Взаимодействие Церкви с язычеством и ложные учения — внутреннее развитие 4 страница

б) Маркион защищал специфически павловские воззрения, причем отбирал их односторонне и изолированно от контекста, отбрасывая все элементы, в которых он подозревал возвращение к иудаизму (чему были подвержены, по его мнению, все апостолы, за исключением «истинного» апостола Павла и частично Луки). Свое нерасположение к Закону он довел до представления о непримиримом противоречии между Ветхим и Новым Заветами: существуют два божества, благой Бог, знающий только любовь и милосердие, т. е. Отец Иисуса, и злой Бог, Бог творения, Бог иудейской веры. Чтобы сокрушить его власть, благой Бог послал Христа в кажущемся теле — принести избавление, которое, однако, может быть достигнуто одной только верой в Посланного.

Для подтверждения своего учения Маркион составил Новый Завет в соответствии со своими воззрениями (исключены было, например, начало Евангелия от Луки, Послание к Евреям и пастырские послания).

5. Беспокойн ые многообразные искания тех веков — поиски спасения, духовного очищения и углубленного познания — были в христианской среде также напряженной борьбой за то, чтобы представить учение Иисуса Христа в его подлинной чистоте. Так же, как и Маркион, Мани, основатель манихейства (распят ок. 276 г.), считал, что чистое учение Иисуса утрачено. Он объявлял себя посланником Иисуса Христа (предсказанным Им Параклетом), который как последнее откровение от Бога возвратил забытую истину Иисуса.

В общем круге гностических движений этот момент нес в себе, возможно, наибольшую опасность: злоупотребление именем Иисуса и Его вестью, предлагаемое как более глубокое истолкование. То же было и в манихействе, хотя в остальном оно придерживалось строгого дуализма: свет — это сила добра; вся материя — зло. Поэтому требуется строгое воздержание от всего материального (мясо, вино) и отвергается брак.

Манихейство приобрело мировое значение, его последователи жили везде, от Африки до Китая. Последствия этого восточного верования сказывались вплоть до средних веков (§ 56, катары).

6. а) Система Маркиона, несмотря на свою гностическо-дуалисти ческую основу, была попыткой спасти христианство от грозившего ему соблазна того же гнозиса. Вторая попытка лежала в области нравственной жизни; она была предпринята Монтаном (§ 17). Обе потерпели неудачу. Им победоносно противостала сама Церковь — прежде всего тем, что со смирением и верностью хранила апостольское наследие.

Еретические учения основывались на принципах, противоречивших общему религиозному сознанию Церкви. Сами они очень хорошо знали, что христианством принимаются только те истины, которые соответствуют апостольскому благовестию. Поэтому для оправдания своих новшеств они ссылались на тайное «апостольское предание». Кроме искажений Священного Писания, о которых мы уже упоминали, они сами создали обширную литературу новых (апокрифических) евангелий⁵⁴, деяний апостолов и т. д. Борьба с гностицизмом была задачей исключительной важности еще и потому, что гностики в своем пренебрежении к историческому, в своем тяготении к преувеличению внутреннего (спиритуального) начала, в своем докетизме (выше п. 2г) могли вовсе свести на нет факт подлинной исторической жизни Иисуса.

б) Литературно-научная борьба с гнозисом (как, например, у Тертуллиана), несмотря на ее значение, была лишь более или менее личной инициативой соответствующих авторов, если только они не были епископами, как Ириней. Более важными были официальные церковные опровержения, тем более важными и эффективными, поскольку они носили позитивный вероучительный характер. Наиболее существенным из них представляется официальный крещальный символ.

Древнейший из известных нам, римский (датируется ок. 125 г.), приблизительно соответствующий нашему «апостольскому символу веры», очевидно был ответом на попытку спиритуалистического размывания личности и жизни Иисуса: он исповедует подлинное воплощение Бога в историческое время от Марии Девы, Иисуса Христа, Который страдал и был распят в точно известное время «при Понтийском Пилате». Одновременно исповедовалось единство Бога, Творца и Отца Иисуса Христа и божество Иисуса Христа.

