Глава 13. Осталось меньше двух дней до убийства Электора

Джун

ОСТАЛОСЬ МЕНЬШЕ ДВУХ ДНЕЙ ДО УБИЙСТВА ЭЛЕКТОРА. Тридцать часов для меня, чтобы предотвратить это.

Солнце только село, когда Электор с шестью Сенаторами и, по крайней мере, четырьмя патрулями (сорок восемь солдат) садятся на поезд, направляющийся в военный город Пиерра. Я еде с ними. Это первый раз, когда меня перевозят никак преступницу, а как простого пассажира, поэтому сегодня я одета в теплые зимние штаны и мягкие кожаные сапоги (никаких каблуков и металлических носков, так, чтобы я не смогла использовать их как оружие) и теплую куртку с капюшоном ярко алого цвета с серебряной отделкой. Цепей на мне нет. Андэн даже позаботился, чтобы мне дали перчатки (мягкая кожа, черные с красным), и в первый раз с момента прибытия в Денвер, я не чувствую холода. Волосы как всегда, чистые и мягкие, собраны на затылке в хвост. Все лампы на платформе выключены, и я не вижу, кроме идущего впереди Электора. Мы садимся в поезд в полной тишине. О внезапном решении Андэна уехать из Ламара в Пиерру кажется не подозревали даже Сенаторы.

Мои охранники ведут меня в отдельный вагон, настолько роскошный, что я уверена, что нахожусь здесь только по решению Андэна. Он в два раза длиннее обычных вагонов (девятьсот квадратных футов, с шестью бархатными шторами и конечно же с портретом Андэна на стене). Солдаты подводят меня к столу в середине вагона, затем выдвигают для меня стул. Я чувствую странную отрешенность от всего этого, как будто все это ненастоящее - как будто я все та же богатая девушка, занимающая полагающееся ей место в элите Республики.

— Если вам что-нибудь понадобиться, дайте знать, — говорит один из них. Он вежлив, но по сжатой челюсти видно, что он нервничает, находясь рядом со мной.

Вокруг ни единого звука, кроме грохотания поезда по рельсам. Я стараюсь не показывать, что наблюдаю за солдатами, но уголком глаза неотрывно слежу за ними. Есть ли на этом поезде Патриоты, замаскированные под солдат? Если да, подозревают ли они меня в измене?

Мы ждем в давящей тишине. Снова идет снег, ударяясь об окна вагона. Белые узоры украшают стекла. Это напоминает мне о похоронах Метиаса, мое белое платье и пепельно-белый костюм Томаса, белая сирень и белые ковры.

Поезд набирает скорость. Я наклоняюсь к окну, пока не прижимаюсь щекой к холодному стеклу, молча, наблюдая, как мы приближаемся к Доспехам, защитной стене, окружающей Денвер. Даже в темноте я вижу, как железная дорога уходит в туннели в Доспехах; одни из них плотно закрыты металлическими воротами, а другие открыты, для ночных перевозок. Наш поезд въезжает в один из туннелей, думаю, что поезд, выезжающий из столицы, не нуждается в проверке, особенно если на нем едет Электор. Когда мы оставляем огромные стены позади, я вижу подъезжающий к ним поезд, останавливающийся для проверки.

Мы продолжаем путь, растворяясь в ночи. Размытые небоскребы трущобных секторов мелькают за окном, такая знакомая картина жизни людей, живущих за пределами города. Я слишком устала, чтобы обращать внимание на детали. Мои мысли возвращаются к тому, что сказал мне Андэн прошлой ночью, к тем бесконечным проблемах, которые из-за этого возникают: как предупредить Андэна и сделать так, чтобы Дэй был в безопасности. Патриоты узнают, что я предала их, если я раскрою план убийства Андэна слишком рано. Мне нужно выждать время, чтобы любые отклонения от плана произошли прямо перед покушением, и я смогла встретиться с Дэем.

Мне бы хотелось все рассказать Андэну прямо сейчас. Сказать и покончить с этим раз и навсегда. Вот, чтобы я сделала в мире, где бы не было Дэя. В мире без Дэя многое было бы по-другому. Я вспоминаю свои кошмары, где Рэйзор стреляет Дэю в грудь. Я чувствую тяжесть кольца из скрепок на пальце. И снова я подношу два пальца ко лбу. Если Дэй не видел мой первый сигнал, надеюсь, он увидит этот. Охранники не подозревают в моем поведение что-то необычное; это выглядит так, будто я просто дотрагиваюсь до головы. Вагон слегка качается и меня заволакивает волна головокружения. Возможно эта простуда — если конечно это действительно простуда, а не что-то посерьезней — начинает действовать на мою логику. Но я до сих пор не попросила доктора или лекарство. Лекарство пагубно влияют на иммунную систему, поэтому я всегда предпочитаю своими силами справляться с болезнью (что всегда раздражало Метиаса).

