Дюн-Хор 8 страница

– Они меня не на Печоре ограбить пытались, – сказал ведун. – Мальчишка был, в протоку заманили, в сторону от глаз посторонних.

– Оттого и тороплюсь, – кивнул бей. – Покамест снег следы не завалил. Прощай, путник Олег. Коли без меча в земли вогульские придешь – другом меня считай…

Разумеется, опытный воин слово свое сдержал и увел половину гарнизона еще до восхода, пока город спал в залитых желтым лунным светом сумерках. Именно их следы – широкая полоса взрыхленного снега с редкими коричневыми конскими катышами – уходили на север. Олег, спустившись по дороге к реке, потянул правый повод, отворачивая к теплым странам. Не спеша проехал мимо проруби, встретившись с немигающим взглядом коленопреклоненного Леминийи. Вот он, истинный памятник человеческой злобы и жадности – ждет весны под прозрачной сверкающей коркой.

– Ты сам этого хотел, – негромко сказал душегубу Олег и пустил коней в рысь.

Снова потянулись назад поросшие статными соснами берега. Лишь изредка череду стройных стволов прерывала полоска березняка или несколько плакучих ив с длинными изящными ветвями. И все-таки мир изменился. То и дело неподалеку от берега поднимались кучки лапника над прорубями, там и сям виднелись санные колеи, частью уже давно занесенные и почти сравнявшиеся со снежным настом, частью совсем свежие, с еще не успевшими обвалиться краями.

Жилья ведун не видел – да это и не удивительно. Ведь река – это дорога не только для купцов и мирных охотников. Река – это еще и путь двуногих хищников, разбойничьих шаек, ищущих славы и добычи молодых ушкуйников, гордых своим величием ратей. А потому любой рыбак предпочтет вырыть возле дома глубокий колодец для воды, да каждый день полторы версты ходить до реки и спрятанной в кустах лодки – но только не выставлять свой дом на всеобщее обозрение.

Именно из-за нахоженности здешней реки Середин на этот раз заночевал не у берега, а саженях в ста от него, на прогалине за густыми елями. Подкрепил силы рыхлым жирным лещом, насыпал коням полной мерой ячменя, отоспался, а поутру двинулся дальше, пробивая поверх санного пути новую тропу.

Чем дальше от северных рубежей, тем смелее становилось местное население. К вечеру второго дня ведун начал встречать на берегу широкие прогалины – то ли поля, то ли луга, под снегом не разберешь. На одной из таких полян Олег заметил даже присыпанный снегом, высокий, сметанный пирамидой стог. Видать, у кого-то из местных земледельцев с припасами на зиму получился избыток, и он оставил сено до весны, когда скотина успеет подъесть то, что собрано на подворье, освободив на сеновале место.

На третий день начали попадаться и крестьянские дворы – солидные дома с поднятым на высоту метров семи и украшенным петушиным хохолком или лошадиной головой комлем. Поставленная от скотины ограда в три жерди охватывала больше земли, чем занимало все городище бея Бехчека, включая склоны холма и прорубь на реке, однако было понятно, что от татей она защитить не могла. А значит, поблизости стояла прочная крепость, за стенами которой мирный человек мог отсидеться во время набега и гарнизон которой нагнал бы и вырубил полностью любую банду, рискнувшую потревожить здешнего труженика.

И вскоре ведун ее увидел.

Город начинался с причалов. Их под высокими бревенчатыми стенами стояло не менее полусотни. Над причалами, подпертые могучими дубовыми клиньями и прикрытые от непогоды парусиной, дожидались спокойной воды десятка полтора крутобортых ладей. Видать, не угадали купцы с погодой, не успели уйти в теплые края до первых крепких заморозков. Теперь им оставалось только ждать и молить богов о ранней весне. А также о том, чтобы правитель неизвестного Середину вогульского ханства не поссорился с кем-то из сильных соседей и крепость не обложили осадой. Возьмут город вороги или нет – никогда точно не поймешь, а вот то, что все вокруг пожгут и разорят нещадно – так иначе и не бывает.

