Венец трудов

§92. Столетие святых

XVI столетие было самым славным периодом католической церковной истории в Новое время. Что же привело к глубочайшему внутреннему преображению Церкви? Что сделало это преображение необратимым? Что сообщило энергию и религиозную ценность контрреформаторскому движению? Святость, достигшая в то время своего наивысшего расцвета. Мы уже встречались с ее проявлениями в различной связи и имеем представление о том, насколько важна ее функция. Для XVIв. характерна поражающая воображение полнота святости. Но если мы хотим осмыслить те исторические силы, которые вызвали процесс преобразования Церкви и проследить их воздействие на жизнь, мы должны учитывать не только полноту этих сил, но и их разнообразие. И мы станем свидетелями триумфа одного из величайших идеалов Возрождения, облагороженного христианством. Речь идет об идеале человеческого достоинства (dignitas), воплощенного в исключительной и своеобразной личности. Вот имена, которые составили славу и величие Контрреформации: Игнатий— Франциск Ксаверий— Франциск Борджа— Петр Канизий— Алоизиус Гонзага— Станислав Костка— Пий V— Филипп Нери— Карл Борромей— Джиберти— епископ Дж. Фишер— Томас Мор— Тереза Авильская— Хуан де ла Крус — Петр из Алькантары. В том же ряду стоят английские и не только английские мученики из числа иезуитов и многие, многие другие. Какая гордая череда, и ни один не равен другому и лишь иногда — похож! Каждому из них было свойственно возвышенное чувство свободы, каждый отличался неповторимым, подчас шокирующим своеобразием. Каждый прожил истинную жизнь— жизнь не по шаблону. И все они были глубочайшим образом связаны в одно целое единым Христом и единой Церковью!

Мы уже знакомы с некоторыми из этих людей (§88, §91). О Франциске Ксаверии мы скажем ниже, когда речь пойдет о дальневосточной миссии (§94). Вданной главе мы несколько подробнее будем говорить о Терезе Авильской и Филиппе Нери. Не зная этих имен, нельзя составить исчерпывающее представление о церковной истории XVIв. и вообще понять современное католическое благочестие. Их деятельность протекала не столько в политической, сколько в духовной и интеллектуальной сфере. Оба они настойчиво учили¹⁴⁴, что решающую роль в истории играют силы, коренящиеся преимущественно в религиозной сфере святого. В то же время оба они оказали косвенное влияние на другие области человеческой деятельности, и влияние это было столь глубоким, что его нельзя сбросить со счетов. Именно это обстоятельство свидетельствует о всеобъемлющей гениально сти их человеческой природы.

I. Тереза Иисусова

1. Тереза Иисусова родилась в 1515г. в городе-крепости Авила, расположенном на высоком плато и окруженном прочными каменными стенами. Она происходила из старинного кастильского рода. С17 лет и до самой смерти Тереза страдает тяжелым телесным недугом. В 18 лет она вступает в монастырь кармелиток с не слишком строгим уставом, который находился в ее родном городе. Только двадцать два года спустя (1557г.) она переживает момент полного перерождения и налагает на себя жестокий, в сущности, обет постоянного совершенствования. Вот что ей удалось совершить в течение жизни.

(а) Восстановление в ордене кармелиток прежней строгости в соблюдении полной бедности ¹⁴⁵ при упорнейшем сопротивлении со стороны обмирщенного духовенства ордена и светских кругов (открытие в Авиле первого реформированного монастыря, 1562 г.); (б) мистические сочинения (все написанные по приказу ее духовного наставника). Тереза умерла 4 октября 1582г.¹⁴⁶

2. Упадок и разложение, распространившиеся в эпоху Реформации, затронули и испанские монастыри (см. §78). История Терезы показывает, до какой степени разрослись и превратились в жестокую вражду противоречия между конвентуа лами и обсервантами. Пренебрежительное отношение к монастырской аскезе стало самым обычным делом. Этому способствовали папские диспенсации. При Евгении IV и Пие II монастыри либо вообще не соблюдали клаузуру [затвор], либо весьма часто ее нарушали. И хотя голоса, призывавшие к внутреннему реформированию Церкви все громче раздавались сначала из женских, а потом и из мужских монастырей, этот христианский дух не находил отклика или хотя бы спокойных и обдуманных возражений. Нет, он встречал яростное сопротивление; в борьбе с ним все средства были хороши: интрига, клевета, даже пытки (так, например, пыткам был подвергнут конгениальный соратник св. Терезы Хуан де ла Крус, † 1591г.; в 1926г. канонизирован). Вспомним только, что дело происходит в середине XVIв., когда эффективная внутрицерковная реформа становится настоятельной необходимостью. Тереза, со своей стороны, проявила в этой борьбе не только необычайную творческую энергию, но и поистине героическое смирение. В течение пяти лет она стойко выносила обрушившийся на нее шквал враждебности. Он вызывал у нее только молчаливую печаль, свойственную мудрости. Ничто на свете не могло оторвать ее от служения Господу. Она стала живым воплощением парадоксальной силы послушания, которое умеет сочетать смирение с осознанием масштаба своей личности и своей миссии: «Пусть обычные солдаты требуют себе ежедневной платы за ратный труд (т.е. утешения); а мы желаем служить Господу из чистой, свободной любви, как благородные вельможи служат своему государю». Когда в 1571г. генеральный капитул монастыря кармелиток после длинной цепи придирок самого разного свойства принял постановление подавить реформу, Тереза немедленно подчинилась этому решению¹⁴⁷. Но это тяжелое бремя раскрыло в ней новые, еще более мощные силы, которые она потом отдала делу реформы. Реформа была проведена позже, благодаря вмешательству короля (которого подвигнула на него принцесса Эболи, хотя она и не являла собой образец высокой нравственности!) и при поддержке епископа Авильского, расчистившего реформе путь.

Этот апостольский подвиг был эманацией стремления к святости, результатом непрерывной покаянной молитвы, в которой проходила вся жизнь Терезы¹⁴⁸. Некоторые признания и поступки далекой от суетного мира монахини представляются с рациональной точки зрения непостижимыми. Но ее пример лишний раз доказывает, что святое бегство от мира, когда его совершает великий человек, отнюдь не является безумием или асоциальным поступком, но способствует формированию мира. Программой Терезы очевидно была заступническая молитва, особенно молитва за тех, кто защищает Церковь от нововведения.

3. а) Самой характерной чертой этой кармелитки и самым значительным ее вкладом в историю Церкви была мистика, которую она сделала достоянием своего ордена. Тереза достигла высочайших вершин в созерцательной молитве и преуспела в обучении молитве своих сестер-монахинь. «Для меня теперь,— пишет она в 1557г.,— началась жизнь в молитве, и этоесть жизнь Бога во мне; я имею право говорить так». Видения (и вообще сверхъестественное) не были для нее главным смыслом жизни. Сама Тереза всегда считала их вещами несущественными; она даже боялась необычных переживаний и сопротивлялась им. В конечном счете, главным своим делом она считала целеустремленность к исполнению воли Божией. Она постоянно возвращается мыслью к вечности. Молитва для нее— дружеское общение с Господом; но в этом общении она ощущает гнетущую внутреннюю сухость, которая в течение четырнадцати лет не позволяет ей достигнуть истинного созерцания. Она наблюдала происходящие в ней процессы и свойственные ей состояния и оставила великолепные литературные свидетельства своих наблюдений («ибо кое-что я знаю по собственному опыту»).