в) Еще большее значение имело установление новозаветного канона. Подобно тому как Ветхий Завет был священной книгой по преимуществу уже для праобщины, составленные по определенному случаю писания апостолов и их непосредственных учеников (Марка и Луки) завоевали всеобщий авторитет, когда и как только перестала быть слышна апостольская проповедь. Послания Павла сразу по их появлении передавались из рук в руки (Кол 4, 16) и, вероятно, собирались (ср. 2 Петр 3, 15 слл.). Установить точный канон было необходимо для богослужебного употребления; с другой стороны, настойчивая нужда в этом была вызвана еретическими искажениями Откровения (Маркион и Монтан), тем более что под апостольскими именами стали просачиваться неподлинные (апокрифические) писания. Из многочисленных упоминаний мы знаем, что к 200 г. состав новозаветного канона в основном уже определился (Мураториев фрагмент конца II в.). Могла еще колебаться последовательность текстов, иногда некоторые раннецерковные неапостольские сочинения включались в канон в качестве обязательных или спорных. Очень скоро были окончательно выделены боговдохновенные писания, которые употреблялись в богослужебной практике и комментировались. Так, Афанасий включает перечень наших 27 новозаветных текстов в свое 39-е пасхальное послание (367 г.)⁵⁵. Римский собор утверждает этот канон в 387 г., к нему присоединяются несколькими годами позже Соборы в Египте и Карфагене.

Рассмотренные факты дают нам типичный пример образования догматов в раннюю эпоху: внутрицерковное расхождение во мнениях или внешние нападки делают необходимым разъяснение, и тотчас же следует ответ от харизматико-творческих сил, поскольку Дух дышит, где хочет (Ин 3, 8). Последующее обсуждение объясняет этот ответ и придает ему общеобязательную силу. Если достигнуто действитель ное согласие, тогда епископы своей учительной властью одобряют и включают этот ответ в общепринятое учение. Если же подлинное согласие в важных догматических вопросах не достигнуто, тогда собрание епископов совместно с римским епископом (иногда по истечении значительного срока) выясняет границы церковного понимания и окончательно их устанавливает.

Поскольку построение канона есть часть внутрицерковной работы по формированию вероучения, ссылка на Библию как на зафиксиро ванное слово Божие заключает в себе признание благодатных даров и иерархии ранней Церкви, которую Дух избрал своим орудием для составления, отбора и сбережения Писания. И так как становление текста Священного Писания в его настоящем виде немыслимо вне Церкви, то и правильное понимание его вырастает из общецерковной веры, что, с другой стороны, всегда требует также и личной встречи со словом Божиим. Евангелия (Матфея, Иоанна), как и Символ Веры, говорят о том, что вероучение должно истолковываться на основании пророков и вообще Писания; Символ Веры сам по себе был масштабом, в соответствии с которым преподносилось вероучение, а значит и должно было истолковываться Писание.

Как особый залог чистоты учения рассматривалось участие в литургическом общении с преемниками апостолов. Так, с самого начала уже была признана необходимой неразрывная связь предстоятеля с апостольским благовестием. Этим «апостольским преемством» епископов, и прежде всего римского епископа, в первую очередь обеспечивалась чистота вероучения.

г) Одержав победу над гнозисом, Церковь навсегда сделала невозможным растворение христианской религии в философии. Это имело решающее значение для всей ее последующей истории.

То, что совершили борцы с гнозисом (Ириней, Тертуллиан, Ипполит), можно понять как синтез: разрыву — «творение или спасение», «знание или вера» — они противопоставили объединение — «творение и спасение», «вера и знание».

§ 17. Борьба в области религиозно-нравственной жизни во II и III веках. Личная и объективная святость

1. Христиане осознавали себя общиной святых. Именно так обращался к ним ап. Павел (Рим. 1, 7; 1 Кор 1, 2). Тот, кто, сподобившись однажды стать причастником благодати Иисуса Христа, запятнал себя впоследствии тяжелым (смертным) грехом, считался навсегда отлученным от Церкви. Особо тяжкими грехами считались убийство, блудодеяние и отпадение от веры.

Это показывает, что для раннего христианства факт совершения смертного греха — в отличие от общего греховного состояния человека — был основанием для решающего обвинения в плане истории спасения.

