Глава 31

Задорный и веселый, плохо вязавшийся с профессией перевозчика мертвых, голос гондольера раздался над самым ухом Бурцева. Их смуглокожий «харон» – парень с маленькими черными усиками а‑ля жигало – много и быстро говорил по‑итальянски. Джеймс перевел все сказанное в двух словах:

– Можно вылезать.

С неописуемым облегчением Бурцев сбросил с головы пропахший тленом саван. Вздохнул полной грудью. Хорош‑ш‑шо! Чувствовалась волнующая близость моря. А небо на горизонте окрашивалось предрассветным маревом.

Теперь гондольеры работали веслами быстрее. Ленточка похоронной процессии шустро двигалась по водному лабиринту от канала к каналу, от проливчика к проливчику, от островка к островку. Живописные пустыри венецианских окраин и густо застроенные, заваленные отбросами зловонные улочки сменяли друг друга.

Кое‑где из воды торчали полосатые шесты. А у шестов на привязи терлись боками гондолы, гондолищи и гондолки самых разнообразных расцветок. Запах моря все ощутимее смешивался с миазмами средневекового города‑порта. Нечистоты, отбросы, гнилая рыба... Амбре еще то.

– Великая Венеция! – хмыкнул Джеймс.

Бурцев так и не понял, восхищается брави или ерничает...

Еще один поворот. Они плыли теперь по узкому и прямому, как копейное древко, канальчику, соединявшему две крупные протоки. Над каналом нависали дома – большей частью двухэтажные. Нижние – сырые, затхлые и непривлекательные – этажи были приспособлены под мастерские, торговые лавки, склады и всякого рода подсобки. Верхние имели более обжитой вид. Значительную часть времени венецианцы предпочитали проводить здесь – поближе к свету, теплу и свежему воздуху. В глаза так и бросалось страстное желание хозяев максимально расширить жизненное пространство наверху.

К фасадам домов лепились разномастные балкончики, балконы и висячие террасы. Некоторые протяженными галереями окружали здание со всех сторон. Порой дома на противоположных берегах канала едва не касались друг друга верхними надстройками. «Раздолье для влюбленных!» – подумалось Бурцеву, когда гондольер проталкивал лодку под одной из таких вот балконных арок. Влюбленных... Сердце неприятно кольнуло. Где ж ты сейчас, милая Аделаидка?

Украшенные крылатыми львами ставни и двери всюду были закрыты. По обе стороны канала царило сонное безлюдье предрассветного города. Только где‑то впереди какой‑то синьор, напрочь лишенный музыкального слуха, негромко, но старательно и с придыханием выл серенаду под чудовищный аккомпанемент неопознанного струнного инструмента.

Вскоре Бурцев увидел певца. Молодой щеголеватый синьор в узких ярких штанах, пышном камзоле, широком черном плаще, пестром берете и с коротким мечом на поясе сидел в маленькой, но богато и безвкусно украшенной гондоле. Обратив взор к пустующему балкону, артист‑самоучка нещадно терзал лютню. Гондольер‑извозчик, тоже вооруженный мечом, опершись на весло, терпеливо ждал, когда влюбленный господин изольет душу.

Приближение похоронной флотилии прервало ночной концерт. Краткий раздраженный приказ лютниста – и слуга‑гондольер втолкнул лодку в тень двухэтажного особняка, укрепленного сваями. Что поделать: любовные серенады и траур – вещи несовместимые.

А похоронная процессия не останавливалась. Пара дюжин – никак не меньше – белых гондол с горящими факелами на изогнутых носовых гребнях длинной цепочкой пробирались по прямому фарватеру, пока...

Начальник венецианской стражи властно взмахнул рукой. Четыре лодки выбились из общего потока, отплыли в сторону, остановились, повинуясь веслам гондольеров. На этих гондолах копошились ожившие «покойники»...

Джеймс встревожился, что‑то спросил по‑итальянски. Кондотьер негромко отозвался с соседней лодки.

– В чем дело? – насторожился Бурцев.

– Мы должны плыть к Греховному кладбищу, – объяснил брави. – Но впереди – устье Большого Канала.

– И что?

– Ночью его перекрывают цепью на случай нападения пиратов и генуэзского флота. Сегодня городская стража должна опустить цепь, чтобы можно было беспрепятственно вывезти мертвецов из города.

– Ну и?

– Кондотьер предлагает пропустить вперед лодки с трупами – проверить, все ли в порядке, а самим высадиться и подождать.

– Что ж, разумно, – похвалил Бурцев. – Осторожность нам не помешает.

– Так‑то оно так, но вообще‑то в мои планы не входила эта остановка.

– Да ладно тебе, Джеймс. Успеется еще на кладбище‑то. Мы будем ждать прямо здесь?

– Да, совсем недолго. Если цепь на Большом Канале опущена, за нами сразу же вернутся, поплывем дальше. Если что‑то не так, это удобное место для бегства. Здесь легко затеряться.

– Ну, так и нечего беспокоиться! У вас, я смотрю, все схвачено...

Брави не ответил – наемный убийца зыркал по сторонам. Блин, приступ паранойи у него, что ли? Все ведь тихо‑спокойно вокруг. Бурцев отвернулся от берега, глянул на погребальную процессию.

– Слушай, Джеймс, а как вы вообще все это устроили? С евреями? С похоронами?

