Если она будет ждать

— Пока, волшебник! Все было классно. Приятно было с тобой потусоваться, — сказала мне своенравная красавица. И ушла.

Я был ошеломлен.

Мои откровения на крыше ресторана «Экспедиция» вдохновили ее слетать со мной на Север, где была в разгаре весенняя охота, но эти три великолепных дня, как выяснялось теперь, не слишком-то много для нее значили.

В чем-то мы внутренне совпадали, в чем-то совпадали не совсем, а в чем-то совсем не совпадали. И, как часто бывает в таких случаях, было много явных и тайных мистических знаков, много лирики, а с другой стороны — много боли. То мы пытались понять друг друга, то понимали, что быть вместе нам совсем не стоит.

У нее была богатая и разнообразная история до меня, и в самый напряженный момент я узнал, что в Москву приезжает ее бывший друг, латыш Эдгар — капитан одной из самых звездных команд за всю историю гонок «Экспедиция-Трофи», команды, членом которой была моя гонщица.

Сказать, что я пылал от ревности, — это не сказать ничего. Но сказать, что у меня не хватало изобретательности в этот момент, тоже нельзя.

Я надел черный жетон с первой, особенной для нас, гонки, что означало выход на тропу войны, и придумал себе одиночное путешествие, вероятность вернуться живым из которого составляла 20 % из 100: четыре реки, две из них — первоходом (это означает, что по тем рекам никто никогда не ходил или по ним нет никакой информации), без продуктов, без спутникового телефона, без GPS.

Потом я первый раз в жизни исповедался и перед тем, как отправиться в путь, сказал ей, что если она будет меня ждать, я вернусь живым, а если не будет — что ж, чему быть, тому не миновать.

Вертолет высадил меня у подножия огромной черной скалы, покрытой кровавыми пятнами лишайника. Вертолетчики сняли GPS-координаты места и улетели. Неожиданно пришли первые строчки стихотворения:

Всю красоту этой реки

Я донесу тебе в глазах —

Не расплескаю…

Всю черноту, что есть внутри,

Оставлю здесь, в седых горах,—

Снегам на память.

Я стал ставить лагерь. У меня была одноместная альпинистская палатка «Мармот» — мое единственное спасение от комаров — я уже натянул ее, и оставалось лишь привязать палатку к камню, когда внезапным порывом ветра ее сдуло и с ураганной скоростью поволокло по галечной отмели — туда, где река делала поворот.

Я бежал за палаткой, падая и спотыкаясь. Мне пришлось прыгнуть за ней в воду и проплыть какое-то расстояние по горной реке. «Ничего себе, начало!» — подумал я, положил рядом ружье и начал вести свой дневник.

На следующее утро я собрал судно и решил поймать несколько хариусов: продуктов у меня не было, и голод уже набирал силу.

В надежде высмотреть «улов» («улов» — это сбой струй, где под водой есть яма и в ней обычно сидит хариус) я вскарабкался на плоское горное плато, тянувшееся вдоль реки, и пошел по его краю. Стоял июль, но между отвесной скалой и берегом, где могла дежурить рыба, лежал глубокий снег.

Через несколько километров нашелся распадок — овраг, по которому снежник спускался вниз. С высоты я увидел идеальное место для ловли хариуса. Внутренний голос тут же прокричал «Опасно!», но будто черт толкнул меня в спину, и я двинулся вниз по распадку.

Склон становился все круче и круче, но что-то не давало мне повернуть назад. И тут я сорвался и полетел вниз.

В такие секунды время нелинейно: оно растягивается в часы. Я летел и понимал, что если еще тридцать метров пролечу по камням в таком режиме, то до воды доедут только уши.

Буквально в метре-полутора от меня мелькал белоснежный ледниковый склон, на который я и перекинулся. Скорость десятикратно возросла, в ушах раздавался свист. Эта вертикальная лыжня заканчивалась обрывом, и с высоты примерно двухэтажного дома, сгруппировавшись в прыжке, как кошка, я упал вниз лицом на острые камни, а сверху меня еще пристукнуло по голове стволами ружья.