б) Мистика всегда является в сущности личным благочестием. Однако мистика Терезы лишена всякого одностороннего индивидуализма. Она прежде всего церковна и уже только поэтому свободна от всякого спиритуализма; она настолько возвышенна и теоцентрична («Его Величество»), настолько связана с личностью Несотворенного Посредника— Иисуса Христа, что не несет в себе никакой опасности пантеизирующего восприятия. И как во всякой истинной мистике (§69), эта погруженность в Бога сущностно связана с апостольским служением и благотворительной деятельностью.

Обновление ордена является доказательством всему вышесказанному. Знаменитая статуя работы Бернини в соборе Мария делла Виктория в Риме (1645_ 1652), которая слишком часто определяет наше представление об этой святой, передает только одну сторону ее натуры; к тому же, несмотря на очевидные художественные достоинства этого изображения, в нем есть чрезмерная искусствен ность, некоторая слащавость, почти истерическое преувеличение. Скульптура слишком подчеркивает физическую хрупкость и даже неврастеничность оригинала, но не выражает того великолепного синтеза, который был самым существенным свойством св. Терезы. А ведь ее смирение и эмоциональность являли собой нерасторжимое целое с сильным интеллектом, несгибаемой волей и чувством собственного достоинства. И если в более позднюю эпоху квиетистская мистика стала ссылаться на ее наследие, то виной тому односторонность и узость в интерпретации ее наследия и ее образа. Сама же Тереза не только проявляла большую активность в служении ближнему, но и как всякий простой человек, как любой христианин, горячо молилась вслух. У нее и в мыслях не было считать этот способ молитвы чем-то несовершенным, как это делает квиетизм. Она не ждала, как это делает квиетизм, внутреннего вдохновения или личного обращения к ней Господа, она просто созерцала жизнь исторического, проповедующего, страдающего Христа. Она с подкупающей непосредственностью могла сесть в удобное кресло, если это помогало молитве, или с чувством благодарности к Богу наслаждаться сладким вкусом спелых фруктов.

4. Для понимания роли св. Терезы в церковной истории важно помнить о том огромном впечатлении, которое произвело на нее проникновение религиозного новшества во Францию. Она вполне обдуманно и сознательно выдвинула инициативу внутренней католичес кой реформы, чтобы таким образом преградить путь реформе антикатолической. Позже орден реформированных кармелиток был переведен во Францию (в 1642г. в Париже открылась миссионерская семинария) и идеи св. Терезы послужили основанием для французской мистики XVIIв.; эта мистика в свою очередь породила высшие религиозные достижения того времени (§96).

5. По происхождению и воспитанию Тереза принадлежала к старинной аристократии, которая тогда переживала пору нового расцвета. Святость Терезы не только не находится в каком-либо противоре чии с культурным наследием Испании, но является зрелым плодом этого наследия. Доказательством служат ее сочинения; они считаются жемчужиной классического периода испанской литературы¹⁴⁹. Святость Терезы кажется порой сверхчеловеческой, но она есть проявление великой человечности. В то же время этой святой было свойственно неотразимое обаяние и любезность. В ее благочестии не было ничего мрачного. С другой стороны, хотя в ее натуре столь гармонично, столь органически сочетались описанные выше свойства, ей отнюдь не было чуждо то внутреннее борение, которое— как мы уже говорили выше— является признаком христианской подлинности и которым отмечена все богословие Креста и всякое истинно христианское благочестие: Терезе так же, как и другим святым, были знакомы тяжкие внутренние искушения вплоть до сомнения. Но ее благородная душа, не ведавшая низменных чувств, одержала победу и над этим искушением.

II. Филипп Нери

1. Исходным пунктом внутрикатолической реформы в Италии, как нам уже известно, было основание Ораториума, а также возникшего под его влиянием ордена театинцев (§86). Тот же неутомимый дух вдохновлял и Филиппа Нери, который поначалу привлек к себе сторонников благодаря упражнениям в благочестии в молитвенном зале одного из ораториумов. Но Филипп не только стоит у истоков обновления; за свой долгий век (1515_1595) он пережил пятнадцать пап и наблюдал несколько стадий глубокого церковно-религиозного преобразования в Европе и драматические перипетии борьбы, которая велась рядом с ним, в курии. И он принимал живое участие в процессе внутрицерковного реформирования, особенно в Риме.

В какой-то мере его образ действия противоположен образу действия ордена Игнатия Лойолы, с которым он поддерживал дружеские отношения. В лице Филиппа Нери неисчерпаемо многообразное в церковном смысле XVI столетие обретает еще одну новую грань. Есть большая доля истины в утверждении, что почти все устремления католицизма Нового времени были осуществлены орденом Игнатия Лойолы или благодаря ему. Но все же одна важная область душепопечи тельной работы является в этом смысле исключением. Мы говорим о тех силах, которые действовали скорее по свободной и личной инициативе, чем в качестве членов строгой организации, подчиняясь ее приказам. Программа и образ действия папства и ордена иезуитов как раз опирались на организацию. Ее роль была чрезвычайно важной. В хаотических бурях шестнадцатого и последующих столетий (т.е. в борьбе против национально-церковного и духовно-субъективистского сепаратизма) только жесткие формы и энергичная власть могли спасти жизнь. Но чтобы эта жизнь не закоснела, не застыла, ей оставалось выражать себя (разумеется, в рамках Церкви!) в более свободном, более подвижном благочестии, каковое в глазах многих обладало даже большей привлекательностью, чем строгое соблюдение дисциплины. Самым значительным представителем этого направления Контррефор мации в XVIв. был Филипп Нери. Его можно считать образцом свободы, которую дарует христианину католическая вера. Он обладал той притягательност ью, которая бывает свойственна святости, не разрушающей, но облагораживающей естественные человеческие черты характера и поступки. Его наследие также было воспринято французским семнадцатым столетием, которое без него невозможно ни представить, ни истолковать. Новейшая история Церкви не уделяла достаточного внимания тому духу, который нашел свое воплощение в личности Филиппа Нери, хотя именно он принес новые ростки в деяниях кардинала Ньюмана (§118).

2. а) Биография Нери весьма поучительна. Еще будучи мирянином и не имея ясного представления о предстоящем пути, Нери начинает обращаться к Господу. Свое истинное призвание он осознает с того момента, когда начинает ухаживать за больными. Исповедовать христианство означало для него творить дела милосердия. И он основывает соответствующее братство для паломников («Братство св. Троицы», 1548 г.). Только 36 лет отроду он принимает священство (1551г.), а затем вступает в одно неформальное братство, куда входило несколько священников; не имея устава, они совместно молились и поощряли друг друга творить богоугодные дела. Филипп сплачивает это содружество, но сознательно не пытается сделать общую связь более тесной.