По всей видимости, это и была Курья. В отличие от Скаляпа, здесь над городскими стенами с интервалом метров в двести возвышались башни, причем на угловых даже дежурили караульные. У ворот стояла стража в полдесятка воинов – точнее, сидела у ворот и во что-то играла. Судя по трясущимся движениям рук – в кости. Подробнее Олег разглядеть не мог: в Курью он решил не заходить. Солнце еще высоко, километров сорок до темноты пройти можно. Опять же, мытное за вход плати, доказывай, что торговать не станешь, воеводе местному рассказывай, чего по дороге усмотрел… Уж проще в лесу заночевать.

На берег Середин поднялся выше стен – там, где за причалами выступали из речного льда толстые, с локоть, деревянные рельсы, обильно смазанные салом. Рельсов было четыре, они попарно смотрели друг на друга буквами “V” и строго по прямой уходили вдаль, под покачивающиеся на ветру макушки сосен. Рядом с рельсами шла утоптанная, хорошо раскатанная дорога, слегка присыпанная колосками пшеницы, стебельками сена и, естественно, мерзлым навозом, неизбежным, как сажа в дизельном автомобиле.

– Стой, бродяга! – раздался громкий крик, заглушенный надвигающимся дробным топотом.

Олег потянул правый повод, поворачивая гнедую мордой к неожиданному врагу, и на всякий случай скинул теплые, но слишком грубые заячьи рукавицы. Противников было пятеро. Первым скакал молодой вогул в длинном, подбитом куницей плаще поверх мехового же кафтана, в пушистой лисьей шапке. Следом спешили четверо копейщиков с рогатинами, без шлемов, но в куяках–куртках с нашитыми спереди железными пластинами.

– Кто такой, куда путь держишь?! – В нескольких шагах вогул придержал коня, и тот яростно застучал копытами на месте, выпустив, словно Змей Горыныч, из ноздрей клубы белого пара.

Середин, не торопясь отвечать, степенно расстегнул лежащую на холке переметную суму с мелкими припасами, достал грамоту, поднял перед собой:

– Знакома ли тебе эта печать, воин?

– Какая еще печать?

– У меня письмо к хану Ильтишу от мудрого бея Бехчека.

– От мудрого Бехчека? – Вогул презрительно фыркнул. – Так бы и сказывал: мол, вестником скачешь. Охота мне печати всякие помнить! Поехали отсель, ребята.

Городской дозор, развернувшись, умчался к воротам, а ведун, аккуратно спрятав грамоту обратно, двинулся дальше.

Дорога вдоль волока оказалась ровная и прямая, как автострада, – Олег обратил внимание, что местные жители не поленились срыть края двух попавшихся на дороге холмов и частично повыкрошили скалы. Зато и дорога стелилась под копыта легко, так что сорокакилометровый переход лошади преодолели всего за пару часов и вышли к еще одной рубленой крепости. Здесь на одинокого путника внимания никто не обратил. Середин спокойно проехал под стенами, спустился на лед и размашистым шагом поскакал вниз по реке, уносящей свои воды к далекому Каспийскому морю.

В этих землях крестьянские подворья попадались уже каждые две-три версты. Народ особо не таился, жилья потерять не опасался – потому и окна в срубах делались большие, светлые, затягивались не промасленной тряпицей или выскобленным бычьим пузырем, а заставлялись переливчатыми слюдяными пластинами, украшались резными наличниками, и даже ставни делались узорчатыми, а не просто сбивались из толстых досок. Возле домов стояли высокие стога, прикрытые сверху лошадиными шкурами, причем снятыми так, что голова сохраняла форму и внимательно смотрела сверху вниз на проезжих путников. Кое у каких домов рядом с воротами стояли идолы – но далеко не у всех.