С самого начала в религиозной и нравственной жизни христиан и Церкви встречались недостатки, известные нам и на протяжении всей последующей истории Церкви. Евангелия говорят нам не только о вере и верности апостолов, но и об их прегрешениях, нерешительности, об их определенном человеческом эгоизме (Мф19, 27). Петр, думающий «не о том, что Божие», вызвал негодование Господа (Мф 16, 22); в горькие часы на горе Елеонской он спит, как и его спутники, затем убегает вместе с другими и трижды с клятвою отрекается от Господа (Мф 26, 40). В таком жизненноважном вопросе, как евангельская свобода от Закона, он, несмотря на укрепляющее его видение, колеблется (Деян 10, 11 слл.).

Уже вскоре после освящения Святым Духом в Пятидесятницу в первых общинах появились лицемерие и обман в самых серьезных вопросах (Анания и Сапфира, Деян 5, 1_11), обиды и недовольства, а в постоянно множащихся общинах — разделения, различные прегрешения и нетвердость в вере, отсутствие любви и блуд (в Коринфе даже после полуторагодового пребывания там апостола Павла некоторые учили о вседозволенности, якобы вытекающей из христианской свободы).

Хранителем святости и единства была евхаристия. Но случалось так, что в Коринфе, да и в других местах именно евхаристическая трапеза становилась причиной для разделений и беспорядков: богатые ели отдельно, обильно, весьма обильно — вплоть до неумеренности, тогда как бедные сидели в стороне и голодали (1Кор 11, 20_32).

Таким образом, очевидно, что требуемая христианским учением высокая мораль уже в те времена далеко не всегда соблюдалась. Впрочем, это соответствует притчам Господа о плевелах на поле и о хороших и дурных рыбах в неводе, о пришедшем на брачный пир без брачной одежды и предсказанию, предвещавше му «горе миру от соблазнов» (Мф 13, 25 слл.; 47 слл.; Мф 22, 11; Мф 18, 7).

Перед Церковью очень рано встали два вопроса: (1) обязана ли Церковь считаться с религиозно-нравственной посредственностью человека? (2) устоит ли объективная святость Церкви перед недостойными ее членами?

Нам уже известна далеко идущая попытка сузить круг спасаемых или способных достигнуть спасения — это гнозис, различно оценивающий людей в зависимости от того, как в них соотносятся дух и материя. Такая точка зрения, признающая право на вхождение в Свет только за привилегированным разрядом «духовных» людей, была соблазнительна утверждавшимся ею псевдоидеалом спиритуалистического совершенства. Решение Церкви было иным. Каждый член Ее сообщества может получить полное спасение. Это было первое принципиально важное установление против любого спиритуализма (преувеличенной обращенно сти вовнутрь) в Церкви.

2. Лжеучитель Монтан (после 150 г.) пошел дальше принятого Церковью отрицания гностических требований и впал в противопо ложную крайность. Возвышенному в ряде случаев приятию мира в гнозисе он противопоставлял с преувеличенной строгостью полное отрицание мира. Он проповедовал скорое пришествие Святого Духа (Параклета) и призывал христиан оставить все, собраться во Фригии и ждать там наступления нового века.

Монтанизм представляет одну из наиболее опасных форм раннехристианского энтузиазма. Творческий дух совершал в людях огромные перемены; они проявлялись, например, в сверхъестественных харизматических дарах (дар языков, пророческий дар, различение духов, 1 Кор 12, 8 слл.). Но случалось, что совместные моления христиан в иных местах превращались в беспорядочные, хаотичные собрания, на которых многие говорили как, когда и что хотели. Павел отчасти пытался осторожно направлять их, отчасти порицал их (там же). Ведь ценность харизматических даров зависит от духовной пользы, которую они приносят общине. Поэтому и для говорящих на другом языке необходим толкователь. Иначе лучше молчать, что от женщин требуется всегда (1 Кор 14, 34). Вне православных общин, в сектантских кругах, опасность еще более возрастала. В этой связи Монтан и его движение — дальнейшее доказательство того, как трудно было сохранять равновесие между напряженным ожиданием Второго пришествия Господа и разумным и трезвым приятием жизни, выполнением своих семейных, профессиональных и гражданских обязанностей.

