вторым новым членом нашей формулы будет коллективный социальный опыт, составляющий тоже новое явление у человека. Человек пользуется не только теми условными реакциями, которые установились в его личном опыте, как это бывает у животного, но и такими условными связями, которые установились в социальном опыте других людей. Для того чтобы у собаки установился рефлекс на свет, необходимо, чтобы в ее личном опыте скрестились воздей­ствия света и мяса. Человек в своем каждодневном опыте пользу­ется такими реакциями, которые замкнулись в чужом опыте. Я могу знать о Сахаре, ни разу не выезжая из родного города, или знать многое о Марсе, ни разу не поглядев в телескоп. Те условные реак­ции мысли или речи, в которых выражаются эти знания, замкнулись не в моем личном опыте, но в опыте людей, действительно побывав­ших в Африке и действительно смотревших в телескоп.

Наконец, самой существенной отличительной чертой поведения человека от животного являются новые формы приспособления, с которыми мы впервые встречаемся у человека.

Животное приспособляется пассивно, на изменения среды оно реагирует изменениями своих органов и строения своего тела. Оно изменяет себя, чтобы приспособиться к условиям существования. Человек же активно приспособляет природу к себе. Вместо измене­ния органов он изменяет тела природы так, что они служат ему ору­диями. На холод реагирует он не тем, что отращивает на себе защитную шерсть, а активными приспособлениями среды, изготов­лением жилища или одежды.

По определению одного из исследователей, вся разница между человеком и животным сводится к тому, что человек есть животное, делающее орудия. С тех пор как сделался возможным труд в челове­ческом смысле этого слова, т. е. планомерное и целесообразное вмешательство человека в процессы природы с целью регулировать

и контролировать жизненные процессы между собой и ею, — с этой минутой человечество поднялось на новую биологическую ступень, и в его опыт вошло нечто, что было чуждо его животным предкам и сородичам.

Правда, и у животных мы встречаем в зачаточных формах актив-нос приспособление — витье гнезд у птиц, постройка жилищ бобрами и т. п. Все это напоминает трудовую деятельность челове­ка, но занимает такое малое место в опыте животного, что в целом бессильно изменить основной характер пассивного приспособления. Самое главное состоит в том, что, несмотря на все видимое сход­ство, труд животного отличается от человеческого труда самым решительным и категорическим образом. Отличие это выражено у Маркса с исчерпывающей силой.

«Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце про­цесса труда получается результат, который уже в начале этого про­цесса имелся в представлении человека, т. е. идеально» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 23. С. 189).

В самом деле, тканье паутины пауком и постройка ячеек пчелой представляют собой те же пассивные, инстинктивные, наследствен­ные формы поведения, как и другие пассивные реакции. Труд самого плохого ткача или архитектора представляет собой актив­ные формы приспособления, потому что он сознателен.

Что представляет из себя сознательность человеческого поведе­ния и какова психологическая природа сознания — это составляет едва ли не труднейший вопрос всей психологии, и о нем будет разго­вор дальше. Но уже наперед можно считать ясным, что сознание следует понимать как наиболее сложные формы организации нашего поведения, в частности как известное удвоение опыта, позволяющее наперед предвидеть результаты труда и направлять свои же собственные реакции к этому результату. Этот удвоенный опыт и составляет третью, и последнюю, отличительную черту человеческого поведения.

Следовательно, вся формула поведения человека, в основу кото­рой ляжет формула поведения животного, дополненная новыми членами, примет такой вид: 1) наследственные реакции + 2) наслед­ственные реакции х на личный опыт (условные рефлексы) + 3) исторический опыт + 4) социальный опыт + 5) удвоенный опыт (сознание).

Таким образом, решающим фактором человеческого поведения является не только биологический, но и социальный фактор, кото­рый привносит с собой совершенно новые моменты в поведение человека. Опыт человека не есть просто поведение животного, при­нявшего вертикальное положение, но есть сложная функция от целого социального опыта человечества и его отдельных групп.