Я лежал с разбитым в кровь лицом, и было не очень понятно, какие кости целы, а какие нет. Слегка пошевелил правой рукой — все в порядке, левой — живая! Но вот правая нога… Как выяснилось потом, у меня разорвались связки внутри голени — часть из них отползла к колену, часть уехала к пятке. С левой ногой дела обстояли лучше.

Итак, ставки сделаны. А впереди еще четыре реки, две — первопроходом.

В каньоне по обе стороны от места, где я упал, высились вертикальные стены из камня. Выходить оттуда пришлось по реке до ближайшей отмели. Без всякого хариуса через пару часов я добрался до своего крошечного лагеря и продолжил писать свой дневник.

Есть было нечего, я слабел, болела нога, но дальше оставаться на месте было никак нельзя.

На следующее утро я тронулся в путь на маленькой надувной лодке, которая довольно бойко управлялась двухлопастным веслом. К обеду вышло солнце. Я встретил хороший «улов» и поймал двух больших хариусов.

Никогда — ни до, ни после — я так тщательно не готовил рыбу. Из голов сварил уху и залил ее про запас в две пластиковые бутылки, а филе запек в фольге. Не зная, когда у меня в следующий раз появится еда, съел четвертинку одного из хариусов и, взяв с собой остальное, двинулся дальше.

Вскоре река снова вошла в каньон, собирающий ее в складки — шеверы (шеверы — это протяженный участок, где всегда большие стоячие волны). И здесь мою лодку начало заливать. Вода набралась до края бортов, и лодка абсолютно потеряла управление.

Это был такой же критический момент путешествия, как и ныряние в воду за палаткой, как и падение с разрывом связок, но здесь мне сопутствовала удача: кое-как, но все же удалось зацепиться за берег.

Вытащив лодку, я развел костер и съел еще четверть хариуса. А потом — разложил мокрые фотографии моей девушки по всему берегу, устроил фотовыставку и продолжил писать свой дневник.

Наступило утро. Идти нужно было все быстрее: сил становилось меньше и меньше, к тому же болела нога.

На спокойных участках реки, на прогонах, я позволял себе засыпать, просыпаясь только для того, чтобы оттолкнуть лодку веслом от берега.

Сначала я шел по реке, которая называлась Тумболово, потом по реке с не менее странным именем Кокпела и наконец впал в свою любимую Лагорту.

Я поздоровался с ней, но на этот раз мне было не до ее красот. Решил идти круглосуточно, благо на Севере стоял полярный день и ночью тоже было светло.

Километров через двадцать Лагорта впадала в Войкар (это четвертая и последняя река моего путешествия), там несло еще довольно быстро, но река была намного спокойнее. Я лежал на дне лодки, смотрел в небо и вдруг услышал крик.

«Кричало» дерево. Вода подмыла высокий берег, земля осыпалась, и большая лиственница встречала свою смерть. Один за другим с оглушительным треском лопались держащие ее корни, дерево сильно раскачивалось, и было понятно, что через полчаса-час оно обрушится в реку.

Я ощущал удивительное единение с природой. Было приятно думать о том, что через двое-трое суток я дойду до впадения Войкара в Войкарский сор, и за мной придет бело-синий катер «КС» — катер «Экспедиции», которым рулит сказочный персонаж Коля-капитан. Экспромтом написал:

Я толкаю свой подводный танк,

Третий день играю жизнь ва-банк.

У меня такая карма,

У меня до черта шарма,

Но толкаю свой подводный танк.

Ты глазами никогда не лжешь,

Душу от ожогов бережешь.

У тебя такая карма,

У тебя до черта шарма,

Но глазами никогда не лжешь.