Наверное, в любом из этих домов за пару мелких монет с радостью приютили бы усталого путника, напоили бы, накормили, спать уложили, да и с собой припасов насыпали – но за время долгого перехода Середин привык к одиночеству, стал нелюдимым и уже в который раз предпочел свернуть с наезженной реки в густой ельник, развел костер, подвесил над ним котелок со снегом, нарубил немного лапника, кинул сверху шкуру, прилег, любуясь играющими над толстым хворостом языками огня.

Здесь, под защитой лесных игольчатых красавиц, ветер не ощущался совершенно, можно было спокойно скинуть шапку, свернуть налатник вместо подушки, подставить лицо лучащемуся теплу. Ведун закрыл глаза, но багряные отблески все равно плясали на веках, словно стучались в самые потаенные уголки сознания. Свет и тепло…

Олег вспомнил пройденный больше полумесяца назад обряд посвящения, вздохнул. Интересно, что это было? Местная магия окутанного аурой древности Дюн-Хора – или истинное знание, необъятное, как сама Вселенная? Способны ли заклинания и обряды оставшихся за сотни верст хранителей действовать здесь так же уверенно, как на далеком пустынном севере?

Ведун тряхнул головой, поднялся, открыл переметную суму, достал мешочек со смесью перца и соли, обошел стоянку, заключая себя и хрустящих ячменем лошадей в защитный круг, несколько щепотей кинул в котел, добавил туда же снега взамен вытопившегося, развернул тряпицу с крупно порубленной тушей белорыбицы, опустил пару кусков в котел. Копченая рыба вкусна, но иногда хочется поесть горячего. Особенно зимой.

Вернул приправу в сумку. Рука нащупала тяжелую и обжигающе холодную серебряную пайцзу. Олег достал ее, взвесил – гривны три, не меньше. Этаким амулетом и в лоб заехать можно, коли противник на заклинание не отреагирует. Олег пошарил еще, достал свиток с наговорными словами, развернул. Интересно, будет действовать?

Неужели несколько произнесенных слов смогут превратить его из человека в земляное чудовище? Это ведь не девок привораживать, глаза отводить или тень свою от тела отрывать – это действительное превращение случиться должно…

Ведун вернулся на шкуру, задумчиво крутя в руках серебряного человечка с распахнутыми за спиной крыльями. Но тут в котле закипела вода, и Олег отложил пайцзу в сторону. Слегка разгреб дрова, уменьшая огонь, потыкал ножом в мороженые куски, пропуская кипяток внутрь, потом ложкой черпнул пока еще просто кипяченой воды, попил. Подкинул немного снега, чтобы бурлящий бульон не выплеснулся наружу. Когда котелок закипел снова – снял набежавшую пену. Опять попил, пока бульон не сделался слишком густым, превратившись из питья в еду.

Наверное, в далеком двадцать первом веке такой бы запивкой Середин побрезговал, но простая жизнь делает человека куда более прагматичным. Меду, чтобы сыта развести, у него с собой не имелось, китайская травка, как называли тут чай, была у купцов слишком дорога, да и привозилась довольно редко. Про кофе вообще никто не слыхивал. А потому выбирать напитки приходилось между жиденьким бульоном и простым кипятком. Олегу больше нравилось первое.

Наконец рыба сварилась, он снял котелок с пламени, и когда тот немного поостыл, утонув в снегу до самой земли, ведун вычерпал бульон, с удовольствием заел его рыбой. И сразу почувствовал, как слипаются от блаженной сытости глаза. Олег завернулся в медвежью шкуру, подсунул налатник под голову и благополучно заснул.

Разбудило ведуна возмущенное тявканье. Он зевнул, приподнял край шкуры, посмотрел по сторонам. Так и есть – у заговоренной черты, бегая вперед и назад, шипел и гавкал лохматый длинношерстный медвежий гном – росомаха. Ростом не больше средней собаки, эта рыже-черная короткоухая тварь по наглости превосходила всех волков, медведей и лосей вместе взятых. Имея повадки заправского рэкетира, беспримерное нахальство и хороший нюх, длиннохвостая шпана считала, что ей все должны по жизни, и не боялась никого – ни людей, ни хищников. Появившись на любой стоянке, она тут же лезла в котелки, выгрызала в поисках съестного сумки, норовила куснуть путника, если сваренный кусок мяса он клал себе в рот, а не бросал ей. Вот и сейчас она дико орала, требуя прохода к котлу с остатками рыбы.

