Каmyish Is sеrебrа

(non-extended remix)

Zoloto volos rassyiplet v mak
Stai ptitz dojdutsya pereleta
Poutru Oranjevyi durak
Vyidet progulyatsya na bolota

Los’ emy prityanet serebro,
Dojdevoi vodyi nal”et lisitza
Tolko on ne skajet nichego
Im v otvet – zato on im prisnitsya

Bydet tam oranjevyi medved’
Dokychat’ zaichatam pirojkami
Ot obidy do utra revet’
Topat’ barhatistymi nogami,

Bydet stranen i pechalen son
Dyraka – na protvine chugunnom
Budet v nem sojjen Napoleon
Lish’ za to, chto okazalsya umnyim

THERE ARE NO CITIES MORE

Утро. Маша. Сон. Про город. В нем ничего нет. Окно. Небо. Синий вверху. Пустота вокруг. Где Павел? Я спала одна. Это так редко. Так сладко. Хорошо не верить в города. Море. Волны. То, что дало вторую жизнь.

Маша Никодимова просыпается в десять утра. Она не спешит вставать. Не спешит, потому что ее ждет город. Город, которого нет.

Маша походит к окну. Она смотрит в небо. В небе, когда в нем ничего нет, содержится небо. Там, где движения больше всего – на уровне цокольных этажей – ничего нет.

Утро. Маша. Нежность. Теплая постель. Простыни, пахнущие ее телом. Цветы со своим понятным пчелам нектаром. Земля с привкусом первозданного тепла. Вечная мать. Вечная печаль. Вечный приют всем, who want to live forever

Нет машин и людей, нет задач и направлений, нет даже кошек и собак – потому первые – это не существующие, а вторые – неисполненные...

Все, некогда поставленное на службу человеку, включая животный мир, медленно перестает быть собой, не принося пользы человеку.

Утро. Маша. Город. Люди – роботы. Люди – винтики. Люди – которые радуются, когда им разрешат. Ненасытные варвары. Она сильнее. Они сильнее. Она смеется, когда сама хочет этого. Они из другого мира. Они переполнены любовью. Они окутают ею всех, кого полюбят.

Маша подходит к зеркалу и вглядывается в свое отражение. Голова, лицо, волосы и плечи, руки и грудь, соски и живот, треугольник, колени и стопы. В зеркале нет Маши. Себя она не видит никогда. Она – это некое присутствие по ту сторону глаз. Но она точно знает, что почти проснулась.

paused
@

WHERE ARE THEY FROM?

Сны. Среди массы отвечающих на этот вопрос теорий запутавшаяся в них Маша синтезировала новую, легко доступную практической проверке – из кровати. Не как Мартин Иден Маша превратилась из транслятора своих сновидений сначала в их пассивного зрителя, а после – в активного участника. И это было воистину волшебно - потому что рассказы превратились в сны и, помимо Машиной воли, втянули ее в свое действо.

Что происходит в Маше ночью?

Сначала она пережила во снах все то, что писала, потом – все то, что собиралась написать, потом – то, что писать никогда бы не рискнула, а затем стала участником того, что в состоянии бодрствования просто не пришло бы в ее голову а сны с этого момента стали управляемы.

Когда Маша касалась улиц.

«Ты кто?» - спрашивала глазами Маша у прохожих в те дни, когда она каким-то чудом оказывалась на улицах. Прохожие ничего не понимали в ее вопросах. И Маша возвращалась домой.

Сон.

Однажды Машин друг, заехавший к ней по дороге на море, уговорил ее поехать с ним. Море так понравилось Маше, что, когда другу пришла пора уезжать, она осталась. Хотя у нее уже не было ни еды ни денег.

Павел.

Ей бы не пришло в голову, что она будет ТАК ЕГО ЛЮБИТЬ

play
@

THERE ARE NO CITIES MORE.
- продолжение -

Звонят в дверь.

Павел обычно приходит к часу. Они ложатся в постель. Когда любовь заставляет их сделать все, что ей в этот день угодно, они понимают, что теперь готовы выйти в город. Тот, которого нет. Цепкие и жадные пальцы этого многоголового существа безвластны над ними, бредущими по нему в пустотном тумане.