Сложение реакций в поведение

Понятие рефлекса, или реакции, есть, в сущности, абстрактное и условное. На самом деле рефлекса в его чистом виде мы никогда почти не встречаем. Встречаются более или менее сложные группы рефлексов. В реальной действительности существуют только они, а не отдельные реакции.

Изолированную реакцию, или рефлекс, можно получить в лабо­ратории на препарате лягушки, но никак не на живом человеке. У живого человека рефлексы находятся в постоянной и нерасторжи­мой связи друг с другом, и при этом оказывается, что в зависимости от характера и структуры каждой группы меняется и характер ьхо-дящего в ее состав рефлекса. Таким образом, рефлекс есть вели­чина не постоянная, раз навсегда данная, но переменная от раза к разу и не самостоятельная, а зависимая от общего характера поведе­ния в данную минуту.

Поэтому рефлекс определяется не как постоянное свойство дан­ного органа, но как функция от состояния организма.

Простейший случай взаимосвязывания рефлексов находим уже при торможении и растормаживании реакций, где мы видим, что рефлексы могут ослаблять или усиливать друг друга, тормозить или возбуждать к деятельности один другой.

В опытах Павлова пришлось встретиться и с более сложным слу­чаем столкновения двух рефлексов. У некоторых собак в процессе опытов развивалась так называемая сторожевая реакция по отноше­нию к экспериментатору, т. е. бурная агрессивная реакция, выра­жавшаяся в угрожающем лае по отношению ко всякому посторон­нему человеку, заходившему в комнату. Это сторожевая реакция всякий раз приостанавливала действие выработанного слюнного рефлекса и настолько заинтересовала исследователей, что сдела­лась предметом самостоятельного изучения.

У собаки были выработаны сторожевая реакция по отношению к одному из экспериментаторов и пищевая реакция типа условного рефлекса на вид другого экспериментатора, на произносимое им слово «колбаски» и на вид баночки, из которой собаке давалась кол­баса. Когда обе реакции происходили одновременно, т. е. когда вто­рой экспериментатор входил в комнату во время работы с первым, можно было наблюдать яркую картину борьбы обеих реакций. При этом можно было видеть, что по мере прибавления раздражителей к пищевой реакции постепенно гасла и затухала сторожевая. Когда человек только появлялся в комнате, собака с яростным лаем бро­салась на него, когда же он произносил условное слово, лай смяг­чался и обе реакции как бы взаимно уравновешивали друг друга. Собака не бросалась на пришедшего, но и не тянулась к нему. Нако­нец, когда показывалась баночка, она вызывала бурную и явную пищевую реакцию. «Два рефлекса, — замечает Павлов, — пред­ставляют собой буквально как бы две чашки весов» (1924, с. 279).

Стоит усилить влияние на одну чашку, как эта чашка перетянет, стоит усилить другую — как победит противоположная. Если при­нять во внимание, что всякий рефлекс, как говорит Павлов, ограни­чивается и регулируется не только другим одновременно действу­ющим внешним рефлексом, но и массой внутренних раздражите­лей— химических, термических и т. д. и что все эти рефлексы нахо­дятся в постоянном взаимодействии, легко можно понять всю слож­ность поведения человека.

Чтобы понять тот механизм, которым достигается координация рефлексов, следует познакомиться с принципом борьбы за общее двигательное поле, установленным английским физиологом Шер-рингтоном. По его мнению, целесообразное поведение может быть осуществлено только при известном взаиморегулировании отдель­ных рефлексов, иначе человек представлял бы из себя не целостный организм с единой системой поведения, но пестрый конгломерат отдельных органов с совершенно разрозненными, отдельными рефлексами. Физиологи давно предполагали существование в нервной системе особых центров, тормозящих и регулирующих про­текание рефлексов. Однако дальнейшее исследование не подтвер­дило этого предположения и обнаружило, что механизм координа­ции рефлексов и интеграции их в целостное поведение организма совершенно иной.