б) Наконец (1564г.) он совершает главное дело своей жизни: основывает конгрегацию «Ораториум божественной любви». Обучение членов ораториума проходило в форме непринужденных бесед в узком кругу, как это было принято в гуманистической традиции devotio moderna (§86). Эта конгрегация, с 1574г. с общинной жизнью, утверждается в 1575г. Григорием XIII, не имеет обетов, и каждый дом остается самостоятельным. (После смерти Филиппа Нери члены ораториума никогда не избирали себе нового главу.) Все дисциплинар ные требования сводились к двум тезисам: «Хочешь, чтобы тебя слушались? Не приказывай слишком многого!» и «Наш единственный устав— любовь».

3. а) Такое свободное построение общинной жизни отнюдь не вело к поверхностному благочестию. Как для Игнатия и для всех святых, идеалом Филиппа было «сдерживать свою волю»¹⁵⁰. Для достижения этого идеала, чтобы упражняться в смирении, он назначал себе и другим членам ораториума порой несколько странные формы епитимий; они сближали его с Бедняком из Ассизи (которого тоже обзывали глупцом). И близость заключается не в странности этих форм, а в той прозрачной ясности сыновнего чувства к Богу, которое просвечивает в них. Смирение этого человека было исполнено мягкости и радости.

б) Филипп беспрекословно подчинялся Церкви; в определенном отношении он являл собой прямую противоположность Савонароле (§77), но, повторим, отнюдь не спорил с ним: он почитал Савонаролу как святого и опирался на его пример и его сочинения. Как и Савонарола, он был художником молитвы, но в отличие от пророческой язвительности флорентийца, проповедь Нери была проникнута мистической нежностью и жаром, который иногда доводил его до полного изнеможения¹⁵¹. Торжественная месса стала для него таинственным источником обновления ¹⁵², во время литургии он каждый раз испытывал прилив любви к Богу: «Имею желание разрешиться и быть со Христом» (Флп I, 23). Однако всякая мечтатель ность была ему чужда.

в) В его высокодуховной аскезе сказывалась одна очень привлекательная для современного человека черта: Филипп считал, что аскеза не имеет ничего общего с телесной грязью, и содержал свое тело в чистоте.— Но значительно большее значение для будущего имел его метод индивидуального подхода в пастырском служении: и здесь он также отвергал жесткую систему.

4. Поистине гениальная внутренняя свобода Филиппа Нери обнаруживает всю свою значимость только в исторической перспективе. Речь шла о сохранении Церкви. Строгие постановления Тридентского собора и беспощадная твердость Павла IV были, так сказать, официальными экспонентами столетия. В то время, да и позже могло казаться, что только орден иезуитов владеет правильным методом работы по спасению Церкви. Но какой пробел возник бы в католическом самопреобразовании, не будь Филиппа с его совершенно другим подходом к душепопечительной деятельности. Лютер осудил и отверг налагаемые Церковью узы как иудейские и ветхозаветные; он противопоставил им идеал индивидуальной свободы христианина. Но Филипп, как некогда Франциск, явил миру впечатляющее доказатель ство того, что самая тесная связь с Церковью, в частности с папством (Нери поддерживал близкие контакты с Григорием XIII, с Григорием XIV и Климентом VIII), не лишает человека ни личной свободы, ни возможности осуществлять свое пастырское служение; эта связь даже может сделать служение более плодотворным. И снова мы видим, как покорность и преданность Церкви идут рука об руку с импонирующим чувством свободы. Как Бернард Клервоский в XIIв. не боялся открыто высказывать свое мнение Евгению III, так и Филипп отваживался призывать к смирению высшего руководителя Церкви (Климента VIII), более того, он направил ему мягко сформулированный приказ соответствующего содержания.

Филипп был лишен всякой расчетливости и всякого стремления к власти. Он никогда не оказывал давления, но пользовался всеобщей симпатией. Его твердость не была упрямством. Его стойкость казалась самой понятной и естественной вещью на свете. Его с поразительной доверчивостью называли «добрым Пиппо», но, находясь рядом с ним, люди испытывали стремление стать лучше.

5. Филипп Нери был энтузиастом изучения христианских древностей Рима и истории Церкви. Он основал знаменитую библиотеку Валличельяна, был одним из первых любителей катакомб (где проводил целые ночи в молитве и приобрел опыт внутреннего созерцания). Его ученик Антонио Бозио († 1629г.) стал первым ученым исследовате лем катакомб. Готовясь к докладам в ораториуме, Чезаре Бароний (1538_1607), будущий кардинал и префект Ватиканской библиотеки, собрал материал, пригодившийся ему позднее при написании эпохального труда по истории христианской Церкви («Annales ecclesiastici»), доведенной до 1198г. (этот труд был задуман как опровержение протестантских «Магдебургских центурий» Флация Иллирика); и Филипп Нери был тем человеком, кто каждый раз побуждал отчаявшегося автора продолжать осуществление своего грандиозного замысла. В смысле своего значения для внутренней реформы Церкви оба этих сочинения были великими свершениями. Здесь лозунг Возрождения «назад к истокам!» обрел свое христианское воплощение. Перед глазами читателей снова возникли первые героические времена Церкви. Знаменитый продолжатель труда Барония Одерих Райнальд († 1671г.) также был ораторианцем.— Музыкальные представления в ораториумах св. Филиппа дали толчок к возникновению жанра музыкальной «оратории» (Палестрина был одним из сподвижников святого).

Ораториумы стали учреждаться по всей Европе, в Южной Америке и на Цейлоне, но в соответствии со своей внутренней структурой они всегда были небольшими по составу (pusillus grex [малое стадо]). Огромная притягательность ораториев обнаружилась только в XIXв., когда в Англии их обновил Ньюман.

6. В следующем столетии ораториум возникает и во Франции. Он был учрежден в 1611г. в Париже молодым, но духовно зрелым и весьма решительным священником Пьером де Берюлем († 1629г.). Его внутреннее обращение было плодом упражнений, к которым он был приобщен в иезуитской школе. Он включил в свою жизненную программу борьбу с кальвинизмом и прославился как поразительно талантливый проповедник и духовник. Его духовное влияние сказалось на многих семинариях и коллегиях, основанных французским ораториумом. Этот ораториум также не налагал никакого обета на своих членов, но подчинялся жесткому центральному руководству. Во главе стоял генерал и генеральное собрание. Французский ораториум быстро распространил свое влияние сначала в стране, а постепенно и за ее пределами.

В конце XVII и вплоть до середины XVIIIв. французская община переживала тяжелый кризис, связанный с влиянием янсенизма на некоторую часть ее членов. Она была распущена незадолго до революции и дважды учреждалась заново— в 1864 и 1925г.

III. Другие ордена

1. Все сказанное выше далеко не исчерпывает богатства церковной жизни XVIв. Мы уже говорили о Карле Борромее, племяннике ПияIV, являвшем живой пример преодоления ренессансного духа, склонявшего его к беззаботному благополучному существованию. Карл Борромей учредил свободное объединение священнослужителей, напоминавшее ораториум. Его притягательная сила помогла ему также основать небольшую общину «облатов», которые также не приносили обетов (1578г.). Он был духовником св. Анджелы Меричи († 1540г.), которая за пять лет до смерти, в 1535г., основала в Брешии религиозную общину «урсулинок». Женщины, входившие в это объединение, первоначально не приносили обетов и не отказывались от личного имущества. Они ухаживали за больными и занимались воспитани ем и образованием молодежи. Позже монахини ордена урсулинок по обету возлагали на себя, помимо трех названных выше, четвертую обязанность: образование девушек.

