Обнаженная правда жизни

Конечно, нас терзали сомнения. Весь период работы над этой книгой я испытывал давление со стороны наблюдателей, пытающихся «прилизать» текст. И все-таки позволю себе без фильтров привести диктофонную расшифровку разговора, произошедшего в пять часов утра на поляне в Белоруссии.

Алкоголь гораздо больше мне дал, чему меня взял.

Уинстон Черчилль

Знаете, у меня есть такой инструмент — критерий Колумба, и я его близким людям открываю. Вот представим: я — Колумб, завтра стартую в какую-то даль непонятную. Может, я завтра открою Америку, а может, все подохнут, будет бунт и т. д. И вот есть человек. Я пытаюсь почувствовать: возьму я его на корабль или не возьму? Дело не в том, что я интуит, а в том, что, может, он и специалист — в парусах, в звездах, может, какой-то там кок еще, а может — никакой вообще, конченный отморозок, но который… Вот Сергей Рубикон — мы его отблокировали из-за того, что, как потом выяснилось, он сидел и все эти сидельные вещи из уголовного мира через него сочились. Мне в этой ситуации легче обрубить, чем думать: будут они дальше сочиться или не будут. Так вот, о критериях: если я командую флотилией, я бы его не взял, а если личным кораблем — я бы его взял и за ним присмотрел. Если бы увидел, что снова сочатся, — сам бы его застрелил или за борт бы выбросил. Ну ошибся, ну извините… Но шанс бы ему дал.

Вот я вижу живого: здорово, ты крутой, ты живой, здравствуй! Вижу мертвого — ничего ему не говорю, если надо — скажу: у вас было хорошее сухое вино, до свидания. И уеду. Вопрос не в этом. Вот мы сейчас построим город с живыми для живых, потом придут мертвые, и мы свалим. А они будут владеть этим городом. Понимаете, в чем проблема: вот придут первые градостроители и они будут счастливы, они переживут зиму или две, будут копаться в грязи, будут вахты, построят хрустальные мосты, и мы прокопаем креативный подземный ход длиной 200 метров, в нем сделаем лабиринт из зеркал, и все будет круто. Но потом придут хомяки и все обхомячат, будут брать деньги с туристов, а мы уйдем и будем строить что-нибудь другое. Вопрос: а на хрена нам это надо? Может, сразу уйдем?

О «Руяне» и рыбах-прилипалах. «Руян» был гениальной компанией изначально. Гениальный народ. Но когда он вырастал, приходили рыбы-прилипалы. И мы говорили: да, рыбы, подавитесь. Мы новое вырастим. Вот вам кусок, жрите.

Мне сейчас больно оттого, что я не хочу строить Город, в котором через два года появятся рыбы-прилипалы и скажут: мы здесь тоже бревна подтаскивали для чумов, мы здесь тоже мерзли! И мы не твари дрожащие, а право, блин, имеем. И как быть? Мы сейчас построим Город с живыми для живых, потом придут прилипалы, и мы захотим свалить, а они — завладеть нашим Городом. Но я не хочу строить город, которым будут владеть хомяки.

Сейчас что происходит? Никоненко говорит: «Саш, что-то насильно не полюбишь Город».

Я часто себя чувствую фашистом, мы с Василем об этом говорили в какой-то момент. Говорили в том смысле, что мы не знаем, что такое фашизм, но знаем, что такое деление людей на своих и чужих. Для меня есть люди живые и есть люди, умершие при жизни. Живые — это те, кто продолжает оставаться живым и верить, что завтра будет лучше, чем сегодня. И неважно, сколько им лет — 20, 70… А есть люди, которые говорят: я раньше была крутая телка, молодая, у меня были такие сиськи и такая попа, волосы, а потом я забеременела от какого-то козла, родила, и теперь должна кормить этого ребенка, горбатиться, и уже никогда не буду такой крутой. Есть такие же чуваки: «Раньше ссал — камни выворачивал, а теперь даже снег не тает. Раньше-mo, понимаешь, и мы были рысаками, а теперь — молодежь резвится. Ну, конечно, у Кравцова денег до хрена, выеживается со своим Городом!»

Мои оппоненты (я эту дискуссию веду последние 20 лет с умными ребятами) рассуждают про гуманизм, особенно женщины с гуманитарным образованием. Они говорят: «Ну, если сильно вложиться и долго-долго выращивать из мертвых живых, то два процента живых-mo вырастет!» А я возражаю: «Пока эти два процента из ста процентов навоза вырастет, я уже дивизию живых выращу. На фиг нам нужен навоз?..» Впрочем, хорошо, что у нас бывают разные мнения…

Я полагаю, что один из самых ярких примеров российского управленческого мастерства — это переброска промышленности из зоны возможной оккупации в начале Великой Отечественной войны на восток, вглубь страны. Это же круто — крыши у завода нет, а снаряды для победы производят. Именно в таком режиме и надо строить Руян-город.

Дата добавления: 2015-08-21