Дело в том, что в человеческой нервной системе имеется нерав­номерное количество воспринимающих (приносящих) волокон, так называемых рецепторов, и моторных (относящих) волокон. Вычи­сления показывают, что рецепторов в пять раз больше, чем относя­щих нейронов. Таким образом, каждый двигательный нейрон нахо­дится в связи не с одним, но с многими рецепторами, может быть даже со всеми. Связь эта бывает разной прочности и силы. Каждый двигательный аппарат находится в связи с различными, может быть со всеми, группами рецепторов, и, следовательно, в организме не может существовать ни одного изолированного и независимого рефлекса.

Следовательно, между различными группами рецепторов может возникать чрезвычайно сложная борьба за общее двигательное поле, причем исход этой борьбы зависит от многих чрезвычайно сложных условий.

Механизм борьбы за общее двигательное поле и есть механизм координации рефлексов; он лежит в основе единства личности и важнейшего акта внимания, он тот стрелочник, который направ­ляет по рельсам поведение нашей реакции, и поведение животного, замечает Шеррингтон, представляет из себя ряд последовательных переходов двигательного поля от одной группы рецепторов к дру­гой.

«Система рецепторов относится к системе выносящих путей как широкое верхнее отверстие воронки к ее вытечыому отверстию. Но каждый рецептор стоит в связи не с одним, а со многими, может быть со всеми, выносящими волокнами; конечно, связь эта бывает

различной прочности. Поэтому, продолжая наше сравнение с ворон­кой, нужно сказать, что вся нервная система представляет собой воронку, одно отверстие которой впятеро шире другого; внутри этой воронки расположены рецепторы, которые тоже представ­ляют собой воронки, широкое отверстие которых повернуто к выходному концу общей воронки и покрывает его целиком. Это сравнение дает некоторое понятие о разнообразии и многочисленно­сти общих поясов в центральной нервной системе.

Установлено, что при отравлении стрихнином можно получать рефлекс на любую мышцу тела с любого приносящего нерва. Дру­гими словами, всякое конечное общее поле соединено со всеми рецепторами всего организма» (Г. Шеррингтон, 1969, с. 149—150).

Благодаря этому принципу в каждый момент создается единство действия, а это, в свою очередь, служит основой понятия личности; таким образом, создание единства личности составляет задачу нервной системы. Интерференция разнородных рефлексов и сотрудничество однородных, по-видимому, служат основой корен­ного психического процесса внимания.

И. П. Павлов сравнивает работу нашей центральной нервной системы с работой телефонной станции, где замыкаются все новые и новые связи между человеком и элементами мира. Было бы также правильно сравнить нервную систему с узкой дверью в каком-нибудь большом здании или театральном помещении, к которой устреми­лась в панике многотысячная толпа. Прошедшие через дверь — немногие спасшиеся из тысяч погибших, а самая борьба за дверь близко напоминает эту борьбу за общее двигательное поле, которая непрестанно ведется в человеческом организме и придает челове­ческому поведению трагический и диалектический характер непре­станной борьбы между миром и человеком и между различными элементами мира внутри человека.

В этой борьбе ежесекундно меняется соотношение сил и, следо­вательно, вся картина поведения. Все в ней текуче и изменчиво, каждая минута отрицает предыдущую, каждая реакция переходит в противоположную, и поведение в целом напоминает ни на минуту не приостанавливающуюся борьбу сил.

Принцип доминанты в поведении

В этой борьбе реакций решающим фактом оказывается не только схватка за общее двигательное поле, но и более сложные отношения между отдельными центрами в нервной системе. Экспе­риментальное исследование показало, что если в нервной системе господствует какой-либо сильный очаг возбуждения, то он обладает свойством притягивать к себе другие возбуждения, возникающие в нервной системе в это время, и усиливаться за их счет.

Так, если взять лягушку во время обнимательного рефлекса, т. е. в период повышенного полового возбуждения, и нанести

ей какое-либо постороннее раздражение (кислотой, электриче­ским током, уколом), то обнимательный рефлекс не только не ослабится, но даже усилится. Обычная же защитительная реакция на новое раздражение исчезнет. Так же точно акты глотания и де­фекации у лошади усиливаются от посторонних раздражений. Кошка, отделенная от самцов в период течки, усиливает основной рефлекс в зависимости от самых посторонних раздражителей, например от стука вилок и посуды, который обычно напоминал ей о еде.