2. а) Теперь, наконец, кроме иезуитов, пора упомянуть и орден капуцинов, второй воинствующий орден той эпохи. Сначала они представляли собой группу францисканцев-обсервантов, выступавших за внутрицерковную реформу. Во главе этой группы стоял Марк Анкона. Их целью было строгое соблюдение (отсюда «обсерванты») устава св. Франциска, на что они получили разрешение у папы Климента VII (1525г.). Первоначально новая община склонялась к отшельническому или, по крайней мере, к уединенному образу жизни, предпочитая разного рода мирские занятия (ремесленные работы, уход за больными, запрет на ученые труды, только одна месса в каждом монастыре!). Булла Климента VII, изданная в 1528г., учреждает эту группу как самостоятельную общину. Многие сторонники реформы из числа обсервантов и конвентуалов способствовали расширению прав и численному увеличению этого ордена. Начиная с 30-х годов XVI столетия (тогда же возникло и название «капуцины»), и вплоть до избрания генеральным викарием Бернардина Асти (1535/1536) и принятия новой формулировки устава, на общину были возложены дополнительно задачи проповедничества и научно-богословских штудий. Контрреформаторская работа ордена капуцинов имела, конечно, важное значение, но еще большие заслуги принадлежат ему в осуществлении внутрикатолической реформы, а именно в подготовке новой смены священнослужителей (миссионеров и солдатских священников).

б) Стремление сформировать идеальный орден приводило подчас к кризисным ситуациям. Например, к тому, что в первые годы проведения реформы наиболее крупные умы оказались не у дел. Когда в 1537г. генеральн ый министр ордена Бернардино Оккино отпал в реформаторское нововведение, это прямо поставило под удар только что основанный им орден: последовал запрет на деятельность капуцинов вне Италии и запрет на проповедь (1542_1545). Но затем францисканский образ жизни, который изначально вели капуцины, привлек к ним множество последователей. В 1574г. Григорий XIII снял запрет на деятельность вне Италии, и новый орден проник во Францию, Испанию, Германию и Нидерланды. Подъем продлился до середины XVIIIв.. В отличие от иезуитов, которые были богословами, духовниками принцев крови и воспитателями дворянской молодежи, капуцины работали среди простого народа.

3. Во второй половине XVIв. возник целый ряд других орденов: так, в 1584г. св. Камилл де Лелли († 1624г.), один из учеников Филиппа Нери, основал орден, задачей которого был уход за больными; численно орден был невелик, но его члены героически жертвовали своими жизнями во время чумных эпидемий XVI, XVII и XVIIIвв. Франциск Караччоло учредил орден «регулярных меньших братьев», который вел душепопечительную работу среди бедных и заключенных. Св. Иосиф Каласанца († 1648г.) основал орден пиаристов (1597г.), которые, подобно урсулинкам, связали себя четвертым обетом воспитания молодежи. Той же цели была посвящена деятельность Сезара де Бю († 1607г.), основавшего в 1592г. орден «Отцов христианского учения». Петер Фуррье († 1640г.) стал учредителем ордена «Сестер Божией Матери», имеющего образовательные цели, а св. Иероним Эмильяни († 1537г.)— основателем ордена «сомасков», первоначально для сирот, бедных и стариков, о других аналогичных учреждениях см. §86.

Следует назвать в этом ряду также имя Франциска Сальского. Он еще застал в Риме старого Нери. Но его духовная деятельность протекала уже в другое время, она приходится на «великое столетие Франции» и мы будем говорить о ней в другой связи (§96).

§ 93. Барокко

1. В эпоху Реформации изобразительное искусство Германии деградировало; за поколением великих гениев (Дюрер, Фейт Штосс, Рименшнайдер, Грюневальд), которое в основном возросло на католической почве, последовал резкий упадок; в евангелическом ареале заметен только Лукас Кранах Младший. Это объясняется, вероятно, стесненным положением всех духовных сил вообще. Искусство все еще продолжало оставаться в основном католическим, его заказчиком прямо или косвенно всегда была Католическая Церковь: ей были нужны храмы, алтари, статуи святых, иконы, фрески, росписи. Теперь все это отошло на задний план, а иногда и подавлялось насильственно («мечтатели», кальвинизм). Силы нации были подорваны расколом, единая культурная основа отсутствовала.

Очень крупной фигурой был Ганс Гольбейн (1497_1543), но он не сыграл роли в церковной истории. Выполненные им портреты Эразма, Томаса Мора, Генриха VIII и его жен зримо— и как проникновенно!— воссоздают лики той эпохи, но основная часть его творчества, хотя в нем и присутствуют изображения мадонн и другие религиозные мотивы в общем не отмечена печатью религиозности (достаточно сравнить его «Христа во гробе» в Базеле с мертвым Христом Грюневальда на пределлев Ашаффенбурге!). Гольбейн секуляризован.

2. Лишь один вид искусства переживал эпоху расцвета— музыка. Ее понимал и ею занимался даже Лютер. Его проникновенные хоралы благодаря религиозному содержанию и сплачивающей силе являются драгоценным памятником церковной истории. После Тридцатилетней войны протестантская музыка достигает еще больших высот после Генриха Шюца († 1672г.) у Георга-Фридриха Генделя (1685_1759) и Иоганна-Себастьяна Баха (1685_1750). Источником вдохновения для обоих, особенно для Баха, служила религия, внушенное свыше религиозное озарение. В творениях Баха, написанных специально для евангелического богослужения, вокальная и инструмен тальная музыка достигала поразительной объективности веры; Бах черпает свою энергию в общем христианском источнике (таковы «Страсти по Матфею», несмотря на пиетистские тексты; такова латинская месса h-Moll, разумеется, включая «Credo»; мощные духовные кантаты).

Музыкальная жизнь Италии XVIв. развивалась под влиянием Джованни Палестрины (1525_1594) и его церковной музыки, исполнявшейся a-capella и даже в наши дни вызывающей восхищение.

3. а) Каждая эпоха, в той или иной степени охваченная единым великим порывом, находит выражение в художественном творчестве. Последняя треть XVIв. и весь XVIIв. отмечены расцветом искусства барокко; в целостности его архитектуры, скульптуры и живописи нашло отражение глубинное осознание общности, характерное для той эпохи. Это время не было чисто религиозным. Но самым мощным его порывом было католическое сознание; начиная с середины XVIв., опираясь на Испанию и Италию, оно медленно, но верно набирало силу.

Наиболее полно барокко выразило себя в церковном искусстве. Поэтому следует признать правильным определение барокко как искусства Контрреформации¹⁵³.

Барокко стоит между Ренессансом и классицизмом. Оно заявляет о себе поразительно рано. Уже в первой четверти XVIв. (1523г.) во Флоренции сооружается Biblioteca Laurenziana, с лестницей, построенной по проекту Микеланджело, которая считается прообразом барочной архитектуры.