Улицы и транспорт. Невнятные деревья и колеблющиеся от непосильных судеб городские фигуры, сияющий синей бесконечностью купол неба и жадные лица за окнами вибрирующих авто – все плывет как случайный, навеянный творцу ароматическим шлейфом выхлопных газов сон.

Маша и Павел идут в парк.

Потом продавец билетов смотрит сквозь них, силясь понять, откуда появляется звук. Это просьба продать билеты. Два сине-зеленых квадратика – это сами билеты. Очень скоро продавец начинает предчувствовать чтобы захлестнуть и остаться чтобы долго мучить. Но потом он забывает потом он засыпает так и не открыв своей природы.

Маша и Павел входят в кинотеатр,

чтобы, вглядываясь на мелькающие перед ними на экране знакомые силуэты города, еще раз убедиться в том, что его нет. Ведь все закончится, когда пленка будет остановлена.

ПАВЕЛ НА ЗАДВОРКАХ.
FREE OF STREETS PAVEL’

Рожденный вселенной и внутри вселенной, Павел и ОНА – одно и то же.

Павел приходит к Маше, пользуясь задними дворами и безлюдными улочками. Разумеется, пешком. То, что он испытывает по отношению к девушке Маше, сам он лучше всего характеризует, как пиковый сон.

Маша и ОНА – тоже - одно и то же.

Т.е. вряд ли ему когда-либо было лучше.

Маша и Павел – еще нет.

Во всяком случае, размышляя о своей неизбежной для существа, облеченного в человеческую форму, смерти и о бытии Того, Кого Называют, Павел лишь вновь и вновь ощущает на губах вкус Машиных поцелуев. Все то, о чем думает Павел – вопрос, в действительности все еще не разрешенный его, Павла, персональным временем, т.е. все тем же сном. И он это знает.

Непрекращающиеся попытки соединиться шаг за шагом производят медленное прорастание их друг в друга. Вплоть до одних и тех же движений, чувств, одновременно приходящих в голову одинаковых мыслей.

Темнеет. Из-за деревьев медленно выползает любопытный туман. Он тоже влюблен – в собственную неуязвимость и детское любопытство. Он похож на ребенка, ищущего, кого бы ему сегодня напугать.

Где оканчивается мир и начинается Павел? Где оканчивается Павел и начинается туман?

Единство двух людей им еще не подарено. Но это – лишь вопрос времени, усилий и терпения.

Павел идет сквозь туман, боковым зрением фиксируя силуэты деревьев. Он неожиданно понимает, что люди, говорящие, будто нечто сотворено природой, лгут. Природа, сама являясь совокупностью сотворенных существ, не творит. Она лишь непрерывно повторяет усилия уже сотворившей ее некогда силы. И силы бесстрастной. Т.к., если на него, на Павла, сейчас свалится стена дома

Но Павел любит эту силу. Потому что иной силы в этом мире нет. А мир – это и есть и Павел и Маша эта сила.

Все дело в покосившемся строении, думает Павел. Не было бы его, не было бы и этой мысли. Вот показывается Машин дом. На дорогу перед Машиным подъездом выбегает кот и неподвижно замирает перед Павлом, напряженно вглядываясь в туман.

КОТЫ И СПАНИЕЛИ
CATS AGAINST THE DOGS
Это не первый кот, за которым наблюдает Павел. И не первый кот, наблюдающий за туманом.
Коты бывают самодостаточные и нет. Наверное, это одна из основных кошачьих градаций. От большинства людей коты отличаются внешним видом и тем, что не умею лгать самим себе.

Человеку же – сколько угодно.

Большеголовые коты-бандиты с оборванными ушами презрительно не отзываются на подобострастное человеческое «кис-кис». Таким образом, попытка людей утвердиться хотя бы во власти над котом с треском проваливается на глазах у десятков прохожих, обращаясь в полный позор. Для большинства людей такой кот – приговор, т.к. он их не боится и перед ними ради консервированной рыбы не стелится. Этих котов Павел признает, хотя и не уважает – т.к. если откуда и приходят реализованные уличные гопники – то именно от таких. И уходят туда же.