– Заткнись, воротник сделаю, – зевнул ведун. – Драная у тебя шкура, конечно, как у ошпаренной собаки, но по лесу ездить сойдет.

– Г-гав! – подпрыгнула на месте росомаха, не понимая, почему ее не приглашают к столу, раз уж заметили.

– Или хвост отрежу и к сабле на эфес приделаю, – пообещал Олег, откидывая шкуру. На еще тлеющие с вечера угольки он бросил полоски бересты, поверх них – тощий хворост, который прижал более крупными сучьями, подул. Огонь с готовностью полыхнул, затрещал, разрастаясь в жаркое пламя. Середин добавил в котелок с замерзшими за ночь остатками рыбы еще снега, подвесил над костром, начал сворачивать лагерь. Взгляд упал на серебряную крестообразную пайцзу. Ведун наклонился, взял ее в руки…

– Ну что, арийцы, попробуем, каково вашим заклятьям в современном мире?

Олег решительно прижал пайцзу ко лбу, другой рукой попытался развернуть бересту с колдовскими словами. Однако упругий лист скручивался, удержать его пальцами одной руки не получалось. Тогда ведун лег на лапник на спину, положил крылатого человечка себе на лоб, а лист развернул двумя руками. Начал произносить заклинание, громко проговаривая букву за буквой:

– Ра амарна нотанохэ, кушаниба ханнуасас богазхем миру, ра пери каган нор висмем. Михерривев имтепхо химеун мару неврида. Аис, нибиру, Кром!

Пахнуло гнилью, прошлогодней листвой, долго мокшей под осенними дождями. Утренний свет показался серым, а деревья – и вовсе черными. Слева затрещало нечто большое и грозное, спину пронзили тысячи игл.

“Надо! ” – прозвучало в пустой голове. Но не словом, а желанием, призывом, которому невозможно противиться, и это порождало в глубинах души неутолимую ненависть.

Время покоя ушло, пора вставать. Пора идти.

“Убил бы, убил за все это! ” Кого и за что убивать – не важно. Важно прийти и уничтожить. Онотам, там он сможет утолить жажду крови, обрести покой, вернуться…

В лицо ударило холодом, по телу словно прошла изнутри волна газировки, оставляя за собой щекотно-холодное ощущение, в голове взорвался огненный шар.

Олег стоял на самом краю очерченного с вечера круга, тяжело дыша и глядя в лес. Росомаха куда-то сгинула, словно ее сдуло порывом ветра – только следы различались по прямой в сторону реки. Пайцза… Пайцза лежала у ног. Наверное, свалилась, когда он, поднявшись, пошел на зов. А вместе с крылатым человечком упали и наведенные на разум чары. Ведун оглянулся на костер – от ложа из лапника к его ногам тянулись огромные, в полметра длиной и ступню шириной, следы. Следы, в которых он мог без труда уместиться обеими ногами и поставить рядом еще двух человек.

– Ква… – только и смог сказать ведун.

Над огнем вспенился котелок, белые потеки заструились вниз, зашипел огонь. Подчерпнув горсть снега, Середин бросился к костру, кинул белые хлопья в котел, прихватил за ручку, поставил на холод рядом со старым местом. Потом вернулся и присел рядом с одним из следов.

Просто овал, вшлепнутый в наст – никаких признаков пальцев, пяток, подъема свода стопы. Ведун невольно покосился на свои валенки – похоже, однако, но по размеру все одно не подходят.

–Ладно, – вздохнул Олег, зачерпывая чистый снег рядом со следом и старательно протирая им лицо. – Будем считать, эксперимент прошел удачно. Значит, меня потянуло туда…

Он еще раз прошагал до границы круга, остановился, глядя в плотно растущий там осинник, развел руками:

– Извини, хозяин, не продраться мне лесом. По реке пока поеду. А там посмотрим.