Новый профетизм Монтана мог свидетельствовать о вере и духовном подвижничестве. Тот отклик, который он нашел во II в., напоминает нам о том, насколько сильно было в раннем христианстве ожидание возвращения Господа. Его глубокий след в раннем христианстве чувствуется и по тому разочарованию, разладу со своей совестью и даже отчаянию, которые вызвала во многих отсрочка Второго пришествия. Надежда возвещала: «Господь близко» (Фил 4, 5). Это стало приветствием, которым встречали друг друга первые христиане. Разочарование, вызванное ненаступлением Второго пришествия, отражено также во втором Послании ап. Петра (3, 3 сл.; ср. беспокойство о судьбе уже умерших: 1 Фес 4, 13—18).

3. Однако разочарование и отчаяние были следствием неправильного понимания Откровения: люди слишком часто ищут в словах Христа только подтвержде ния своим желаниям и представлениям, не принимая к сведению других высказываний из апостольской проповеди или Писания. Если как следует вслушаться в благовестие, становится очевидным, что раннехристианская эсхатология хотя и не была «только ожиданием будущего», но не была также и только верой в осуществленное настоящее: она была и тем, и другим. Различение между «теперь» и «когда-нибудь» — это не только позднее решение христианства, развившегося до уровня «католицизма», «но оно характеризует с самого начала суть ситуации Нового Завета» (Oscar Cullmann). Проповедь Иисуса знает о том, что времена исполнились, но не завершились: Слово явилось, но о пришествии Царства надо еще молиться. Разделение между настоящим и будущим имеется уже в Новом Завете; отсутствие парусии говорит о неправоте не проповеди апостолов, но тех, кто своевольно ее интерпретировал.

В этом смысле ожидание парусии есть центр христианского благовестия, равно как и Бог на протяжении всей церковной истории постоянно призывал все новых и новых пророчески одаренных проповедников парусии. Но в тех неуправляемых и неконтролируемых всплесках энтузиазма, которые несла проповедь Монтана (и которые приводили также к беспорядкам в общественной жизни), можно было распознать ложный путь. Принятие этой проповеди было бы для христиан уходом от мира. Церковь отказалась бы от задачи обращения человечества, а вместе с тем и от своего будущего. Монтанизм означал попытку отказаться от историчес кого развития Царства Божия на земле и свести христианство к состоянию младенчества. Движение, созданное Монтаном, было первым движением с экзальтированным настроем в Церкви. Следование ему привело бы не к всемирной Церкви, но к некой монашествующей секте, к религиозному воодушевлению (энтузиазму) немногих мечтателей. Монтанизм вывел на историческую арену многих защитников истинного учения, например римского пресвитера Гаия (ок. 200 г.).

Церковь отвергла этот идеал, потому что он был односторонним. И в этом вопросе она стремилась к среднему решению, уклоняясь от односторонних крайностей: христианско-религиозное совершенство; оно аскетично, но и открыто для мира, хотя и не теряется в нем.

4. Своим резким, сверхсуровым характером Монтану был близок по духу уже неоднократно упоминавшийся североафриканец Тертуллиан⁵⁶. Дело дошло до столкновения между ним, одним из выдающихся богословских умов своего времени, и его духовным руководителем, римским епископом Каллистом (217_222). Каллист доказал большее понимание необходимости миссионерской деятельности Церкви в миру. Так, он дозволял — чего не допускал Тертуллиан — возвращение в Церковь совершившим плотские грехи, если они искренно раскаивались, после принесения ими положенного покаяния.

Борьба между ригоризмом и пастырским благоразумием велась и далее на протяжении всего III в., когда жестокие гонения Деция после долгого периода затишья породили так много «lapsi». После окончания гонений многие стремились быть вновь принятыми в Церковь. Папа Корнилий (251_253), преемник мученически погибшего папы Фабиана (236_250), епископ Киприан Карфагенский⁵⁷, епископ Дионисий Александрийский и Африканский собор 251 г. снизошли до человеческой слабости. Однако прежний глава коллегии римских пресвитеров Новациан сделался антипапой и вождем партии «чистых» (251 г.). Он основал церковь, распространившуюся в Италии, Галлии и на Востоке, которая пыталась утвердить требование первоначальной строгости.

