Незабываемая Ельня

Не раз я собирался и по разным причинам откладывал поездку на места былых сражений, в которых мне довелось участвовать и которые навсегда ярко запечатлелись в моей душе. Наконец собрался, поехал, прибыл в Смоленск, через час-другой сел на поезд, направлявшийся в Ельню. Когда он миновал маленькую станцию Глинку, я со смутным чувством беспокойства и с тайной надеждой прильнул к окну и стал жадно всматриваться в проплывающую перед моим взором холмистую местность, пытаясь найти склон возвышенности, где был ранен 15 сентября 1943 года. Вижу: впереди, чуть справа, нависает крутая горка, с которой мы в мглистом тумане, в пороховом дыму спустились к водной преграде, вот и мост, тогда он был взорван, вместо него лежал набросанный сапёрами деревянный настил.

Поразительный сюрприз: теперь здесь нет никакого водохранилища, никакой речки. Куда же она делась — высохла, что ли? Впоследствии я выяснил, что это была речка Устром. Справа, где в мою ногу вонзились немецкие осколки, раскинулось то ли поле, то ли нескошенный луг, вдали во время войны стояло полуразрушенное кирпичное здание, а сейчас там виднелись большие деревья.

При наступлении на Смоленск 15 сентября 1943 года я, командир стрелкового отделения, во время атаки вошёл в холодную зелёную жижу. Дальше — чистая вода, она всё глубже и глубже. Поднимаю вверх автомат. Иду... Стоп... Вода по горло. Отпрянул назад. Что же делать? Будем стоять — перебьют, как беззащитных куропаток. За мной голова в голову стоят пять бойцов. Ждут, что же я решу. Позади с рёвом разорвался снаряд, над нашими головами просвистели осколки. Слева поднялся водный фонтанчик — грохнула тяжёлая мина или снаряд. Самый высокий среди нас — Пискунов. Приказываю: «Пискунов! Вперёд! Ищи брод! Мы за тобой!» В его глазах мольба: «Не посылайте! Почему обязательно должен я идти?» «Быстрее!» — как можно громче повторяю я приказ. Совсем близко разорвался снаряд, угрожающе противно свистят осколки. Пискунов не двигается, застыл на месте, только бледные губы беззвучно шевелятся. «Иди! Не пойдёшь — застрелю!» — ору что есть силы и навожу автомат прямо в голову Пискунова, кладу палец на спусковой крючок. Испуганно перекрестившись, Пискунов пошёл сначала вправо — глубоко, не пройдешь. «Быстрее!» — тороплю я его. Он пошёл влево, там вода по пояс. Есть брод! Я снова вышел в голову отделения.

Много раз позднее мысленно возвращался к этому случаю, благодарил Пискунова за то, что он подчинился моему приказу. А если бы не подчинился? Что было бы?.. Он был вдвое старше меня, восемнадцатилетнего сержанта.

Уютная, спокойная Ельня встретила меня, словно нарядившись к празднику, сплошным белым цветом яблонь и вишен. Как удивительно тихо в ней, ничто не напоминало о былом страшном визге и грохоте разрывавшихся бомб, об истошном крике и отчаянном стоне раненых. Пришёл на берег Десны (как будто она шире стала), где в наскоро вырытых мокрых окопчиках мы целый день пытались спастись от немецких бомб. Пристально осмотрел всё кругом. Ищу глазами приметы военных лет и сталкиваюсь с ещё одной удивившей меня новостью: недалеко от реки, на возвышении, стоял костёл, резко выделявшийся своей массивностью среди других зданий города, а теперь нет ничего такого, что напоминало бы о нём. Тогда в пойме реки сиротливо жались к земле маленькие кустики, а сейчас на меня равнодушно взирали высокие деревья. Они зримо свидетельствовали о непрестанном беге времени, ещё раз напомнили мне о том, что прошло, промелькнуло очень много лет с того незабываемого дня, когда мы вышвырнули из города немецких захватчиков.