* * *

К Чердыню ведун выехал утром четвертого дня. Множество санных и – что на Руси редкость – пеших следов еще накануне подсказали ему, что столица ханства рядом. А потому Олег сделал привал пораньше – дабы не явиться в незнакомое селение в сумерках, не зная, где искать постой и как напроситься “на прием” к хану.

Новый день выдался солнечным – унылая хмарь над головой наконец-то разошлась, открыв глубокое голубое небо с величаво уползающими навстречу солнцу крупными белыми облаками. И ясный день показался ведуну хорошей приметой – словно великий Сварог послал в помощь своему внуку ясноликого бога Хорса.

Лес по берегам расползся далеко в стороны, оставив в память о себе только скромные березовые рощицы и заиндевевшие осинники по низинам. Домов на берегах видно не было, но зато частенько встречалось сено – как высокие стога, сметанные еще осенью, так и небольшие копешки, собранные совсем недавно и еще не занесенные снегом.

Город стоял на левом берегу – обнесенный рвом, за которым вздымался земляной вал, а уж на валу на высоту доброго десятка метров возносилась бревенчатая рубленая стена. По верху укрепления шли зубцы в два ствола, легкий, крытый дранкой навес, солидные четырехстенные башни. Но главным было не это. Возле города, прижавшись к самым стенам, раскинулся воинский ла- герь кочевников: десятки войлочных и крытых шкурами юрт; высоко поднятые бунчуки с укрепленными на них лентами, конскими и звериными хвостами, тряпичными кисточками; привязанные к кольям, оседланные лошади; блеянье баранов, костры на улице, дымки над шатрами, запах жареного мяса, пота, мокрой шерсти…

В первый момент Олег подумал, что степняки обложили город осадой – однако ворота города были открыты нараспашку, юрты бесстрашно разместились на расстоянии выстрела из лука, над селением не поднималось никаких дымов, доказывающих, что он недавно взят. Да и стены следов разрушения не носили. На правом берегу плотной массой двигался к реке табун. Но не на водопой – лошади окружили один из стоящих там стогов, принялись, расталкивая друг друга, раздергивать сено. Пастухов виднелось всего двое, практически безоружных – разве что щит у седла да сабля на поясе. В походе степняки другие – так они себя ведут только дома.

– Интересное зрелище… – пожал плечами ведун. – И давно, интересно, вогулы начали кочевать по лесам?

Ровного снега здесь не было нигде, все вокруг покрывали бесчисленные следы копыт, берег оказался разрыт до самой глины, а потому гнедая поднялась на него без труда, вытянув за собой и чалого. Олег не торопясь поехал вдоль крайних шатров, оглядываясь по сторонам. Вскоре он заметил в глубине лагеря высокую каменную бабу, спешился и, ведя коней в поводу, направился к ней.

Смотрящий вниз по реке идол мало отличался от тех, что символизировали врата жизни перед Дюн-Хором. Тот же камень, почти черный наверху и серый от свежих соскребов на высоте человеческого роста. Правда, здесь перед богиней стояла бронзовая жаровня, пусть и без углей, торчал из снега пучок камыша со слипшимися кисточками, белели два черепа на низких колышках. Не человеческих – лошадиный и бараний, с витыми рожками.

На глазах у ведуна два воина в коротких меховых куртках и черных шерстяных шароварах, заправленных в низкие сапожки, выволокли из юрты возмущенно блеющего барана, подтащили к каменной бабе, не обращая внимания на гостя, опрокинули несчастную скотинку набок. Один из вогулов выдернул из сапога широкий засапожник, несколькими сноровистыми движениями вспорол барану горло. Второй так же быстро вытащил из-за пазухи деревянную чашу, подставил под хлынувшую темную струю. Первый убрал оружие, достал медную пиалку, дождался, пока товарищ наполнит свою емкость, подставил ее под влажно парящую струйку.