5. Разнообразные долго не прекращавшиеся распри имели большое значение. В той или иной форме они возникали в Церкви на протяжении всей ее истории, и нам еще не раз встретится требование «Назад к первоначальной Церкви, к апостольской жизни» — формула, которая так или иначе подразумевает первоначальную святость Церкви. Но когда забывали об органическом росте Церкви под водительством Святого Духа, когда фактически отрицалась историчность созданной Иисусом Церкви, когда наряду с констатацией греха и вины не было никакого положительного подхода, иначе говоря, когда в одностороннем ригоризме не признавалось, что Слово воистину стало плотью в истории, то это ограничивало полноту церковной веры.

6. Описанное выше развитие приводит нас к заключению: Церковь свята, даже если ее члены и не святы. Тот же вопрос возник в связи с проблемой еретического крещения. Если крещение совершают еретики, т. е. христиане, пребывающие вне Церкви, будет ли тогда действительным таинство? Епископ Киприан и три Африканских собора отрицали это. Африканским епископам это казалось посягательством на само существо Церкви, и их высказывания были крайне резкими. Они не только называли еретическое крещение недействительным, но говорили, что через него сообщается не жизнь, но смерть.

Напротив, римский епископ Корнилий обнаружил более глубокое понимание Евангелия, выступив за объективную святость Церкви: правильно совершенное крещение действительно, даже если оно совершено еретиками; его нельзя совершить заново. Это означало, что объективная святость таинства не зависит от личной святости совершителей (opus operatum) (Начало латинской фразы: opus operatum, id est passive operatum, составляющей сущность догмата, установленного Тридентским вселенским собором, по которому действие таинств распространяется даже на недостойных или пассивно их принимающих.— Прим. ред.). Этим подтверждаются авторитет и власть Христа в Церкви, чьи епископы и священники суть лишь служащие Ему орудия. Монтанисты же и донатисты своим излишним подчеркиванием спиритуалистического начала оказались в опасной близости к признанию за священником некоего самостоятельного авторитета (идейная связь с пелагианством, § 29).

Борьба разгорелась вновь в связи с большим количеством отпадений во время диоклетианова гонения. В этот раз она велась против донатистов св. Августином. Но насколько глубоко простиралась эта богословская проблема, показывает более позднее великое григориан ское движение (см. § 48), в котором большую роль играло отрицание действительности «несвято» совершенных таинств, включая рукоположени е.

§ 18. Иерархические служения

1. Закон существования всех высших организмов состоит в том, что с возрастом они принимают все более устойчивую внешнюю форму. Она необходима жизни и как ее опора и как защита. В человечес ком обществе к этой форме относятся власть и ее авторитет.

а) Такая закономерность по воле Создателя проявляется с самогоначала в возрастании Церкви. С самого начала в ней существовала власть назначенных Иисусом апостолов. Пока они были живы, вопрос церковного авторитета решался сам собой. Апостолы были свидетелями и хранителями учения и заповедей Господа. Деяния Апостолов и их Послания свидетельствуют, что апостолы с первой Пятидесятницы осознали себя наделенными властью, данной от Бога, и постоянно этой властью приказывали, распоряжались, выделяли различные виды служений внутри Церквей (1 Кор 12, 28 сл.; 14 слл.), и сами они исполняли определенные «должности» (ср. как об этом сказано в Деян 1, 17.20.25 и многих других местах; см. выше § 9).

б) Те же источники показывают нам, что апостолы в разных Церквях поставляли себе заместителей, возложением рук передавая им свою духовную власть (ср., например, Деян 14, 23). Естественно, что те в создаваемых ими новых Церквях оказывались выделенными из остальных как носители апостольского служения и с этого момента в свою очередь обладали неоспоримой властью.

Следовательно, избранные апостолами вначале были их представи телями, а после смерти апостолов становились их преемниками.