Кошечки-славянки, премило жмурящиеся и распространяющие свою милость в энергетическом радиусе нескольких метров, Павла не интересуют. Он не кот.

Ласковые домашние коты, готовые облизать хозяина с ног до головы без позорного подхалимажа Павлу нравятся. Они гуляют на улице и в квартиры заходят поесть и подрыхнуть ночью в хозяйских ногах, всю ночь мешая этим ногам спать.

Породистые истощенные нарциссизмом коты категории «а ля - вы еще нас не видели – а мы - сибирское чудо», так же, как и зацелованные хозяйками спаниели, вызывают у Павла недоумение и тошноту.

Наглые уличные кошки-рожалки, чья беременность, похоже, не прерывается ни на секунду, Павлу тоже не слишком милы.

Коты часто смотрят поверх своих хозяев с расширенными, словно от ужаса, глазами. Неискушенных в мистике, но суеверных людей, такой взгляд заставляет на мгновение похолодеть и на сотые доли секунды проснуться от монотонного длящегося уже не один десяток лет сна. Что видят в эти мгновения похожие на тигров звери – никто не знает. Но мало кто отважился бы, обладай он соответствующим видением, взглянуть в этот момент туда, куда смотрит кот.

Коты умеют и часто любят созерцать. А любят и надувать щеки, царственно воткнув в пол левую лапу.

Этот кот наблюдал туман. Так же, как и Павел.

Учитывая, что Павел редко лгал себе, почти все различия между ними стерлись.

SEA MISTERY.
MISTERIYA MORYA.

Маша влюбилась в Павла летом. На море. Точнее, прямо в море. Как и Павел в нее. Равно как и в камни, в воду, в колышащиеся под ногами водоросли и медитативных медуз. Только в нее – гораздо сильнее. Как в состояние опьянения, не требующее приема специальных наркотических средств. Погружаясь под зеленую морскую поверхность, Павел понимал, что теперь его сказочный сон не будет прерван ни на секунду. Разве что – в самом конце, когда пробуждение уже невозможно предотвратить. Выныривать он теперь любил не меньше, чем нырять – там был подводный мир, а здесь – она. Маша испытывала те же чувства. Только чуть-чуть более глубокие и спокойные. Потому что она была женщиной.

Море их не отпустило. Просто на время отправило туда, где они жили до него. Не прощаясь.

Им просто повезло, что жили они до этого в одном и том же городе.

КАВЕРВЕРСИЯ БАЛЕТА «ЧАЙКА, ПО ИМЕНИ ДЖОНАТАН ЛИНГВИНСТОН»
или
- Всеми Забытое Детство –
WOULD YOU REMEMBER?

Жечь книги обнимать сирень бродить нагими целый день любить зверей бежать людей предпочитать им лошадей искать оранжевое лето бороться с майей сигаретой сто поцелуев в белый ветер увидишь небо в красном цвете смотри как ткут закат тюльпаны зажмурясь собирай каштаны любить зверей бежать людей предпочитать им лошадей опять ходить среди трамваев кормить паштетом попугаев не верить в то что говорят лишь бросить свой на солнце взгляд все в мире постигать собой быть ветром коршуном змеей касаться тьмы счастливым в свете не думать средь зимы о лете где б ни была считай я рядом где б ни был ты увидишь взглядом седых болот тугие кочки над и поставленные точки не жить сквозь дуло пистолета всегда сквозь зиму помнить лето идти в огонь сжигать мосты вновь подниматься и идти туда где дети после школы как одинокие монголы как безымянные шаманы шлют людям в черном телеграммы о том что ветер песню водит о том что облако проходит о том что в мире день рожденья о том что сказка воскресенья о том как позабыв про имя жечь книги и бродить нагими жечь книги и бродить нагими жечь книги и бродить нагими жечь книги и бродить нагими жечь книги и бродить нагими

AS A PAVEL IN LOVE.
ЗЕМНОВОДНЫЕ

Наблюдая за родителями и детьми, котами и рыбами, врачами и музыкантами, дворниками и учеными, Павел понял, что в этом мире его больше ничего не держит. Он натолкал в рюкзак необходимый минимум вещей и уехал купаться в море. Плавая четвертую неделю на малой глубине у самого морского дна и рассматривая сквозь стеклянную маску совершенные по форме камни и грациозные, заключившие в себе спирали ракушки, Павел ощутил в себе тот покой, в котором нет разницы – жить или умирать. Единственный вопрос, который он себе задал, уткнувшись уже у самого берега маской в гальку - что бывает дальше? И вот тогда впервые, встав на гальку коленями и стянув маску с головы, он не увидел берега – вместо него он увидел входящую в воду Машу.