Стилистически эта архитектура развивала элементы Ренессанса, используя внутреннюю напряженность готики¹⁵⁴, но стремясь при этом достичь максималь ной раскрепощенности формы. Барокко любит не только трезвую линию, оно зажигает множество огней; не сдерживает свою силу, но скорее всячески ее акцентирует. Ему по душе грандиозность масштабов, значительность и эффектность ракурсов, ослепительная яркость освещения, экспансивность, возвышенность и триумфальность мировоззрения. Во всем этом сказывается эпоха открытия и колонизации мира. Экзотические заморские мотивы появляются не только в потолочных росписях, но даже на алтарях, например во Фрауенбурге. Барокко в религиозной области становится изображением обновления и возвращения утерянных позиций. Подобно своей эпохе барокко проникнуто великим беспокойством. Но одновременно многие из его скульптур и живописных полотен излучают почти физически ощущаемый мистический жар. В Испании этот огонь пылает во всем, даже в заурядных убранствах (церковные фасады, капеллы внутри кафедральных соборов). В Италии того времени мы не находим ничего подобного.

Вообще говоря, мистический жар барокко не везде был вполне искренним, и перегруженность внешнего убранства нередко означала лишь суетный пафос (особенно в Италии, в меньшей степени— в Южной Германии, еще меньше— во Франции, менее всего— на Дунае и в Испании). В убранстве и росписи барочных интерьеров и в применении поддельных материалов есть некая театральность, даже что-то от оперы.

Это вынуждает нас поставить вопрос о религиозной серьезности барокко. Всякое провозвествование христианства есть одновременно и непременноtheologia crucis. Разумеется, не следует забывать о том, что крест— это символ победы и радости, но законным и христианским является вопрос о том, имеет ли право прославляющее веру искусство настолько самоупоенно стремиться к возбуждению чувственной радости, чтобы theologia gloriae [богословие славы] свидетель ствовала скорее о человеческом восхищении, чем об истинном просветлении. Многие изображения телесно совершенных кающихся грешниц и святых мучениц, кокетливо играющих золотым бичом, сразу же вызывают сомнение в серьезности их аскезы. Да и соседство чувственной наготы или полуобнаженности с мистикой (гравюры, надгробия) тоже не бесспорно. У такого замечательного мастера, как Питер-Пауль Рубенс, мистика, чувственная светскость, полнота жизнелюбивого мироощущения сплавляются в некий синтез, который, не умаляя мистического содержания, все-таки акцентирует, прежде всего, чувственно-плот ский элемент. Творчество Рубенса как отражение общего сознания эпохи не производит успокоительного впечатления. Некоторые статуи святых (например, Mater Dei [Богоматерь] в Мюнстерском соборе) вызывают почти невыносимое чувство эклектичности¹⁵⁵.

б) Но, задавая эти вопросы и выражая сомнение, нельзя постичь глубин и высот этого поразительного искусства, которое, кажется, не имеет и не признает никаких границ. Критика недостатков достигает цели лишь тогда, когда мы не забываем и о достоинствах этого искусства: об исповедальном и возносящем хвалу Всевышнему осознании веры. Нельзя также упускать из виду, что барокко в бесконечной мелодии «земной и небесной хвалы» (Albrecht Goes) изобразило радость вечного блаженства и сделало ее необычайно привлекательной.

Барокко является также выражением (и требованием) расцветав шей одновременно католической молитвенной жизни— как в литургии, так и в области личного благочестия. В церковных сооружениях само свободное пространство и убранство пронизанных светом интерьеров, вмещающих огромные массы народа, производили огромное впечатление на молящихся. Искусство барокко все еще остается богатым и аристократическим¹⁵⁶.

С другой стороны, напомним, что это искусство на юге Германии чрезвычайно плодотворно соединилось с сельским народным благочестием (деревенские приходские церкви с их убранством, религиозные процессии с их эмблематикой). Иезуитский театр и великолепно декорированные в стиле барокко молитвенные залы иезуитских мужских конгрегаций также сыграли важную религиозную и душепопечительную роль.

в) Барокко было многообразным не только в географическом, но и в социальном смысле: ошеломляющее придворное барокко в Австрии находит свое стилистическое выражение в личности Абрахама а Santa Clara († 1709г.); хотя его духовно-богословское наследие не отмечено печатью гениальности, он был словно специально рожден для своего времени— эпохи после окончания Тридцатилетней войны; рейнскому народно-бюргерскому барокко соответствовал природный талант капуцина Мартина фон Кохема († 1712г.), еще и сегодня сохраняющий поразительную силу.

Наряду с укреплением католического самосознания важное значение имела еще одна примета времени: миролюбивое отношение к христианам евангелического вероисповедания. Ни в одном из 70 сочинений Мартина фон Кохема не найдется ни одного худого слова о «господах протестантах». Он на собственном опыте понял и испытал бесплодность всякой полемики.

4. На высшей точке своего развития архитектура Италии создает непревзойденный шедевр, являющий миру давно чаемое слияние устремленности ввысь и покоя: купол собора св. Петра в Риме работы Микеланджело (завершен в 1592 г.). Это творение воистину религиозно; в нем нет ничего от прометеевского штурма небес и титанического упрямства— Микеланджело преодолел эти настроения уже в изображении своих рабов, олицетворяющих жажду избавления, и тем более в сценах Страшного Суда (роспись Сикстинской капеллы). Купол устремлен ввысь так же, как и все значительные творения готики. Но все-таки красота его очертаний, каждый раз вызывающая чувство заново обретенного счастья, больше воздействует на наши чувства, чем любой готический собор или, скажем, великолепно рассчитанный купол Флорентийского собора (Брунеллески). И в то же время в нем выражается повелительность и властность церковного сознания: по воле Брабанте и Микеланджело над четырьмя равными сторонами креста, символически обнимающими с четырех сторон всю землю, вознесен венец— фигуры четырех небесных князей-апостолов.

5. Число художников барокко столь велико, что на этих страницах невозможно подробно проанализировать значение каждого для истории Церкви. Ограничимся упоминанием лишь нескольких имен.

Наряду с несравненным Микеланджело есть еще один художник самой первой величины, которому принадлежит особая роль в истории Церкви и благочестия. Это голландец Рембрандт Харменс ван Рейн (1609_1669), один из самых значительных рисовальщиков и художников всех времен. Он придерживался реформированной веры. Многообразие его искусства не поддается краткому определению в нескольких фразах. Линия этого искусства, как и линия жизни этого живописца, с беспощадной последовательностью направлена ко Кресту. Вряд ли кто-нибудь показал человеку Нового времени главные евангельские сюжеты с таким пониманием душевной нищеты и беспощадностью искреннего признания.