Почему я так часто думаю о Метиасе?

Приглушенные мужские голоса возвращают меня из моих мыслей. Я перевожу взгляд от окна обратно на вагон. Я выпрямляюсь на стуле и теперь могу разглядеть две приближающиеся фигуры через дверное окошко. Один мужчина голос, которого я только что слышала, невысоко роста, угловатый, с неряшливой седой бородой и большим носом. Второй Андэн. Я напрягаю слух, стараясь расслышать, о чем они говорят — сначала я слышу лишь отдельные звуки, но затем слова становятся четче, когда они подходят ближе к моему вагону.

— Электор, прошу вас, это для вашего же блага. Попытки восстания должны быть сурово наказаны. Если вы не отреагируете должным образом, это будет лишь вопрос времени, когда начнутся беспорядки.

Андэн терпеливо слушает, убрав руки за спину и наклонив голову к собеседнику.

— Спасибо за вашу заботу, Сенатор Камьон, но я принял решение. Сейчас не подходящее время, чтобы разбираться с беспорядками в Лос-Анджелесе военными силами.

Я еще больше прислушиваюсь к их разговору. Сенатор разводит руками, показывая раздражение.

— Поставьте их на место. Это необходимо сделать прямо сейчас, Электор. Покажите свою волю.

Андэн качает головой.

— Это толкнет людей к краю, Сенатор. Использовать силу даже не успев публично завить об изменениях, которые я планирую осуществить? Нет. Я не отдам такой приказ. Это моя воля.

Сенатор раздраженно чешет бороду и берет Андэна под локоть.

— Люди уже восстали против вас, и ваша снисходительность будет выглядеть как слабость, не только снаружи, но и внутри. Главы Испытания в Лос-Анджелесе жалуются на отсутствие ответа, из-за протестов они уже несколько раз отменяли экзамены.

Андэн сжимает губы в тонкую линию.

— Думаю вам известно мое мнение об Испытаниях, Сенатор.

— Да, — отвечает Сенатор, нахмурившись. — Обсудим это в другой раз. Но если вы не отдадите приказ, который позволит нам остановить восстания, я гарантирую, что вы получите выговор от Сената и Лос-Анджелесского патруля.

Андэн делает паузу, не сводя взгляда с Сенатора.

— Вот как? Простите. Я-то думал, что Сенат и военные точно осознают важность моих слов.

Сенатор вытирает пот со лба.

— Ну, конечно же, Сенат подчиняется вам, я всего лишь имел в виду, что…

— Помогите мне убедить других Сенаторов, что сейчас не подходящее время появляться на публике. — Андэн делает паузу и кладет руку на плечо Сенатора. — Я не хочу наживать себе врагов в Конгрессе, Сенатор. Я хочу, чтобы ваши коллеги и государственные судьи уважали мои решения, так же как это было с моим отцом. Использование силы для подавления мятежей, лишь спровоцирует новую волну гнева против государства.

— Но, сэр…

Андэн останавливается у моего вагона.

— Мы продолжим позже, — говорит он. — Я устал. — Хотя его слова звучат приглушенными за дверью, я хорошо расслышала стальную волю в них.

Сенатор что-то бормочет и склоняет голову. Когда Андэн кивает, Сенатор разворачивается и быстро уходит. Андэн смотрит ему вслед, затем открывает дверь в мой вагон. Охранники салютуют ему.

Мы киваем друг другу.

— Я пришел, чтобы выразить тебе свою благодарность, Джун. — Андэн говорит со мной с отстраненной формальностью, возможно потому что еще не отошел от прохладного разговора с Сенатором. Его поцелуй прошлой ночью сейчас кажется всего лишь воображением. Но, не смотря на это, я вижу, что он пытается сделать так, чтобы мне было удобно, поэтому я расслабляюсь, чувствуя, будто говорю со старым другом. — Прошлой ночью мы получили сведения о нападении в Ламаре. Поезд был уничтожен взрывом — поезд, на котором должен был находиться я. Я не знаю, кто несет за это ответственность и нам не удалось поймать, напавших, но мы уверены, что это были Патриоты. Сейчас наши солдаты ищут их.