– А? Что? – оглядывающийся брави не сразу понял, о чем его спрашивают. – Ах, это... Люди дожа помогли. Да и сам Бенедикт весьма кстати затеял вчера резню на Джудекке. У немцев на Венецию большие планы. Но первым делом они решили взяться за евреев. Сначала Бенедикт вынудил дожа переселить всех венецианских евреев на один остров. Потом заставил отдать ему этот островок на откуп. Хранители Гроба и братья ордена Святой Марии заявили, что наведут свой порядок в греховном гнезде иудеев. Ну и наводят...

Насколько я знаю, это уже третий погром на Джудекке. Еще немного – и остров совсем обезлюдеет. Говорят, в Иерусалиме немцы не оставили ни одного еврея. То же, видимо, ждет и Венецию. Старейшины еврейской общины заваливают дожа подарками и слезно умоляют переселить их на соседний остров Изолу. Там сейчас живут оружейники, но еврейские купцы и ростовщики готовы выкупить мастерские за любые деньги. Они согласны безвылазно жить в добровольной изоляции, лишь бы крестоносцы ордена Святой Марии и Хранители Гроба оставили их в покое. Гетто кажется сейчас венецианским иудеям землей обетованной.

– Как‑как ты сказал? Гетто?

– Так здесь называют оружейные мастерские.

Ах, вот, значит, откуда пошло это милое словечко...

Брави умолк. Бурцев тоже. Мимо проплывала очередная гондола с жертвами фашистско‑тевтонского порядка. Почти борт о борт с ними проплывала. Гондольер ли, случайно зацепивший веслом плотную ткань, или усиливающийся ветер был в этом виноват, но край белого покрывала на лодке оказался откинут.

Еще одна причина, почему евреев лучше хоронить ночью... Бурцев увидел молодую женщину. Возможно, некогда красивую, но ныне изуродованную до жути. Темные волосы, характерные черты лица, нос с горбинкой не оставляли сомнений в ее национальности. А вот глаз у женщины не было. Вообще. На тускнеющие предутренние звезды она смотрела запекшейся кровью пустых глазниц. Сквозь прорехи разорванного платья виднелось покрытое синяками и порезами тело. На остатках одежды выделялась несуразная желтая нашивка.

– Джеймс, а это еще что?

– Синьор Типоло, по наущению Бенедикта, распорядился, чтобы все венецианские евреи носили такие вот отличительные знаки.

Лодка уплыла.

– Звери! – на соседней гондоле всхлипнула Ядвига.

Да уж, зрелище не для слабонервных.

Напряжение брави передалось Бурцеву.

– Как думаешь, Джеймс, мы сейчас в безопасности?

– Возможно, – как‑то уж очень уклончиво ответил тот. – Все городские мосты еще перекрыты. А на гондолах им догнать нас будет непросто. Если конечно...

– Что?

– Тихо!

Далекий гул разносился над сонным городом в предрассветном мареве. Средневековую Венецию будил... будил... Звук моторов будил Венецианскую республику!

– Мерда![35]Минькья![36]– британец Джеймс смачно и непонятно ругался по‑итальянски. – Они уже подняли тревогу! Быстрее, чем я рассчитывал!

«И „они" тоже знают дорогу на кладбище», – догадался Бурцев.

Единственный глаз брави с ненавистью смотрел на гондолу кондотьера. Догадаться, о чем сейчас думает Джеймс, было нетрудно.

– Кнехт? – спросил Бурцев.

– Кнехт, – кивнул брави. – Тело вынесло течением. Стража увидела.

Да, не стоило убивать этого бедолагу, а уж убив, нужно было хотя бы грамотно замести следы. «Эллин» сделать этого не сумел. И вот, пожалуйста...

Звук нарастал, звук быстро приближался...

– Летящие гондолы отца Бенедикта! – в ужасе выкрикнул кто‑то.

– Что? – не понял Бурцев – Какие‑какие гондолы?

Ответа не последовало.

– Мерда! Мерда! Мерда! – разорялся такой, как казалось до сих пор, невозмутимый брави с туманного Альбиона.

Фак! Фак! Фак! – невольно захотелось поправить Бурцеву. А уж потом добавить по‑русски, позамысловатей. Да так, чтоб уши завяли.

– К берегу! – приказал брави.

– К берегу! – крикнул кондотьер.

Причалить к обрывистому, скользкому от нечистот и помоев, жутко неудобному для высадки парапету, однако, оказалось непросто. Каждый гондольер хотел сделать это первым, и в итоге никто не мог пробиться сквозь сплошную мешанину белых катафалков. Лодки, набитые живыми и мертвыми, теснили, отталкивали друг дружку. Кто‑то прыгал в воду, кто‑то пытался плыть дальше по каналу. Но поздно! Слишком поздно...

Бурцев обратился в слух. Ему уже доводилось слышать в тринадцатом веке и рев танкового двигателя, и вой атакующего «мессершмитта», и тарахтенье «цундаппа» с коляской. Но это... Самолет? Нет. Автомобиль? Нет. Мотоцикл? Тоже нет. Похоже... Похоже на катер. Или, точнее, на небольшую моторную лодку. А еще точнее – на две лодки.

Он не ошибся. Моторки со свастикой на приподнятых носах вынырнули из‑за поворота. Самые обычные моторки... Обе неслись по прямому руслу канала, оставляя позади барашки вспученных волн.

Дата добавления: 2015-09-06