Воин с деревянной чашей выпил кровь, потом отошел к бабе, поклонился, стряхнул последние капли ей под ноги. Торопливо вернулся к барану, явно надеясь получить еще немного напитка. Другой повторил его действия почти в точности. Когда кровь перестала течь, вогулы старательно протерли чашки снегом, спрятали их за пазуху, деловито отрезали барану голову, принялись стягивать чулком, от шеи к хвосту, шкуру. Видимо, из нее собирались сделать бурдюк.

Поняв, что обычным стоянием над душой обратить на себя внимания не удастся, ведун подвинулся ближе:

– Здоровья вам, добрые люди.

– Зачем нам здоровье? – хмыкнул один из воинов и кивнул на полуразделанную тушу. – Валух, вон, тоже здоровым был. И сильно ему это помогло? Ты бы нам удачи пожелал, мил человек.

– Удача будет с вами до конца нынешнего лета, – пообещал Середин. – А не подскажете, где мне найти великого хана Ильтишу?

– В шатре у себя хан, – ткнул окровавленным ножом вправо, за укрытую кошмой юрту, воин, – после охоты отдыхает.

– Спасибо на добром слове…

Олег двинулся в указанном направлении, обогнул кошму и сразу понял, что попал туда, куда надо. Перед ним стоял шатер – не обычная кочевая юрта, а самый настоящий шатер. Острый верх крепился к выпирающему метров на пять шесту, от которого расходились красно-сине-зеленые парусиновые полотнища. Скорее всего, они лежали на каких-то веревках: сама по себе парусина под таким напором не порваться не могла – особенно после хорошего снегопада, когда на шатер могло навалиться тонны две-три пушистых невесомых хлопьев. А еще скорее – нарядные полотнища клались поверх мягкой шерстяной кошмы. Самую макушку и несколько углов, от которых отходили растяжки, украшали кисточки из лисьих и песцовых хвостов, а вертикальные стены отливали драгоценной атласной тканью. И опять Середин был уверен, что под красивой тряпкой скрывается практичный войлок или теплые звериные шкуры. У входа, на двух врытых остриями вверх копьях был сделан навес из прочного, выкрашенного в синий цвет, холста, под которым лежал узорчатый красно-синий ковер.

– Черникой, небось, ткань красили, – покачал головой ведун. – Странные все-таки нынче времена. Драгоценного соболя или песца на подбивку пускают, а грубое сукно выставляют напоказ. Ковры кидают на землю, а атласом кичатся, словно жемчугом.

Как ни странно, но никакого караула перед ханским шатром не стояло. Олег подумал, потом отошел к чалому, развязал один из вьюков, достал купленные еще в Новгороде сафьяновые сапоги, скинул валенки, натянул парадную обувку поверх плотно намотанных портянок. Потом отпустил лошадям подпруги и бросил поводья на привязь – поперечное бревно, привязанное к двум прочно вкопанным кольям. И уже после этого решительно шагнул под навес.

Внутри стоял спертый кисло-сладкий дух, словно в казарме ранним утром. В центре шатра, возле самого опорного столба, горел костер, над которым висел кипящий бронзовый котелок. Однако на него никто не обращал внимания – никто из трех десятков мужчин, сидевших за столом, если можно так назвать расстеленную прямо на полу ткань, на которой были выставлены блюда с мясом и рыбой, миски с курагой, изюмом, черносливом, инжиром, халвой, пастилой и прочими сластями. Большинство присутствующих были с короткими бородками, в стеганых халатах, но многие и в душегрейках, а то и в обычных шубах. Во главе пира восседал мужчина лет тридцати, стриженный “под горшок”; на выпирающем вперед подбородке чернела короткая бородка, шириной чуть больше рта, с которой аккуратно соединялись узкие ухоженные усы. Брови густые, нос острый, глаза в полумраке казались черными. На плечах лежал длиннополый, стеганный крупной клеткой халат, обшитый сверху золотистым атласом.