— Рада быть полезной, Электор, — говорю я. Я крепко сжимаю руки на коленях, вспомнив, что на мне теплые роскошные перчатки. Должна ли я чувствовать себя в безопасности в этом вагоне в то время, как Дэй скрывается с Патриотами?

— Если вы захотите рассказать что еще, мисс Ипарис, пожалуйста, не стесняйтесь. Теперь вы снова с Республикой; вы снова одна из нас, и я даю слово, что вам нечего бояться. Когда мы прибудем в Пиерру, вас объявят невиновной. Я лично прослежу, что вас восстановили в должности, однако вас определят в другой патруль. — Андэн прикрывает рот рукой и откашливается. — Я порекомендую вас в Денверский патруль.

— Спасибо, — отвечаю я мягко. Андэн угодил прямо в ловушку Патриотов.

— Некоторые Сенаторы считают, что мы слишком добры к вам, но все согласились, что вы наша единственная надежда на обнаружение лидеров Патриотов. — Андэн подходит ближе и садится передо мной. — Я уверен, они попытаются снова нанести удар, и я хочу, чтобы вы помогли моим людям предотвратить это.

— Вы слишком добры Электор. Для меня это большая честь, — отвечаю я, слегка склонив голову. — Если вы не возражаете, могу ли я попросить вас помиловать мою собаку?

У Андэна на губах появляется легкая улыбка.

— Вашу собаку отправят в столицу; там он будет дожидаться вашего возвращения.

На мгновение я встречаюсь взглядом с Андэном. Зрачки у него резко расширяются, а на щеках появляется румянец.

— Я понимаю, почему Сенат возмущен вашей снисходительностью, — наконец говорю я. — Но это правда, что никто не сможет защитить вас лучше меня. — Я должна остаться с ним наедине. — Но наверняка есть и другая причина, почему вы так добры ко мне. Не так ли?

Андэн смущенно отворачивается и теперь неотрывно смотрит на свой портрет. Я перевожу взгляд на солдат и двери вагона. Как будто догадавшись о моих мыслях, Андэн машет рукой в сторону солдат, затем указывает рукой в сторону камер. Солдаты уходят и спустя пару секунд на камерах зажигаются красные лампочки, означающие, что они выключены. Впервые за все время никто не наблюдает за нами. Мы действительно одни.

— Правда в том, — продолжает Андэн, — что ты очень популярна в народе. Если люди узнают, что самую одаренную девушку обвинили в измене, или понизили в ранге за нелояльность, это очень плохо отразиться на Республике. И на мне. Даже Конгресс это понимает.

Я опускаю руки на колени.

— У Сената твоего отца и у тебя совершенно разные понятия морали, — говорю я, размышляя о подслушанном разговоре между Андэном и Сенатором Камьоном. — Ну или я так думаю.

Он качает головой и горько улыбается.

— Объяснишь свои слова?

— Я не знала, что ты так плохо относишься к Испытаниям.

Андэн кивает. Он не удивлен тем, что я подслушала их разговор.

— Испытания — это устаревший способ выбора лучших в нашей стране.

Странно слышать эти слова от Электора.

— Почему же тогда Сенат так держится за них? Они вкладывают туда деньги?

Андэн пожимает плечами.

— Это долгая история. Когда Республика впервые организовала их, они...... слегка отличались от нынешних.

Я наклоняюсь вперед. Я никогда не слышала других историй о Республике, кроме тех которые специально отбирают для школы и народа, а теперь сам Электор может рассказать мне одну из них.

— В чем заключались отличия? — спрашиваю я.

— Мой отец был..... очень харизматичным человеком. — Слова Андэна звучат как-то оборонительно.

Странный ответ.

— Я уверена, что в каком-то смысле это так, — говорю я, стараясь звучать непринужденно.

Андэн кладет ногу на ногу и откидывается на спинку стула.

— Мне не нравится Республика такая, какой она стала, — говорит он, произнося каждое слово медленно и вдумчиво. — Но я не могу сказать, что не понимаю, почему все стало именно так. У моего отца были на все свои причины.

Я нахмуриваю брови. Это озадачивает. Разве я не слышала только что, как он спорил с Сенатором, отказываясь наказывать мятежников?

— Что ты имеешь в виду?

Андэн открывает и закрывает рот, будто пытаясь найти верный слова.

— До того, как мой отец стал Электором, Испытание было добровольным. — Он замолкает, увидев мое удивление. — Вряд ли кто-либо знает об этом, это было очень давно.