При экспериментах над лягушками удалось выяснить, что гла­венствующее возбуждение в центральной нервной системе способно тормозить вес прочие возбуждения или отклонять рефлексы, давая им совершенно новое направление. Такая главенствующая роль сильного возбуждения, подчиняющего себе все прочие, дает повод назвать его доминантой, а остальные возбуждения — субдоминанта­ми.

При этом опыт показал, что если у лягушки вызвать искус­ственно сенсорную доминанту, то на самые различные раздражения она будет реагировать потиранием отравленной лапки, т. е. все рефлексы будут направлены на тот участок кожи, который связан с центром сенсорной доминанты. Так, если у лягушки вызвать стрих­нином возбуждение сенсорных центров правой задней лапки, то, раздражая каждую из остальных лапок, мы получим защитный рефлекс, но он всякий раз будет направлен на правую заднюю лап­ку, хотя бы раздражение кислотой было приложено к любому дру­гому участку кожи. Таким образом, сенсорная доминанта не при­останавливает прочих рефлексов, но дает им совершенно новое направление.

Если у той же лягушки вызвать доминанту в моторных центрах той же лапки, эффект получится совершенно другой. Теперь при раздражении кислотой различных участков кожи обтиратсльный рефлекс будет направляться всегда в верное и истинное место раз­дражения, но первой реагировать будет та лапка, моторные центры которой возбуждены. Таким образом, моторная доминанта предо­пределяет выбор реагирующего органа и обрекает на запаздывание все остальные.

Принцип доминанты, введенный Ухтомским, оказывается тем основным принципом работы нервной системы, который отдает во власть господствующего рефлекса все прочие рефлексы раз­личных органов и координирует их деятельность в одном направле­нии.

Выше мы видели, что поведение человека представляет из себя лишь одну из немногих осуществившихся возможностей. Теперь мы можем определить поведение как восторжествовавшую доминанту и согласившиеся служить ей су б доминантные рефлексы. Этот прин­цип поясняет нам, откуда берется цельность и единство в человечес­ком поведении.

Конституция человека в связи с его поведением

Конституция человеческого организма с наследственными зако­нами его поведения представляет собой первый биологический фак­тор нашего поведения. В к<жституции человека с точки зрения его поведения следует различать соответственно трем моментам реак­ции: 1) воспринимающий аппарат, 2) центральный аппарат и 3) отве­чающий аппарат.

Воспринимающим аппаратом в человеческом организме служит вся система специальных органов чувств: глаз, ухо, рот, нос, кожа (экстерорецептивное поле), т. е. специально предназначенные аппа­раты для восприятия внешних раздражений, их анализа и передачи в центр. Эти аппараты имеют центростремительные нервы, назначе­ние которых — передача возбуждения в центр. Заканчиваются эти нервы особыми концевыми аппаратами в мозгу, которые имеют то же самое назначение дальнейшего анализа. Весь аппарат в целом, начинающийся с периферического органа и заканчивающийся кон­цевым аппаратом чувствительного нерва, справедливо назван Пав­ловым анализатором, так как он, по существу, не имеет другой зада­чи, как анализировать, разлагать на тончайшие и мельчайшие эле­менты мир и пригонять реакции человека к мельчайшим и незначи­тельным изменениям среды.

Анализаторная работа, позволяющая организму устанавливать самые сложные и тонкие отношения с миром, составляет одну из главнейших функций коры больших полушарий головного мозга. Основными законами ее деятельности являются иррадиация и кон­центрация нервного возбуждения. Первоначально, при выработке условного рефлекса, организм реагирует и на всякое сходное раз­дражение. Возбуждение распространяется, разливается на соседние участки, иррадиирует. Постепенно происходит концентрация возбу­ждения, т. е. собирание его во все более и более ограниченном и узком участке, ограничение одним участком. Если иррадиация позволяет нам понять, каким образом мы реагируем одним и тем же движением на сходные раздражители, и обобщать свой опыт, то концентрация поясняет, как мы специализируем, детализируем его и как бы пригоняем с совершенной точностью к известным раздра­жениям.