Я хочу растить с тобой цветы

В доме из тепла и доброты —

Ведь у нас такая карма,

Ведь у нас до черта шарма —

Я хочу растить с тобой цветы.

Также я помнил, что завтра у Марата Шарипова день рождения. Еще до отъезда я организовал ему подарок. Подъемным краном на крышу ресторана «Экспедиция» должны были водрузить белый рояль и выписать из Сочи лучших известных мне в России музыкантов.

И вот на следующий день, приблизительно в то время, когда в Москве уже звучала музыка для Марата, я услышал рокот дизельного двигателя: из-за поворота реки показался бело-синий катер «КС». Он шел вверх по течению, а я сплавлялся вниз. Я улыбнулся ему: «Все кончено, я дошел до людей!» Но все было не так просто.

Сначала мне показалось странным, что катер не сбавляет ход, а потом до меня дошло: он вовсе не наш! Это просто катер, идущий вверх по течению, видимо, в факторию к отшельнику Андрею, живущему в том месте, где река Войкар вытекает из озера Вырчито.

Я был настолько ошарашен, что не нашел ничего лучшего, как просто помахать ему рукой. В ответ с катера мне тоже помахали, и через пять минут рокот дизеля стих за поворотом.

Я закрыл глаза и заплакал. Начал накрапывать дождь, я плакал и вдруг услышал на берегу какое-то цоканье. Кулики! Там гуляло несколько куликов сорок, больших таких, с длинными красными лапами.

Несмотря на слабость, охотничье зрение в этот момент был особенно острым, и через пару минут один из куликов уже лежал в моей лодке. Он согревал меня своим остывающим телом, а мое сознание согревала мысль, что сегодня ночью у меня будет горячий ужин.

Я рискнул идти дальше вниз по реке без остановок, вычислив, что наш катер в любом случае пойдет мне навстречу. Но его все не было. Я прошел мимо места, где меня должен был встретить Коля-капитан, а дальше река начала разделяться на много рукавов: четыре, шесть, восемь…

Появились мелкие островки, и в какой-то момент я понял, что долгожданный катер пролетит по одному из рукавов протоки мимо меня. Тогда я разбил лагерь и стал варить своего кулика.

Немного погодя опять раздался рокот дизеля: в прогале между двумя островами, примерно в километре от меня, протянулся бело-синий контур катера КС. Теперь было совершенно ясно, что этот катер идет за мной. А еще через пять минут стало очевидно, что идет он рукавом, параллельным тому, в котором я разбил лагерь, и меня не увидят. Также очевидно было и то, что у меня уже не хватит сил выгрести против течения вслед за ними вверх по реке, а настырный Коля-капитан будет искать меня до последнего — именно там, вверху. Дойти до людей вниз по реке у меня тоже не оставалось шанса.

Действовать нужно было молниеносно, но как? Вокруг ночь, полная тишина, зеркальная вода… У меня было только 14 патронов, и я решил превратить свое ружье в миномет, стреляющий навесом, как мортира.

Рассчитал траекторию, чтобы осыпающаяся дробь непрерывно падала вокруг катера, так как сидящие в рубке из-за шума двигателя скорее всего не услышат моих выстрелов, выстрелил: раз, три, пять… семь, девять… Безрезультатно. Последней надеждой были остававшиеся у меня две пули: катер должен был еще раз показаться в прогале за островом, но уже кормой ко мне, и тогда я мог чиркнуть пулями по воде ему перед носом.

И тут катер заглушил двигатель, и с него раздался крик. Это племянник Коли-капитана вышел отлить и услышал мой последний выстрел.

Через полчаса я был на борту. В самолете в Москву само дописалось начатое неделю назад стихотворение.

Всю красоту этой реки

Я донесу тебе в глазах —

Не расплескаю…

Всю черноту, что есть внутри,

Оставлю здесь, в седых горах, —

Снегам на память.

А если завтра утром мне

Не вырваться из рук камней

И черной речки,

Останутся в твоей судьбе

Волшебной сказки сорок дней —

Как сорок свечек.