Испытание было добровольным. Эта мысль кажется такой чужой.

— Почему он изменил это? — спрашиваю я.

— Как я уже сказал, это долгая история. Большинство людей никогда не узнают правду о становлении Республики, и это не так уж плохо. — Он проводит рукой по своим волнистым волосам, затем кладет руку на подоконник. — А ты хочешь узнать правду?

Думаю это риторический вопрос. Но в его словах слышится такая печаль и одиночество. Раньше я об этом не задумывалась, но теперь понимаю, что я должно быть единственный человек, с которым он может так свободно поговорить. Я наклоняюсь вперед и киваю головой.

— Республика сформировалась во времена ужасного кризиса в Северной Америке, наверное, мир еще никогда не видел такой катастрофы, — начинает он. — Наводнения уничтожили восточное побережье Америки и миллионы людей перебрались на запад. Но их было слишком много для нашего государства. Не хватало работы. Еды, жилья. Страна погрузилась в хаос. Восстания. Протестующие вытаскивали солдат, полицию и миротворцев прямо из машин, а затем избивали их до смерти или сжигали. Каждый магазин был разграблен, в домах не осталось ни одного целого окна. — Он делает глубокий вдох. — Правительство делало все возможное, чтобы поддерживать порядок, но одно несчастье следовало за другим. Им не хватало денег, чтобы выйти из кризиса. Наступила абсолютная анархия.

Время, когда у Республики не было никакого контроля над людьми? Невозможно. Трудно такое представить, но скорей всего Андэн имеет в виду старое правительство Соединенных Штатов.

— А затем наш первый Электор захватил власть. Он был молодым офицером в армии, всего на несколько лет старше меня, и достаточно амбициозным, чтобы заручиться поддержкой недовольный войск на Западе. Он объявил Республику отдельной страной, вывел ее из Союза и установил военный режим. Солдаты могли уволиться в любой момент, но увидев, как их товарищей мучают и убивают на улицах, они решили взять все от новоприобретенной власти. Эти против тех — солдаты против народа. — Андэн опускает взгляд на свои блестящие кожаные туфли, будто стыдясь чего-то. — Много людей погибло, прежде чем солдаты полностью подчинили себе Республику.

Я не могу перестать думать, чтобы Метиас сказал на это. Или мои родители. Одобрили бы они это? Вынудили бы их подчиняться приказам?

— А что на счет Колоний? — спрашиваю я. — Выиграли ли они что-то от этого?

— В восточной части Северной Америки все было еще хуже. Половина суши тогда оказалась под водой. Когда первый Электор обозначил границы, им некуда было пойти. Поэтому они объявили нам войну. — Андэн выпрямляет спину. — После всего этого Электор поклялся, что не позволит Республике снова пасть, поэтому он и Сенат дали военным неограниченную силу, которая есть у них до сих пор. Мой отец и Электоры до него, сделали все, чтобы именно так все и было.

Он трясет головой и трет лицо руками, прежде чем продолжить.

— Испытание должно было поощрять трудолюбие и атлетизм, пополняя военные ряды лучшими, что они в принципе и делали. Но они также отсеивали слабых и непокорных. И постепенно они стали контролировать рождаемость.

Слабые и непокорные. Я вздрагиваю. Дэй попал под последнюю категорию.

— Итак, ты знаешь, что случается с детьми, провалившими Испытание? — говорю я. — Это делается, чтобы контролировать население?

— Да. — Андэн морщится, произнося это. — В начале, Испытание имело смысл. Оно было предназначено для того, чтобы привлечь лучших и сильнейших в армию. Они могли быть приняты в любую школу. Но моему отцу этого было мало.... он хотел, чтобы выживали лишь лучшие. Остальные считались пустой тратой места и ресурсов. Отец всегда говорил мне, что Испытания были необходимы для процветания Республики. И он убедил Сенат принять закон об обязательной сдачи экзаменов, особенно после того, как мы стали побеждать.

Я так сильно сжимаю руки на коленях, что чувствую, как они начинают неметь.

— Думаешь, политика твоего отца работала? — спрашиваю я тихо.

Андэн опускает голову, подыскивая нужные слова.

— Как я могу ответить на это? Да, его политика работала. Испытание сделали наших солдат сильнейшими. Оправдывает ли это все, что он для этого сделал? Я думаю об этом все время.

Я закусываю губу, понимая, какие противоречия испытывает Андэн, любовь к отцу и свой взгляд на Республику.