6. И, наконец, основание, на котором зиждятся воззрения религиозного искусства барокко,— это огромный массив аскетической литературы. Проповедь покаяния, составляющая суть этой литературы, никоим образом не остается только на бумаге: существенной частью благочестия той эпохи были упражнения в аскезе как основа и гарантия истинности мистической молитвы. Это дает нам право предположить прямую связь ее с искусством и приписать ему тем большую религиозную глубину. Наше недоверие ко всякого рода неискренним преувеличениям обнаружит в этом случае свою несостоятельность. На примере такого мастера как Мартин фон Кохем, чья религиозная искренность нашла высшее признание в словах Йозефа Гёрре, можно показать, что по крайней мере часть высокопарной и многоречивой литературы барокко находила себе пищу в глубинах подлинно религиозного чувства.

7. С церковно-исторической точки зрения интересно то обстоятельство, что наряду с папством (§91: Сикст V как создатель барочного Рима) величайшего зодчего поддерживала самая мощная церковная сила Контрреформации— орден иезуитов. Многие церкви и монастыри других орденов также уделяли заметное внимание строительству, но их постройки не идут в сравнение с архитектурными шедеврами иезуитов. Благодаря иезуитам стиль, возникший в Италии, стал фактически образцовым для всей церковной архитектуры той эпохи. Главная церковь иезуитов в Риме— храм «Al Jesu» является непревзойденным его образцом. Но собственно «иезуитского стиля» не существует.

8. В XVIIIв. в искусстве, как и во всех областях, специфически религиозное начало отступает на второй план. Правда, в Германии, да и по всей Европе, мало что может сравниться с восхитительными творениями Бальтазара Неймана (1687_1753), который спроектировал Вюрцбургскую резиденцию, включая церковь; Фирценхайлиген, замок в Брюле, Нересхаймская аббатская церковь. Следует упомянуть также великолепные творения доминиканца Циммермана (1685_1766), например церковь в Визе.

И все-таки эти чудесные постройки не владели тем религиозным языком, на котором говорила готика; неизмеримое количество эскизов Неймана и Циммермана свидетельствуют прежде всего о неутомимом поиске формы.

9. Над искусством барокко значительно возвышается культура барокко— общеевропейское движение, обнимающее все сферы жизни. Масштабы и своеобразие этой культуры проявляются, в частности, в неожиданно интенсивном излучении католическо-романского ареала на север, в протестантскую сферу. Влияние барокко сказывается в литературе, заметнее всего в области философии, отчасти богословия, оно ощущается даже в лютеранской ортодоксии (§83), проникает и в Россию вплоть до Киева (латинская схоластика).

§94. Миссионерство за пределами Европы

1. Миссионерская работа в XVв. почти совсем замерла. Однако эпохальное открытие «Нового Света» поставило перед западным христианством задачу проповедовать Евангелие народам и племенам новых стран. Эта задача была сформулирована как программа и выдвинута папой Александром VI в 1493г. во время знаменитого дележа новооткрытых земель между португальцами и испанцами, и стала осуществляться на практике.

Сначала миссионерскую работу взяли на себя старые ордена францисканцев и доминиканцев. Не преуменьшая их заслуг, следует все же сказать, что в этой области были достигнуты еще большие, исторически судьбоносные успехи, когда Церковь, столкнувшись с новыми реформаторскими учениями и общинами стала сама заново формировать себя и в ней возникли новые структуры. Несмотря на огромную внутреннюю беду, постигшую западную Церковь, несмотря на тяжелые притеснения, чинимые ей протестантизмом, она откликнулась на призыв. Унее хватило сил, чтобы даже в момент слабости, в момент опасности вести духовное наступление. Церковное самосознание, несколько укрепившееся в сороковые годы XVIв. и резко возросшее в конце XVIIв., придало необычный размах этому наступлению.

2. Главными исполнителями миссионерской работы стали иезуиты (а наряду с ними и капуцины). Само утверждение ордена папой Павлом III было прямо связано с потребностями христианизации недавно приобретенных европейцами территорий. Первое заморское владение португальцев— Филиппины— стало и первой миссионерской областью. (В 1521г. право собственности на эти острова получили испанцы; в 1543 г. они назвали их в честь юного короля и начиная с 1569г. вели планомерное завоевание.) Члены различных орденов окрестили там до 1600г. не менее 700 000 аборигенов.

а) В 1541 г. королю Португалии Жуану III потребовались миссионеры для работы в португальской колонии Гоа на западном побережье Индии. Иезуит Франциск Кс аверий (1506_1552), дворянин из Наварры, один из великих сыновей человечества, положил начало миссионерской работе в Восточной Азии.

Он принадлежал к когорте первых сподвижников св. Игнатия; в Париже он жил в одной комнате с ним и Петром Фабером. Они вместе вели душепопечительную и благотворительную работу там же, в Париже, а затем в Верхней Италии (когда превратности войны помешали им совершить паломничество в Палестину). И вот, начиная с 1542 г., он в качестве папского легата работает сначала в Гоа (в те времена это означало 400 дней морского пути длиной в 20 000 км), затем в Южной Индии, затем на Молуккских островах, наконец, 2 года в Японии (всего 2000 обращенных). Его подвижничество продолжалось всего 10 лет: в 1552 г., не успев начать миссионерскую работу в Китае, он умер в одиночестве на острове Сансян, свидетелями его кончины были двое новообращенных туземцев.

Непостижимая и неудержимая энергия и целеустремленность этого высокоодаренного и святого человека снова и снова подвергалась тяжким испытаниям. Ее поддерживал стихийный порыв духа религиозной церковности, атмосфера святости и высочайшей активности, созданная личностью и системой основателя ордена. Только этим, пожалуй, можно объяснить, как вообще мог Ксаверий осуществить свою миссию, почти не владея иностранными языками. Как в свое время в Верхней Италии, так и на Дальнем Востоке он пользовался обрывками фраз и речевыми оборотами любых известных ему языков; кроме того, он, по-видимому, умел заражать своим энтузиазмом переводчиков. При упоминании имени Франциска Ксаверия мы думаем о таинственном огне, который ниспослал с небес Господь.

Но все же существовала огромная диспропорция между гигантскими расстояниями, которые спешил преодолеть Ксаверий, и краткостью отпущенного ему времени. И она неизбежно влияла на успех дела, точнее, на прочность достигнутых результатов. Ксаверий работал один и не рассчитывал, что ему удастся основать хотя бы совсем небольшую церковную организацию (см. разд. 6). Франциск отдавал себе в этом отчет. Он осознавал себя первопроходцем.

Благочестие Франциска Ксаверия, которому он умел находить красноречивое выражение, показывает, насколько осторожно следует судить об общепринятых ценностях: морализм, мысли о воздаянии, страхе и каре— все это растворяется в пламени христианской любви к ближнему, даже сознательно преодолевается¹⁵⁷. Тот факт, что во имя распространения веры он умел пользоваться и светской властью, создает некую напряженность, которую нельзя просто так сбросить со счетов. Но это стало опасностью только при эпигонах, не ощущавших того все расплавляющего жара, который переполнял душу их учителя.

б) Поначалу христианизация Передней Индии шла успешно, и даже была создана церковная организация. Еще до Ксаверия здесь существовало епископство Гоа (о его размерах ходили самые фантастические слухи, ведь оно включало в себя все территории от Мыса Доброй Надежды до Японии), а в 1541 г. была основана семинария для туземных священников. Но в полную силу миссионер ская деятельность этого епископства развернулась после прибытия иезуитов.

