Читайте также:
|
И вот школа ходит по городу. Мы переезжаем из дома в дом.
Школа блуждает.
Мы волочим по улицам парты и шкафы, глобусы, классные доски. И навстречу нам двигаются санитары с носилками и катафалками. В катафалки впряжены зловещие дромадеры Тратрчока, транспортной части 4-й армии. На улицах пахнет карболкой. Тиф.
Комиссар Чубарьков совсем сбился с ног. Небритые щеки его так глубоко втянулись, что кажется, будто он обязательно должен прикусывать их. Он перемещает госпитали, уплотняет учреждения, перетаскивает с нами школьное имущество. Его видят на всех улицах сразу: на Пискуновой, на Кобзаревой, на Брешке…
– Ша! – раздается на Пискуновой, на Кобзаревой, на Брешке. – Крепись, и точка! Чуток еще перемаемся! А там, хлопцы, запляшут лес и горы… Как это говорится: неважная картина – коза дерет Мартына. А вот наоборот: Мартын козу дерет. Факт!
Однажды он является во временно осевшую школу к концу уроков, охрипший, с запавшими воспаленными глазами и желтым налетом махорки на белых губах. От него пахнет карболкой.
– Товарищи! – сипло и с трудом произносит комиссар. – Прошу вас принести небольшую пользу… Штаб меня на этот вопрос щупал, а я им: ша, говорю, моим хлопцам это ничего не стоит. Они у меня алгеб-ру, как семечки, грызут. Всех неизвестных в известных определяют – и точка… Вот, значит, ребята… Кто хочет оказать пользу революции?
– Даешь! – кричат школьники.
– Смотря какую пользу, – говорит осторожный Биндюг и смотрит на часы.
Тогда комиссар объясняет, что надо спешно расклеить в казарме и на Брешке большие плакаты о сыпняке. Из Саратова еще не прислали, в штабе все вышли. Надо самим нарисовать. Надо написать крупными буквами и нарисовать большую вошь.
Комиссар принес толстый сверток серой оберточной бумаги и сухую краску.
В классе отчаянно холодно. Школа не топлена. На часах – пять. Давно пора по домам.
– Я бы и сам намалевал, – говорит Чубарьков, – да вот таланта у меня нет, и ша. А без таланта и вошь не накорябаешь. Вот у Зои, у Степана и у Лельки – у них получается. Видел я, видел раз, как они на доске карикатуру с меня рисовали. Чистое сходство! Точка в точку.
– Даешь картину с натуры! – озорничает Степка. – Кто на память не помнит, Биндюг своих одолжит. У него сытые.
– Гавря, это неаппетитные шутки, – останавливает его брезгливый Александр Карлович. – Принимайтесь-ка лучше за дело. Это полезнее.
– Ребята, – кричит Степка, – объявляю экстренный урок рисования особого назначения.
– Поздно уже, – раздаются голоса сзади, – и холодно тут.
– Домой бы! – недовольствует кто-то в углу (где сидит Биндюг). – А то как в гимназии «без обеда» в классе посаженные…
– Ах, так? – Я вскакиваю на парту. – Ребята, – кричу я, – кто хочет на сегодня записаться в красные добровольцы-безобедники – остаться рисовать на борьбу с тифом? А кто думает, что он в гимназии и что его в классе начальники оставляют, пусть катится! Ну?
Очень холодно. Очень хочется есть. Шестой час.
Биндюг берет книги и уходит. За ним, опустив глаза, стараясь не смотреть на нас, идут к дверям другие. Но их немного. Остался Лабанда, остался Костя Жук, осталась Зоя Бамбука. Остались все лучшие ребята и девочки.
Мы зажигаем коптилки с деревянным маслом. Комиссар растапливает железную колченогую печку-«буржуйку» и варит в консервной банке краску. На полу раскладывается бумага. Художество начинается. Кистей нет. Рисуем свернутыми в жгут бумажками. Детали выписываем прямо пальцами. Буквы паши не очень твердо стоят на ногах. В слове «сыпняк», например, у «я» все время расслабленно подгибается колено. Насекомые выходят удачнее. Но Степка затевает спор с Костей Жуком о количестве ножек и усиков.
– Эх ты, Жук! – корит Костю Степка. – Фамилия у тебя насекомая, а сколько ножек у ней, не знаешь.
Большинством голосов мы решаем ножек не жалеть. Чем больше, тем страшнее и убедительнее. И вот на наши плакаты выползают многоножки, сороконожки, стоножки. Мы ползаем по холодному полу, и утомившийся за день комиссар помогает нам. Он мешает краску, режет бумагу, изобретает лозунги. У него нестерпимо болит голова. Слышно, как он приглушенно стонет минутами.
– Товарищ комиссар, вы бы домой пошли, – советуют ему ребята, – вы же вон как устали. Мы тут без вас все сделаем…
Комиссар не сдается и не уходит спать, как мы его ни гоним. Он даже подбадривает нас то и дело и восхищается нашими плакатами.
А в углу, за партой, мы – я и Степка – сочиняем стихотворный плакат. Мы долго мучаемся над нескладными словами. Потом все неожиданно становится на свое место, и плакат готов. Нам он очень нравится. Комиссар тоже должен оценить его. Гордясь своим творением, мы подносим его Чубарькову. Вот что написано на плакате:
При чистоте хорошей
Не бывает вошей.
Тиф разносит вша,
Точка, и ша!
Но комиссар уперся в плакат невидящими глазами. Он сидит на парте, странно раскачиваясь, и что-то бормочет.
– Чего же они не встречаются?.. – беспокойно шепчет комиссар. – Пущай встренутся… И точка…
– Кто не встречается, товарищ Чубарьков? – спрашиваю я.
– Да они же, А и Б… путе…шественники… Александр Карлович встревоженно наклоняется к нему. Гибельным тифозным жаром пышет комиссар.
Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 72 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ЗАДАЧА С ПУТЕШЕСТВЕННИКАМИ | | | ПЛОХО ДЕЛО |