Такое же устройство имеет и внутрекне-воспринимаюший аппа­рат, или интерорецептивное поле, которое приспособлено для вос­приятия внутренних раздражений и локализовано в тех внутренних Покровах, которые как бы завернуты внутрь и выстилают внутрен­ние полости наших органов. Оно и приспособлено для восприятия химических, термических и прочих раздражителей внутренних поверхностей тела.

Если первый аппарат позволяет нам воспринимать внешний мир, то второй приспособлен для восприятия важнейших органических

процессов, происходящих внутри организма — в желудке, в кишеч­нике, в сердце, в кровеносных сосудах и в других органах, связанных с важнейшими внутренними функциями организма.

Наконец, третий аппарат составляет проприорецептивное поле, которое воспринимает таким же точно путем собственные реакции организма благодаря возникающим при этом периферическим раз­дражениям в рабочих органах: в мышцах, в сочленениях, в сухожи­лиях и т. д.

О собственных реакциях организм может узнать либо через посредство первых двух аппаратов — в тех случаях, когда результат реакции воздействует на него снова через эк стер о- или интеро рецеп­тивные поля. Например, слюнный рефлекс воздействует через вос­принимающий аппарат так, как и всякое внешнее раздражение. Рав­ным образом может рефлекс воздействовать и через внутреннее рецептивное поле, если в результате его происходят те или иные изменения во внутренних органах. В данном случае реакция воспри­нимается аналогично с внешним миром или с собственными органи­ческими процессами. Но существует и специальный аппарат, совер­шенно аналогичный по устройству с первыми двумя, который про­питывает собой все исполнительные органы тела, и его единствен­ное назначение — восприятие тех периферических изменений, кото­рыми сопровождается реакция.

Если человеку с закрытыми глазами сложить известным обра­зом руки и пальцы, он всегда может отдать отчет о том положении, которое им придано, благодаря внутренним двигательным, или кинестетическим, ощущениям проприорецептивного поля.

Для всего дальнейшего понимания психики чрезвычайно важно заметить и запомнить три положения. Первое — проприорецептив­ное поле устроено по тому же самому типу, что и остальные поля. Иными словами, человек о своих собственных движениях узнает благодаря тому же механизму, посредством которого он восприни­мает внешний мир.

Второе — проприорецептивное поле может возбуждаться вли­яниями, идущими извне лишь вторично, т. е. через свою же соб­ственную реакцию. Иными словами, возможна круговая реакция, которая возвращает в организм его собственную реакцию и состоит из 6 моментов в отличие от обычной трехчленной реакции: 1) вне­шнее раздражение, 2) центральная переработка, 3) реакция, 4) про­приорецептивное раздражение, 5) его переработка, 6) усиление или задержка первой реакции.

Таким образом, благодаря тому что каждая реакция дает о себе отчет, возникает для организма возможность регулирования и управления течением этих реакций.

Третье —• рефлексы с проприорецептивного поля могут вступать в такие же точно отношения со всеми остальными рефлексами, как и все другие. Они могут оказывать на них такое же ослабляющее и усиливающее, отклоняющее и направляющее действие.

Перерабатывающий аппарат в конституции человека состоит из

центральных отделов нервной системы, т. е. масс спинного и голов­ного мозга. Спинной мозг в генетическом отношении представляет из себя продукт более раннего происхождения, и с ним поэтому свя­заны в жизни организма более примитивные и низкие функции. В частности, в спинном мозгу и в субкортикальных центрах локализо­ваны все наследственные рефлексы и расположены все двигатель­ные центры. Кора головного мозга представляет из себя как бы над­стройку над центральной нервной системой и, в сущности, самосто­ятельной связи с периферией тела, помимо субкортикальных цент­ров, не имеет. Она есть как бы седалище и вместилище всех услов­ных рефлексов.

Дата добавления: 2015-09-05