в) И в Японии последователи Франциска Ксаверия действовали поначалу весьма успешно: среди обращенных ими были даже члены старых аристократических фамилий. В 1579г. здесь насчитывалось 150 000 христиан, вскоре их стало 200000, а число церквей доходило до 300; в 1585 г. к папе Григорию была отправлена делегация во главе с двумя принцами. Но уже в 1587 г., затем в 1597 и 1612г. по наущению армии и местных бонз начались жестокие преследования новообращенных христиан: их подвергали пыткам (распинали на крестах), а их церкви разрушали. Это нанесло тяжелый урон проповеди Евангелия в Японии. При этом не следует забывать, что и здесь катастрофу приблизило соперничество конфессий и недальновидная политика орденов, враждовавших с голландскими купцами, в чьих руках находилась торговля.

Несмотря на все гонения, число обращенных все еще увеличивалось: в 1625г. их насчитывалось 600 000. Но в 1637 г. после восстания преследуемых христиан пришедшее с Запада учение было окончательно запрещено; одновременно всем европейцам было запрещено ступать на японскую землю (исключение было сделано лишь для нескольких купцов, которые, однако, должны были прежде публично подвергнуть поруганию крест и изображения Божией Матери). И, тем не менее, когда в XIXв. в Японию вернулись миссионеры, они еще обнаружили там семьи, в которых сохранилась христианская традиция.

3. Наиболее значительную роль сыграло миссионерство испанцев и португальцев в Центральной и Южной Америке. На этой территории распространение христианства и создание диоцезов успешно и быстро продвигалось вперед. Здесь шла огромная работа, имевшая всемирное значение, здесь осуществлялось духовное завоевание, результатом которого было, в частности, учреждение к 1610 г. примерно 400 монастырей. Начиная с 1549 г. в Центральной Америке работали доминиканцы. В Бразилии учреждали миссии иезуиты, в Перу— также доминиканцы. В Новой Гренаде (Колумбия) св. Людвиг Бертран обратил 150000 индейцев (1562_1569), а иезуит Сандоваль— 30000 негров. Капуцины и доминиканцы вели миссионерскую работу в Гайане; после завоевания ее голландцами католическая миссия не смогла продолжать свою деятельность.

В Канаде, Флориде и Калифорнии христианизацию осуществили в XVIIв. французские миссионеры. Военные действия англичан в Канаде приостановили начатую в 1611 г. миссионерскую работу, так как здешние индейцы намеренно были втянуты в конфликты между Англией и Францией. После того, как французы завладели Канадой, началась ее христианизация. Иезуиты оплатили ее кровью своих мучеников. В 1674 г. Квебек получил статус самостоятельного епископства. Католицизм утверждался в Канаде даже после английского завоевания. В1774г. в Канаде была введена свобода совести— на 55 лет раньше, чем произошла эмансипация католиков в самой Англии. В Калифорнии страстное стремление жителей к независимости долгое время препятствовало миссионерству; только в 1697 г. смогли начать иезуиты эту работу.

4. Великое дело обращения Америки в христианство было долго отягощено брутальным эгоизмом конкистадоров: они порабощали туземцев, беспощадно эксплуатировали их и принесли с собой много болезней и бед. Изданная уже в 1537 г. булла Павла III представляет воззрения этих христиан-эксплуататоров в очень мрачном свете: она запрещает рабство и достаточно четко формулирует доктрину, согласно которой индейцы, так же как и белые люди, имеют бессмертную душу и способны воспринимать христианское учение и причащаться Святых Таин. Но это предостережение не умерило алчности завоевателей, о чем свидетельствует продолжавшаяся почти 50 лет борьба доминиканца Бартоломео Лас Касаса († 1566г.), а позже защиту негров героически ведет в Картахене иезуит Петр Клавер (1616_1654), причисленный ныне к лику святых.

5. Значительный успех был достигнут в Парагвае; иезуитские миссии генерала Аквавивы († 1615г.) основали там объединения туземцев— «редукции», к которым принадлежали примерно 1500000 местных жителей. Под руководством иезуитов они вели точно распланированную жизнь, строго чередуя работу и отдых. Они признавали верховенство Испании, платя налоги, но в остальном пользовались свободой. Заработанные деньги поступали в общую кассу. Поскольку распорядок дня и образ жизни определялся религией, миссионерская деятельность и культурное воспитание достигли здесь более глубоких результатов. Эти общины— редукции— предотвратили эксплуатацию и просуществовали более 130 лет (1631_1767). Хотя и здесь имели место нестроения (например, финансовые выгоды, которые извлекал из редукций орден), этот масштабный эксперимент заслуживает в целом положительной оценки. Прекращение эксперимента, связанное с преследованием ордена, было недальновидным шагом и послужило во вред делу (§104, II).

6. Уже первые миссии на Востоке (где жили народы, имевшие древнюю культуру) и в Америке (где жили народы, не знавшие цивилизации, но где существовала также древняя культура— инков) столкнулись с серьезными внутренними трудностями, которые не преодолены до наших дней.

а) Христианская культура была принесена язычникам европейски ми завоевателями; нередко христианство навязывалось силой. Когда «христианские» завоеватели вели себя как мучители, угнетатели и истребители, да к тому же оказывались безнравственными людьми, то местные жители замыкались, не подпускали к себе миссионеров и всячески избегали общения. Христианская культура в ходе колонизации многократно совершала греховные деяния (§119).

б) Некогда апостол Павел, дабы обратить афинян, изучил их образ мыслей и овладел искусством их красноречия. Подобно ему, Григорий I и европейские миссионеры раннего средневековья в определен ной степени приспособились к германскому образу мыслей. Во времена высокого и позднего средневековья на западе слишком часто не умели проводить различие между преходящей изменчивой формой и неизменным содержанием проповеди Откровения. Мужи, подобные Раймонду Луллию (§73), духовно подготовленные к сближению с аборигенами, в средние века были большой редкостью.

К началу Нового времени христианство уже прошло долгий путь сложного формирования принципов вероучительства; его сознание целиком и полностью определялось духом и образованием Запада. Но теперь на Дальнем Востоке это западное христианство столкнулось с духовным и душевным складом людей, чья древняя культура и религия с незапамятных времен была отмечена печатью высокой мудрости. Стремясь приобщить эти древние культуры к христианской истине, миссионеры, в первую очередь иезуиты, пытались использовать каждую возможность сближения, более того, максимально приспособиться к образу мыслей, способу выражения и жизни туземцев.

Многие и многие подвижники с радостью посвящали всю жизнь этому служению, готовились принять и принимали мученическую смерть; за прошедшие 400 лет им не раз удавалось достичь блестящих успехов. Но, несмотря на это, грандиозная задача, от решения которой, вероятно, зависит будущее Церкви и мира (Запад-Восток), до сего дня остается нерешенной. Были примеры (и они имеют важнейшее значение!) укоренения христианства на Дальнем Востоке. Но если судить о положении в целом, то следует признать, что семена Слова Божиего нигде не проникли в новую почву настолько глубоко, чтобы дать всходы, заполняющие духовное пространство (§5).