2. а) Мы знаем уже из Послания к Филиппийцам 1, 1, что в христианских Церквях имелось местное церковное служение, несшие которое назывались епископами (блюстителями). Первоначально это означало то же, что пресвитер (старейшина) (это доказывает сопоставление Деян 20, 17 с 20, 28). Вероятно, старейшины (пресвитеры) в иудеохристианских общинах соответствовали должности настоятелей в иудаизме⁵⁸, тогда как в общинах христиан из язычников назначался епископ. Также и Павел не строил жизни своих общин, опираясь только на людей с исключительными духовными дарами. Описания ап. Павла в 1 Кор 14, 26 слл., имеющие в виду, очевидно, конкретные явления, не исключают существования должностных обязаннос тей. Так как Павел придавал решающее значение подтверждению своего учения старшими апостолами, он не мог отклониться от них в таком важном вопросе (ср. 1 Тим 3, 1 слл.; Тит 1, 5 слл. и уже названное место из Фил. 1, 1). Было бы грубой научной ошибкой ожидать от посланий апостолов, написанных по частному поводу, основательного изложения основ веры и исчерпывающего описания всех видов служения.

б) В больших общинах бывало по нескольку старейшин (пресвитеров). Первоначально они либо руководили общиной совместно, либо ответственным за руководство становился один из них. Название «епископ», т. е. «блюститель», постепенно стало закрепляться лишь за этим главным руководителем общины. Уже из первых посланий Климента становится ясным существование в Риме развитой дифференциации служений: старшим священникам подчинялись другие священники и их левиты (помощники).

Деяния Апостолов несомненно свидетельствуют о решающей роли иерусалимской общины (см. выше § 9). Но тексты так же ясно показывают, что это ни в коей мере не затрагивало авторитет апостолов; они всегда были выделены и возвышены над другими.

в) К сожалению (но также и вполне естественно), и в этом пункте с самого начала не было достигнуто общего согласия. О случайном характере разграничения церковной власти (авторитета) мы знаем по неоднократно упоминаемым разделениям на группировки: «Я Павлов», «а я Аполоссов...» (1 Кор 3, 4), а также из споров до, во время и после Апостольского собора (Деян 15, 2; Гал 2, 11).

Лучше всего нам известно о развитии епископата в Малой Азии. Уже послание Игнатия Антиохийского содержит следующие выражения: «Кто противится епископу, противится Богу», «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как где Иисус Христос, там и католическая Церковь». Из этих посланий и из посланий св. Поликарпа мы узнаем, что на рубеже столетий служения епископа и пресвитера разделились. Первое название — епископ — стало употребляться только для возглавляющего Церковь. Пресвитеры стали его помощниками. Мы видим уже сложившуюся иерархическую организацию, во главе которой стоял епископ (как образ Отца), затем — пресвитеры и диаконы.

Епископ должен избирать всех клириков и возлагать на них служение. Вся жизнь Церкви — крещение, покаяние, богослужение, отлучение и принятие в Церковь вновь, т. е. учение, организация жизни общины и литургическая жизнь, — проходят под его руководством (душепопечительством). «Поставил вас блюстителями (т. е. епископами) пасти Церковь Господа...» (Деян 20, 28).

В древнейшие времена каждая община имела своего епископа. Христианские общины, руководимые только священником (сегодня мы назвали бы это приходом), известны нам в Риме с III в., и с тех пор значение пресвитеров стало возрастать. Развитие церковной иерархии было тесно связано с борьбой с гнозисом, на который Церковь отвечала утверждением единства, более точной фиксацией догматов веры, более строгим отбором и проверкой вновь принимаемых членов (только тогда приобрела решающее значение disciplina arcana [тайное учение]).

Играющее большую роль служение диаконов, так же как и вдов или (позже) диаконис (последнее — специально для оказания помощи женщинам), ведет начало от апостольских времен (Деян 6, 22 слл.). Приблизительно с 250 г. существуют иподиаконы. Позже мы встречаемся с рядом низших церковных должностей. К ним относятся полномочия, которые в настоящее время передаются при так называемых низших рукоположениях (остиарии, экзорцисты, чтецы, аколиты) (После реформ II Ватиканского собора из низших степеней служения была сохранена только степень аколита. — Прим. ред.); они появились в Риме и лишь частично были заимствованы Восточной Церковью.

3. а) Чем интенсивнее была религиозная и нравственная жизнь в молодой Церкви, тем в большей мере она основывалась на любви, тем меньше было у власти необходимости принуждением добиваться своего признания. По этой же причине не было необходимости точно описывать полномочия церковных властей. Поэтому неудивительно, что проявления церковной жизни того времени кажутся более демократичными, и мы очень мало знаем о деталях разграничения администра тивной власти.

