Протестантская Реформация 7 страница

С точки зрения гуманитарной науки, перед нами попытка отдельного человека совершить прыжок на 1400 лет назад, чтобы найти там живые исходные точки, определявшие содержание и жизненный ритм Церкви в первые столетия; попытка, с самого начала обреченная на неуспех. Богословски она предполагает, что Господь с самого начала ввел Церковь в заблуждение.

5. Результатом деяний Лютера не было, как он сам полагал, восстановление раннего христианства, но (в уже упомянутом смысле) революция. Многие протестанты признают это, хотя и толкуют по-разному. Тем самым отпадает то оправдание, на которое так любил ссылаться Лютер. Это признание протестантами революционности протестантизма — самое сильное опровержение притязаний Лютера, если придерживаться догматически-однозначного понимания христианства как имеющего единое учение, как полагал и Лютер. Если же не считать единство учения основой существования христианства, то Реформация как доктрина все равно теряет смысл. Она низводится до чрезвычайно важной, но случайной исторической точки отсчета, до тезиса, который следует снова и снова развивать, снова и снова наполнять содержанием. Таково логическое следствие Реформации; но это не исполнение, а прекращение Реформации.

6. Напомним еще раз, что в сочинениях Лютера много ценного и великого для христиан: центральный христианский догмат о божественной вере в Иисуса Христа Распятого, спасающей от гибели в грехе; высокая оценка Библии; ее многостороннее красноречивое изложение; религиозная серьезность Лютера, стоящая под знаком Креста. Положительное воздействие на католическую Церковь оказали призыв к католикам и их духовным пастырям пробудиться для практической деятельности и вызванный соперничеством конфессий контроль за жизнью Церкви, способствовавший постепенному устранению прежних нестроений.

Но и множество дурных вещей были результатом возникновения лютеранства: путаница в лозунгах и решениях и взаимная вражда и травля конфессий ослабили религиозную мощь христианства. Самое глубокое сожаление вызывает то обстоятельство, что христианство было расколото, т.е. была нарушена ясная воля Создателя. Церковь была ослаблена, ее миссионерская деятельность значительно заторможена. Это ослабление привело к беспрепятственному росту неверия. Вэпоху Просвещения эта тенденция проявилась, в XIXв. стала фактом. Ужаснейшим и нагляднейшим образом она проявилась в Германии, которая со времен Реформации оказалась расколотой на два враждующих христианских лагеря.

Однако, несмотря на человеческую слепоту и упрямство, силою Завета Иисуса Христа (Ин 17, 21 слл.) Господь может воссоздать единство Церкви, и в наши дни множатся признаки исполнения христианской заповеди любви между братьями, разделенными по конфессиям.

7. Когда речь заходит о «спиритуализме», то и это слово следует понимать правильно. Лютер, конечно, не был спиритуалистом. Я применяю это определение к его приверженцам. В полном смысле оно может быть отнесено к сектантам типа «мечтателей» (в наше время тому имеется много примеров); что же касается Лютера и вообще крупных Церквей Реформации, то там заметно не только глубокое стремление ограничить церковную религиозность внутренним миром человека, но и склонность недооценивать ее плотское, вещественное, видимое проявление, считать тот или иной конкретный благочестивый поступок чем-то чуть ли не вредным или малосущественным. Нет никакого сомнения, что это идет вразрез с общим содержанием Писания.

Правда, что большая вина за этот умеренный спиритуализм лежит на католицизме. «Спиритуалистический» элемент Реформации был понятной реакцией на засилье «вещественных» форм проявления благочестия в позднем средневековье, а также на определенные богословские воззрения, которые привели к грубо наглядному, даже неправильному совершению таинств, к раздуванию церковного аппарата, к непомерному числу паломничеств, к торговле индульгенциями— т.е. к самонадеянному вмешательству в потустороннее Божие царство усопших.

8. Во всех приведенных выше рассуждениях мы не развивали тему «Лютер как католик», которой лишь слегка коснулись в начале. Но обойти ее нельзя. Мы назвали фундаментальными различия между религиозными принципами Лютера и его богословскими формулировками, поскольку эти последние не всегда представляют собой адекватные описания первых. Они к тому же решительным образом расходятся друг с другом. Как мы сказали, у Лютера нет единого учения. Поистине невероятная противоречивость, от которой 400 лет страдает наука о Лютере, обосновывает этот тезис и одновременно демонстри рует его важность. Следует особо подчеркнуть, что из главного тезиса Лютера— об оправдании только через веру— не следует с богословской необходимостью его отказ от иерархически-сакраментальной Церкви.