Речь идет о принципиальной проблеме церковной истории— о проблеме умеренной аккомодации.

в) В Индии и Китае эту проблему особым образом пытались решить иезуиты.

Великим знаменосцем открытой, искренней терпимости по отношению к обращенным аборигенам в Китае был иезуит Маттео Риччи (1552_1610). Важно помнить, что он прошел школу миссионерства в Гоа, а затем постоянно работал в Пекине (с 1601 г.). Чтобы добиться успеха, он работал над доказательством единого происхождения европейской и китайской науки, стремясь достичь по возможности максимального человеческого и религиозного сближения с китайским миром и найти точки соприкосновения с ним. Он проявлял необычайную широту религиозных взглядов, понимая, что китайское почитание предков и даже жертвы Конфуцию было бы вполне возможно отделить от первоначального политеистического значения и направить на почитание истинного Бога. Именно это он и пытался продемонстрировать, используя имена китайских божеств для описания Бога христиан.

После смерти Риччи его научное наследие сначала тщательно замалчивалось, а затем даже было использовано для шантажа руководства ордена иезуитов. Уже в 1606 г. генерал ордена запретил рукополагать китайцев. Это решение объяснялось негативными отчетами и результатами работы в Японии, но оно шло вразрез с рекомендациями ранних миссионеров-иезуитов, которые в 1580 г. активно высказывались за формирования туземного клира. Впрочем, попытки сформировать местный клир в Японии в самом деле в ряде случаев потерпели неудачу из-за отсутствия выбора и недостаточного образования кандидатов, а также из-за проблем, связанных с целибатом.

Однако в 1613 г. преемник Риччи в Китае обратился к Святому престолу с просьбой пересмотреть решение по этому делу. Он просил, во-первых, чтобы священникам в Китае было разрешено служить мессу с покрытой головой (поскольку непокрытая голова считается в Китае проявлением непочтительности). Вторая просьба заключалась в том, чтобы разрешить рукополагать китайцев в священный сан с условием, что им будет позволено служить литургию и читать молитвы на «литературном» китайском языке. Обращение имело успех. Прежде всего, благодаря вмешательству Беллармина и личному вмешательству папы Павла V генерал ордена отменил свой запрет на рукоположение китайцев. Одновременно (1615г.) священникам-китайцам было дозволено служить мессу на литературном китайском и читать молитвы на том же языке¹⁵⁸.

г) К сожалению, предоставленную папой привилегию не удалось реализовать. Когда документ был доставлен в Китай, там уже начались гонения на христиан. Кроме того, понадобилось еще шестьдесят лет для завершения перевода Священного писания на китайский.

Тем временем расстановка миссионерских сил в Китае значительно ухудшилась из-за соперничества и вражды между доминиканцами, францисканцами, лазаристами и священниками из Парижской миссионерской семинарии. За этим последовали конфликты и трения, аккомодация иезуитов подвергалась несправедливым нападкам. К концу века, первый раз в 1671 г., китайские иезуиты попытались добиться обновления привилегии. Но теперь отношение к ним было отрицательным. Они безрезультатно обращались в Рим не менее пяти раз— в последний раз в 1726 г. Затем в 1742 г. от папы Бенедикта XIV был получен решительный отказ.

д) Тогда же были окончательно запрещены «малабарские обряды». Эти аккомодационные акции проводились на юго-востоке Индии в миссии в Мадавре. Распространению христианства в Индии существен но препятствовало мнение о нем как о религии неприкасаемых. Итальянский иезуит Роберто де Нобили (1577_1656) вписался в местный образ жизни, носил местную одежду, изучил отношения каст и сделал попытку исключить из проповеди Откровения все, что в христианской обрядности и терминологии могло оттолкнуть высшую касту брахманов.

Де Нобили обладал необычайной способностью к усвоению языков, знал многие индийские диалекты и написал на них целый ряд сочинений для обучения новообращенных.

Его метод встретил неодобрительное отношение со стороны его собратьев и миссионеров-капуцинов. Сначала ему чинил всяческие препятствия архиепископ Гоа, затем Рим, и только в 1623 г. правота де Нобили была признана и подтверждена буллой папы Александра VII (§95).

Позже де Нобили, соответственно видоизменив метод, т.е. внешность и манеру поведения, попытался найти доступ в касту неприкасае мых. Он даже предлагал ввести специальную подготовку миссионеров— отдельно для брахманов и для париев.

В начале XVIIIв. «малабарские обряды» подверглись резкой критике миссионерских и политических кругов. В 1704 г. Рим запретил 16 таких обрядов. Хотя иезуиты немедленно опубликовали ряд сочинений в защиту метода, Бенедикт XIV, как мы уже говорили, окончательно осудил его в 1742 г. Этот шаг повлек за собой далеко идущие последствия. Миссионеры были дезориентированы, а поскольку португальцы к тому времени утратили господство в колониях, на территории католических миссий стали энергично проникать протестан ты— голландца и англичане. Роспуск ордена иезуитов означал полную сдачу позиций. Результатом было катастрофическое отступление миссий в XVIIIв.

е) Была еще одна важная причина, из-за которой проповедь благой вести не нашла отзвука в заморских странах— религиозная и нравственная несостоятель ность проникавших туда европейцев. Христиане-европейцы весьма часто оказывались злейшим врагом миссионерства. Уже Франциск Ксаверий пытался вернуть колонизаторов к христианским нормам жизни прежде, чем учреждать миссии для обращения собственно язычников. Но, даже крестившись, местные уроженцы внутренне были далеки от христианства.

6. Несмотря на все трудности и провалы, в колонии устремлялись все новые группы подвижников, чтобы углубить христианизацию и распространить проповедь Откровения на все новые области.

Планомерное учреждение миссий началось лишь в XVIIв. Большую роль сыграло при этом основание Григорием XV (1622г.) собственно папской кардиналь ской конгрегации, в ведении которой, кстати, находились отпавшие области в Европе¹⁵⁹.

Основание конгрегации свидетельствует о том, что Церковь осознала всемирное значение своего миссионерского долга. Самосознание Церкви укрепляют не только успехи, но и выполнение миссии, возложенной на нее Богом. Победа будет одержана, но только в конце времен. А до тех пор Церковь должна смиренно выполнять веление свыше; и до тех пор миссионерская работа должна подчиняться христианскому закону, о котором столь часто напоминает нам история Церкви: семя должно сначала умереть (Ин 12, 24). История миссионерства служит доказательством тому, что в конечном счете проповедь Откровения в заморских странах направлялась духом смиренного послушания. Мы видим, что миссионерское движение в Америке, так же как и на Дальнем Востоке, имело множество недостатков: на Востоке— т.е. при столкновении с древними культурами— оно почти не дало стойких результатов; в Америке всяческими способами навязанное христианство оказалось поверхностным слоем, нанесенным на старое язычество. Но, несмотря на это, приложенные огромные усилия и их скромные результаты позволяют воздать хвалу христианской вере и формирующей силе Церкви. Животворящая сила Евангелия проявилась в истории миссионерства. (О кардинальном изменении ситуации в XIX и XXвв. см. §119.)

Дата добавления: 2015-09-06