б) По своему авторитету апостолы, а затем и их местные представители и преемники были главными представителями Церкви. Основание Церкви было важнейшим моментом благовестия Иисуса (§ 6). Поэтому само существо раннего христианства и ранних Церквей состояло в том, что их вера осуществлялась в единении и в нем выражалась. Христиане составляли Церковь, которая уже тогда охватывала собою, как указывалось выше, все стороны жизни. Несомненно, что и само понятие «Церковь» принадлежит к таким понятиям, которые в ранние времена уже считались по большей мере установившимися. Несмотря на неисчерпа емое по глубине учение о Церкви, содержавшееся в Евангелиях, у Павла и в Апокалипсисе (Ин 10.1_16; Еф 1, 23; Откр 22 и др.), представление, выраженное ими, кажется часто несколько неопределенным, так что нам во многих вопросах следует быть осторожными в выводах. Но сам факт, что христианство — это Церковь, остается непреложным. По ап. Иакову (5, 14 сл.), если больной призовет священника, чтобы тот, призывая Господа, помазал его елеем и помолился над ним, то он получит прощение грехов. Даже в глубоко личном процессе очищения от грехов участвует вся Церковь. Игнатий Антиохийский и Тертуллиан учат, что браку, хотя он и совершается самими брачующимися, необходимо содействие Церкви, ее согласие и благословение.

Первым ясно и определенно о Церкви сказал Ириней. Хотя вся она — Дух и благодать, но одновременно и видима. Апостольским преемством епископов сохраняется истина; из него вытекает необходимость послушания священникам. Кто не следует апостолам, тот не пребывает в истинном учении и предании. Эту мысль Киприан, борец за единство Церкви в III в., хотя и не всегда бывший ее служителем, выразил краткой, но содержательной фразой: «Кому Церковь не мать, тому Бог не может быть Отцом».

4. С ростом значения епископства во внешнем мире более определенными становились и требования к личности несущего это служение. Важнейшим из них было требование безбрачия, установившееся лишь постепенно и соблюдавшееся в разных местах различно и не всегда успешно.

Большинство апостолов были женаты. На это ясно ссылается Павел, говоря, что он мог бы, подобно им, иметь жену (1 Кор 9, 5). И в своем рассуждении о браке и девственности он не отрицает ни того, ни другого (об этом «...я не имею повеления Господня... впрочем, если и женишься, не согрешишь» (1 Кор 7, 25).

Во всяком случае, примечательно, что мы совсем не осведомлены ни о домашней жизни апостолов, ни об их женах. Пример Господа и Его Матери, Его слово о тех, «кто может вместить» (Мф 19, 12), высокая оценка Павлом девственности и требование безраздельного служения Господу с юности (1 Кор 7, 34) были причинами особого отношения к девственности. С ранних пор вошло в обычай, что епископы и священники не женятся. Продолжение семейной жизни, если кто-то призван к служению, уже будучи женатым, всегда было разрешено. Из распространявшейся практики безбрачия в клире развился на Западе в результате решений различных соборов⁵⁹ и в определении папства всеобщий и узаконенный целибат (см. § 24).

⁵⁹ Эльвирский собор 306 г. сделал целибат обязательным для Испании. Папа Лев I распространил обязанность безбрачия также и на иподиаконов. Отмена целибата в 325г. в Никее ни в коей мере не означает, что стала меньше цениться девственность. На Востоке брак священников стал правилом (остался запрещенным повторный брак), но установилось, что епископ должен жить в безбрачии.

5. Единство Церкви. Иисус провозвестил Свою Церковь как грядущее Царство Божие, Павел описывал ее как мистическое Тело Христа. Все христиане сознают себя причастниками этого Царства, членами Тела Христова. В первые века Церковь осознавала свое единство прежде всего в едином совершении евхаристии, в общей вере и общении с епископом. Совместное действенное исповедание Единого Бога во время гонений и переносимые за это страдания, естественно, еще теснее сплотили Церковь.

Дата добавления: 2015-09-06