Три вечера я сидел на скамье около памятника погибшим солдатам. Несколько раз прочитал длинный список воинов, оставшихся навечно лежать в Ельне, но не нашёл в нём фамилии Ирхина Сергея, разорванного на моих глазах фашистской бомбой. Почему так случилось, почему его (и только ли его?) не внесли в список, теперь не установишь, виновных не найдёшь, отвечать некому. В Лощемльской неполной средней школе за одной партой со мной сидели Вася Седов, Володя Павлов и Коля Цветков. Все они не вернулись с войны. Но в Книге Памяти Тверской области их нет. Почему? Отдав себя во власть печальных раздумий, я сидел перед памятником, многое вспомнил, целиком погрузился в то невозвратно далёкое, покрытое трагической дымкой время, мысленно беседовал с товарищами, давно погибшими в боях за отчую землю, просил прощения у них за то, что слишком долго собирался навестить их.

На днях просмотрел весь список Героев Советского Союза. И с удовольствием выяснил, что мальчишки 1925 года рождения дали стране Героев не меньше, чем родившиеся в другие годы. А в живых осталось сейчас лишь несколько человек. Остальные — погибли. Главное время их смерти — с июля по октябрь 1943 года, в то время мы участвовали в жестоких сражениях, устилая своими — и чужими — трупами родную землю, гнали оккупантов на запад.

Вспомнился декабрь 1943 года, когда наша 10-я гвардейская армия скрытно перебрасывалась из-под Орши в район юго-западнее Невеля. Мы шли только ночью, днём отдыхали в лесу, в снегу, в нешуточные морозы. По меркам нашего мирного времени это был нереальный, условный отдых и сон: хотя и разводили огонь, накрывались плащ-палатками, еловыми ветками, плотно жались друг к другу, но уснуть можно было лишь на несколько минут: жгучий холод пронизывал до самых костей.

Иногда мне кажется, что там был не я, а какой-то другой, очень крепкий духом, исключительно здоровый физически мальчишка, присвоивший мой облик. Правда, под Новый, 1944 год нашему взводу здорово повезло, мы наткнулись на брошенную кем-то землянку, сразу же оккупировали её, развели там огонь, едкий дым больно ел наши глаза, но всё же это было несравнимо с голым снегом под ёлкой или сосной. Мы выпили по сто грамм водки-сырца за нашу победу. И на 10—15 минут даже заснули.

После освобождения Ельни из приехавших со мной на фронт восемнадцатилетних ребят в живых осталось мало. Мне, донельзя измотанному тяжёлыми боями, стало казаться, что теперь, во время предстоящего наступления, придёт мой роковой черёд. И я написал домой прощальное письмо: «Здравствуй, дорогая мама! Завтра идём в бой. Он будет трудный. Это письмо я оставлю в планшете. Если погибну, то надеюсь, что мои товарищи отошлют его тебе. Не хочется умирать в 18 лет. Но война есть война. Милая мама! Тебе очень трудно будет одной поднимать четверых детей. Но я очень надеюсь: родная страна не забудет того, что наша семья отдала две жизни за неё, и поможет тебе. Прощай, моя родная! Прости меня за то, что в жизни не раз тебя огорчал. Это по глупости. Прощайте, мои дорогие сестрички! Помогайте маме! Живите дружно! 14 сентября 1943 г. Твой сын Александр».

После ночного марша наш 90-й гвардейский стрелковый полк 15 сентября 1943 года занял исходные позиции в глубокой траншее для атаки. Утром, когда оставалось мало времени до начала артиллерийской подготовки, я, видно, вспомнив, как в давние времена русские воины перед боем меняли грязное бельё на чистое, тихо-тихо, стараясь не попасться на глаза товарищам, спустился с горушки вниз за свои позиции, нашёл укромное место среди хвойного кустарника, разделся, наспех надел чистые подштанники и нижнюю рубашку, а старое бельё оставил среди молодых ёлочек. В тот день я был ранен.

Дата добавления: 2015-10-13