Через неделю, на Камчатке, когда мы со своенравной красавицей впервые оказались в постели, разорвалась цепочка. Черный жетон соскользнул в мягкую полутьму…

В ту ночь был зачат мой младший сын. Мы решили назвать его Георгием. Случилось так, что родился он именно 7 мая — в день святого Георгия Победоносца.

Песец

На заре «Экспедиции» у нас была мода давать всем вторые имена, отражающие характер и сущность человека. И был такой молодой, симпатичный, дружелюбный официант в ресторане «Экспедиция», которого мы называли Песец.

Он вырос в богемной среде, сын известного московского режиссера, с детства напитанный элитарными парами. Парень учился в колледже, где изучал иностранные языки, и очень любил Юльку Монич, бывшую свою одноклассницу, дочку нашего сотрудника, которая тоже работала в ресторане «Экспедиция».

Однажды был затеян маршрут на север по следующему сценарию: группа из 8 человек садится в верховьях Лагорты, выбрасывает катамараны, затем летит до пятиречья. Это культовое для нас место — скала, под которой сливаются четыре реки: Бурхойрла, Хойрла, Пайяре и Пайтевиз, образуя пятую реку — Танью. С разных сторон горизонта приближаются они к этой скале, и по всей панораме видны их распадки. Очень важно посидеть на скале, на ее уступе всегда есть гнездо белохвостого орлана, а в нем орлята, которые, как правило, догрызают в этот момент ногу пойманного родителями зайца.

Но после этого нужно переправиться через полноводную Танью. Обычно для этой переправы берется надувная лодка — смертник (в том году смертник был назван «Боливаром»), и мы должны были с Песцом сначала перевезти вещи, а потом по одному перевезти людей через примерно 50–70 метров ширины бурлящей Танью. Поскольку мы экономили вес, веслами нам служили лопасти от байдарочных весел, набитые на стволы свежесрубленных лиственниц-перекладин. Загрузив лодку вещами так, что края бортов почти сравнялись с пенистой водой, мы отчалили от берега и начали бешено грести, при этом недостаточно набитая лопасть соскользнула с весла Песца и утонула. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы перегрести реку в одиночку.

Мы зачалились на другой стороне, вытащили лодку на камни, запыхавшись, разгрузили вещи и сели покурить. Я начал философствовать:

— Песец, тебе уже целых восемнадцать лет. Мужчина должен стратегически относиться к своему будущему. Какого черта ты поступил в этот дурацкий колледж? Ты же настоящий боец «Экспедиции». Если ты хочешь иностранные языки изучать, мы тебя отправим работать за границу в шанхайский наш офис, и ты выучишь языки. Тогда тебе ничто не помешает работать в «Экспедиции» и строить свое будущее серьезно, как мужчина. Если ты хочешь иметь диплом, мы тебе купим диплом завтра же — и ты не будешь тратить время на эти дурацкие хождения в свой дурацкий колледж, и уже ничто не помешает тебе тратить время на развитие бренда «Экспедиция», которому ты так предан. Пойми, ты уже взрослый, серьезнее надо относиться к своему будущему!

Песец затянулся легкой сигаретой и сказал:

— Саш, весь мой предыдущий жизненный опыт (это выглядело достаточно комично, потому что Песцу в тот момент было 18, а мне где-то 35) убедил меня в следующем: мужчине не надо планировать свое будущее загодя. Вот мне сейчас нравится ходить в свой колледж, любить Юльку Монич и работать официантом в ресторане «Экспедиция». Отвали.

Я курил крепкое красное «Мальборо» долго и задумчиво. Вспомнил о всех домах, которые построил, а потом не жил там, о всех великих стратегических проектах, которые осуществил, но потом они потеряли для меня смысл. И подумал: «Вот, блин, а ведь Песец сегодня вечером мудрее, чем я».

Дата добавления: 2015-08-21