В этой связи особое значение приобретают два вопроса: (1) Как примирить звучащие на публике формулировки об оправдании с внутренними преобразованиями? (2) Как соотнести исключительный характер радикальных тезисов о полной недееспособности человечес кой воли, развиваемых в книге «О рабской воле», с другими его высказываниями, сделанными до и после публикации этого сочинения, с убежденностью в том, что способность к действию есть божественный дар, и Господь требует от людей соучастия в делах земных? Главная идея Лютера, от которой он никогда не отрекался, мысль о том, что ничто не послужит и не может послужить ко спасению души, кроме как Бог, Его благодать, что спасение возможно только в вере,— тезис просто католический. Другие же его формулировки, например та, где говорится о «пребывающем грехе» в оправданном человеке, которую Лютер выдвинул, опираясь на Послание к Римлянам св. Павла, и тем самым его знаменитая формула «iustus simul et peccator» [одновременно грешник и праведник] вполне допускают католическое истолкование, ибо параллели к этому тезису мы можем найти, к примеру, у св. Бернарда или у кардинала Поля.

Если осмыслить все сказанное выше, то проблема, которой мы уже касались, заключается в необходимости вычленить из этой огромной области собственно Лютера-реформатора и соотнести его доктрины со всем содержанием Писания, внеся в лютерово наследие соответствующие корректировки. Чтобы это произошло, понадобится огромная работа обеих конфессий. Но в наши дни уже не кажется утопией утверждение, что католический Лютер есть действительность в значительно большей мере, чем полагали ранее. В вопросе об оправдании мы продвинулись уже достаточно далеко. Но и в вопросе об авторитете Писания по сравнению с Преданием, в вопросе о таинствах по отношению к слову, в вопросе о типе церковной иерархии и церковного авторитета лютеранство и католицизм отнюдь не противостоят друг другу. Церковно-исторический фактор первостепенной важности (обнаружившийся только под конец нашего странствования через столетия) заключается в том, что католические исследования только в наши дни по-настоящему поставили перед собой вопрос о сущности Реформации. И поставив этот вопрос, выяснили, что необходимо заново продумать и собственные позиции, острее и глубже постичть сам католицизм, чтобы понять, что многие высказыва ния Лютера отнюдь не являются еретическими. Чем более тщательно и по справедливости мы отделяем недостаточные теоретические выводы и практически -церковные представления позднего средневековья от легитимно католического и исконно христианского элемента, тем чаще нам открывается более плодотворное, чем прежде, истолкование Лютера. И сам Лютер, и его последователи по важным пунктам до сегодняшнего дня без необходимости и несправедливо считаются более некатолическими (в смысле антипапскими и антиримскими), чем они были в действительности. Лютер— более католик, чем мы полагали прежде.

9. Но если и теперь мы не можем обойти молчанием вопрос о «вине», мы должны во всяком случае ограничить ее действительные масштабы и снять остроту постановки вопроса более возвышенным, историческим, подходом. Мы должны еще раз отдать себе отчет в том, с какой неотвратимостью произошел раскол веры в XVI столетии, захлестнувший весь Запад. Мы говорим о неотвратимости, потому что возникновение и сила этого раскола объясняются тысячью глубоких, явных и скрытых, старых и новых причин, столетиями накапливав шихся во всей жизни: это и наследственная предрасположенность, и приобретенные дурные привычки, и ложно направленные благие намерения, и зашоренность, и озлобление, и безволие, и капризность, и упрямый эгоизм, и недостаток веры, и поблекшая любовь. Давайте посмотрим фактам в лицо! Присмотримся к ним со всей внимательно стью! Только слепой может полностью отрицать духовные и культурные ценности прошедших 400 лет— столетий конфессионального раскола; и только тот, кто ужаснейшим образом выхолащивает понятие «провидение», станет отрицать, что это время имеет смысл в Господнем плане спасения.

Но это не уничтожает разделения Церквей. По сей день самым разрушительным и вредным феноменом в истории Церкви остается раскол и тот раздор и ослабление, которые он принес христианству. Необходимо отдать себе отчет во всем трагизме ситуации! Это укрепит в нас чувство ответственности, которое не позволит нам прибегать к насилию и произволу, но заставит относится к подобным вещам с величайшей осторожностью. Тогда примирение конфессий приобретет самостоятельную внутреннюю ценность, избавит процесс примирения от атмосферы расчетливых уловок, деловых соображений и только внешней терпимости и сделает вопросом совести, более того, сердечной склонности. Единственная гарантия сохранения и защиты конфессионального мира, единственный путь к воссоединению христиан есть всеобъемлющая христианская формула истинной любви, дабы мы «истинною любовью все возвращали в Того, Который есть глава Христос» (Еф 4, 15). Только при таком подходе проблема будет решена по завету апостола, ибо сказано: «Да будут все едино» (Ин17,20).

Дата добавления: 2015-09-06