– Долгих тебе лет, великий хан Ильтишу, – поклонился ведун. – И да будет твоя земля богатейшей из всех ближайших земель.

– А почему только ближайших? – удивленно приподнял бровь здешний правитель.

– Потому, что я русский, хан, – пожал плечами Середин, – и всегда желаю себе чуточку больше, чем остальным.

– Желать – это одно, а получить – совсем другое, – усмехнулся хан, и все присутствующие тут же довольным хохотом подхватили остроту. – Однако же откуда столь странный гость в моем доме? Урус, живой, да еще с мечом, а не с петлей на шее?

– У меня письмо к хану Ильтишу от мудрого бея Бехчека.

– Да ты что?! – восхищенно хлопнул себя руками по коленям Ильтишу. – Старый сыч ухитрился откопать в своей берлоге настоящего уруса? И даже прислал мне с ним грамоту? Я всегда говорил, что один дикий Бехчек стоит трех бухарских мудрецов! Ну же, давай ее, урус. Я не поверю, пока не увижу его корявую писанину!

Олег подошел ближе, протянул запечатанный воском свиток. Одновременно от стены шатра какой-то мальчишка метнулся к костру, запалил в ней широкую лучину и, прикрывая ее ладонью, кинулся к правителю, поднял огонь у него над плечом. Хан, поддев нить ногтем, порвал ее без особого труда, развернул грубую бумагу, начал читать, шевеля губами. Насмешливо хмыкнул и, переведя взгляд на ведуна, опустил грамоту:

– Ужели ты, урус, един с четырьмя татями управился?! От не поверю!

– Они тоже не поверили, – широко улыбнулся Олег. – Потому удирать и не стали.

– И ты разом всех четверых посек?

– Нет, только троих, – честно признался Середин.

– Стало быть, один все-таки убег?

– Нет, одного я привез живым.

– Ай, молодец, урус! – хлопнул в ладоши хан, наклонился вперед, подобрал со стола золотую пиалу, выпрямился, удивленно поднял брови: – Почто гость мой без угощения стоит?! Ну, кто тут?!

Опять у стены послышался шорох, и перед ведуном словно из ничего появилась медная чаша, полная чего-то, похожего на молоко.

– Будь здоров долгие годы, великий хан Ильтишу, – вежливо приподнял свой бокал Олег. – Пусть будут здоровы твои дети, а сыновья вырастут в могучих воинов!

– Хорошо, – одобрительно кивнул хан и пригубил свою пиалу. Середин же выпил разом все и торжественно перевернул чашу, показывая, что в ней не осталось ни капли. Напиток напоминал по вкусу обычный кефир, разве был чуть покислее и еле заметно горчил. Моментально сбоку появился полуголый мальчишка, наполнил бокал снова.

– Пусть удача идет с тобой рядом, великий хан Ильтишу, – произнес новый тост ведун, – пусть сундуки твои будут полны, кошели тяжелы, а кони легки и быстроноги.

– Ага-а. – Правитель довольно улыбнулся, чуть приподнял правую бровь – и слуга моментально наполнил опорожненную Олегом чашу снова.

– Да пребудет с тобой мудрость совы, быстрота оленя и храбрость медведицы, о великий хан, – продолжил Олег, – пусть твоя воинская доблесть затмит доблесть всех твоих предков и потомков!

– Да, – кивнул Ильтишу, и чаша вновь потяжелела от кефира.

– И пусть милость почаще посещает твое сердце, великий хан! – взмолился Середин.

– Ай, урус! – радостно расхохотался правитель. – Иди сюда, садись рядом…

Он пальцами помахал на своих гостей слева, и те послушно раздвинулись, освобождая место. Ведун сел к столу, сложив ноги по-турецки и поставив чашу перед собой.

– Ай, ловок урус, хитер урус. – Хан наклонился над стоящим перед ним подносом с крупными кусками мяса, выбрал поувесистее, схватил всей пятерней, протянул ведуну: – Вот, этого поешь.