— Все относительно, не так ли? — спрашиваю я.

Андэн кивает.

— В каком-то смысле это не имеет значение, с чего все это началось, и верно ли это. Ведь со временем изменялись и законы. Все изменилось. На первых Испытаниях не было детей, и богатство не имело значение. Чума....— Он делает паузу, а затем и вовсе переводит тему. — Люди недовольны, но Сенат боится менять положение вещей, которое может привести к потере власти. И для них Испытания — это способ укрепления силы Республики.

На лице Андэна появляется грусть. Я чувствую, что ему стыдно за то, что он причастен к такому наследию.

— Мне жаль, — говорю я тихо. Я ощущаю внезапное желание прикоснуться к нему, чтобы утешить.

Андэн слегка улыбается. Я отчетливо вижу его желание, его слабость ко мне. Если раньше я сомневалась, то сейчас абсолютно уверена. Я быстро отворачиваюсь, надеясь, что вид заснеженного пейзажа поможет охладить мои горящие щеки.

— Скажи мне, — шепчет он. — Чтобы ты сделала на моем месте? Каким был бы твой первый шаг в качестве Электора?

Я отвечаю без колебаний.

— Завоевала бы доверие людей, — говорю я. — У Сената не будет над тобой никакой власти, если люди станут угрожать им революцией. Тебе нужна поддержка людей, а им нужен лидер.

Андэн откидывается на спинку стула; свет ламп в вагоне освещает его кожу, делая ее золотой. Что-то в нашем разговоре вдохновило его на какую- то идею; хотя возможно эта мысль была у него с самого начала.

— Из тебя получился бы отличный Сенатор, Джун, — говорит он. — Ты будешь хорошим союзником для своего Электор, и люди любят тебя.

В голове начинают крутиться разные мысли. Я могу остаться в Республике и помочь Анэену. Стать Сенатором, когда достигну определенного возраста. Вернуть свою прежнюю жизнь. Оставить Дэя позади с Патриотами. Я знаю на сколько эгоистичны эти мысли, но не могу остановиться. Что плохо в том, чтобы быть эгоисткой? Думаю я горько. Я могу просто рассказать Андэну все о планах Патриотов прямо сейчас, не думаю, узнают ли об этом Патриоты или причинит ли это боль Дэю, и вернуться к безбедной жизни одного из главных работников государства. Я могу отдать должное памяти брата, медленно меняя страну изнутри. Могу ли я?

Ужасно. Я отгоняю от себя эти темные фантазии. Мысль о том, чтобы бросить Дэя таким образом, предать его, больше никогда не обнять его, никогда не увидеть снова, заставляет меня до боли сжать челюсть. Я закрываю глаза, вспоминая его нежные мозолистые руки, его безудержную страсть. Нет, я бы не смогла так поступить. Я так точно это понимаю, что это даже пугает. После всего, чем мы оба пожертвовали, мы несомненно заслуживаем права быть — или еще что-то...вместе, когда все это закончится? Убежать в Колонии или изменить Республику? Андэн хочет, чтобы Дэй помог ему; мы все можем работать вместе. Как я смогу отвернуться от этого света в конце темного туннеля? Мне нужно вернуться к нему. Мне нужно рассказать Дэю все.

Все по порядку. Я должна найти способ предупредить Андэна сейчас, когда мы одни. Я не многое могу сказать, оставаясь в безопасности. Скажу слишком много, и он может сделать что-то, из-за чего Патриоты обо всем узнают. Но я все же попробую. Мне нужно, чтобы он доверял мне без лишних вопросов. Мне нужно, чтобы он был со мной, когда я предам Патриотов.

— Ты веришь в меня? — На это раз я беру его руки в свои.

Андэн замирает, но не отклоняется. Он смотрит на меня, возможно пытаясь понять, о чем я думала, закрывая глаза.

— Возможно, я должен задать тот же вопрос, — отвечает он, нерешительно улыбаясь.

Мы оба понимаем друг друга, намекая на скрытые секреты. Я киваю, надеясь, что он принимает мои слова всерьез.

— Тогда делай то, что я тебе скажу, когда мы прибудем в Пиерру. Обещаешь? Все, что я скажу.

Он наклоняет голову, изумленно подняв брови, но затем пожимает плечами и кивает. Он понимает, что я пытаюсь ему что-то сказать, не произнося этого вслух. Когда придет время, и Патриоты начнут действовать, я надеюсь, Андэн вспомнит свое обещание.

Дата добавления: 2015-09-06