Олег благодарно кивнул, взял мясо и тут же вонзил в него зубы. Угощение из рук правителя – всегда высокая честь. Нравится не нравится – а жри и улыбайся, коли неприятностей не хочешь.

– Так откуда принесло тебя к моему северному бею, урус? – поинтересовался хан, вытирая руку о халат.

– Да вот, великий Ильтишу, – пожал плечами ведун. – Захотелось мне посмотреть, какова жизнь на Печоре, на севере. Сел на коня, да и поехал.

– Ну и как, увидел?

– Увидел.

– И как на Печоре?

– Снег там, и холодно.

– А дальше?

– Много снега и сильно холодно.

– А еще дальше?

– Еще больше снега и еще холоднее.

– А дальше?

– А дальше мне это надоело, и я назад повернул!

– А чего ты еще увидеть хотел?! – опять развеселился правитель. – Что ж там, окромя снега и холода, быть может?

– Вет енто я пошмотреть и х-хотел… – Олег с удивлением обнаружил, что язык у него еле ворочается, а в голове поднимается странный шум. Похоже, вогульский кефирчик имел в себе неплохой градус. Ведун торопливо дожевал выделенное хозяином мясо и потянул руку к рыбе: закусывать надо, пока не поздно.

– Сколько же ты на эти снега любовался?

– Мес-сяц… без малого…

Ответ гостя вызвал новый взрыв хохота у хозяина и его гостей.

– Буде опять любопытство взыграет, – слегка наклонился к нему Ильтишу. – Ты проще спроси – я тебе и так все скажу…

И все снова загоготали.

– Щ-що ж не спросить, – пожал плечами Середин, – спрошу. А скажи мне… великий хан…

Закончить вопроса он не успел, поскольку правитель внезапно вскочил и снова хлопнул в ладоши:

– Хватит снеди на утро! Волки!

– Волки, волки… – поднимаясь, забормотали гости. – Пора, волки.

– С нами поскачешь, урус? – вопросительно повернул голову к гостю хан.

– Куда? – встрепенулся Олег, тряхнул головой, пытаясь разогнать хмельной дурман.

– Жалуются пастухи на Покче: волки донимают. Трех кобыл зарезали, баранов треплют. Две стаи окрест кружат. Истребить надобно.

– На охоту, что ли? – пожал плечами ведун. – Отчего не поехать, поеду. А откуда здесь, кстати, столько табунов? Разве они не в степи быть должны?

– Стадам в степи летом место. – Хан присел, налил себе еще “кефира”, опрокинул пиалу в рот. – А зимой надобно там стоять, где припасы имеются. Тут летом траву никто не топчет, ее невольники косят и в скирды собирают. Наместник сидит в городе, догляд за добром ведет. Опасаться нечего. Весной, как степь зазеленеет, назад уйдем, на кочевья. Ты ешь, урус, ты гость… – схватил хан своей сальной пятерней еще кусок мяса, передал ведуну. – Кумыс пей… – налил из глиняного кувшина рукой в пиалу себе и гостю. – Коня тебе подвести?

– Кобылка у меня резвая у шатра. – Середин, вспомнив надежное средство от сонливости, хорошенько растер уши обеими руками. – А вот куда заводного с вьюками девать?

– Ничто… – Хан опорожнил пиалу, отер рукавом губы, пальцы вытер о подол халата. – Ничто, слуги приглядят. Пойдем.

– Угу. – Олег торопливо выпил и, на ходу запихивая в рот сочный, горячий кусок, пошел вслед за правителем.

В голове шумело, живот приятно согревала легкая тяжесть, знакомство с местным правителем удалось – так отчего и на охоту не прокатиться?

На улице уже гомонил воинский отряд. Копий, доспехов, шлемов не имелось ни у кого, но щит и меч, а то и кривая урбуганская сабля висели у каждого, а потому собравшаяся погонять дикого зверя полусотня все равно представляла собой грозную силу.

Дата добавления: 2015-08-21