NEVER BE STOPPED!
НИКОГДА БЫ

In the water & under the water, on the bank & hiding among the stones, in the middle of the mountains & on the hills full of grass, where are the flowers & where it’s can be disclosed, among the same stones again but already don’t hiding, in the same water, full of screaming & keeping the silence отбрасывая ракушки и впившись друг другу в кожу, долго, долго, долго, много, много, много. Никто не насытился, никто не хотел быть сытым, НИКОГДА ЭТО БЫ НЕ КОНЧАЛОСЬНИКОГДА

БУКВАРЬ СОЛНЦА.

Этой картиной они любовались вдвоем, получив ее от художника Ли в обмен на данное Ли право пять лет бесплатно жить в их квартире.

Ли ничего не понимал в происходящем между Машей и Павлом, а потому бесстыдно клеился к Маше, сначала вызывая у Павла ревность, потом сочувствие, затем равнодушие и, наконец, ощущение легкой и неизбежной экзистенциальной безысходности. Подобная гамма ощущений окончательно подорвала доверие Павла к своей способности адекватно воспринимать действительность, так как поводов ни для одного из пережитых чувств в природе отношений Ли и Маши не существовало. Маша, глядя на Павла, посмеивалась, а по ночам, раздевшись до гола, выветривала из него остатки накопленного им за день ревностного идиотизма.

Ли за всю свою творческую карьеру нарисовал одну-единственную заслуживающую внимания картину. Ее Маша назвала Букварем Солнца и настояла именно на этом названии, впервые позволив Ли осознать смысл самим же им нарисованного. На картине была изображена солнечная система, но не в статике и не в символическом школьном циферблатном движении. Равно как и не в виде трехмерной, не в виде четырехмерной или N – мерной аллегорической модели, при любом значении числа N. Солнечная система была нарисована без единой планеты и орбиты, но зато – глазами наблюдателя, видящего ее одновременно с каждой из планет, включая солнце и в бесконечно огромном – практически приближающемся к вечности масштабе времени.

По утверждению Ли – именно так воспринимает себя в воображаемом зеркале дух солнечной системы, чье восприятие всегда одновременно и для которого одно мгновение восприятия эквивалентно трем биллионам лет обычного человеческого времени.

Чтобы нарисовать эту невероятную и непостижимую работу, Ли, принявшему середину полотна за условный центр наблюдения, пришлось нанести на холст траектории движения всех планет системы и всех их спутников, а так же и самого солнца, принимая центром полотна по очереди Марс, Венеру, Землю и так далее, все планеты, все спутники, включая собственно солнце, а после – и наблюдателя, о местоположении и природе которого Ли то ли предпочитал молчать, то ли – сам ничего не мог сказать

Это вышло не сразу.

Первый год, проведенный в астрономической библиотеке, Ли скурпулезно изучал траектории движения светил и их основных спутников – так как центрами наблюдения, по его мнению, для солнечного сознания являлись все существующие в ней самодостаточные сферические тела. В противовес гелиоцентрической системе, Ли вырисовал двенадцать новых, описывающих движение планетарных тел систем, центрированных относительно каждой отдельной из планет, а потом еще четыре, так как, штудируя атласы, книги и учебники, понял, что для реализованной математической гармонии, солнечной системе не хватает еще четырех сфер.

Изучив по спутниковым фотографиям цветовые спектральные гаммы планет, он растянул их в небесной динамике, в соответствии с вычерченными на компьютерном планшете траекториями, учитывающими поправку на сферу абсолютного наблюдения. Все это - отдельно для каждой системы, после чего принялся срисовывать их на холсты, экспериментируя с художественными техниками.

Сначала работы напоминали размашистую возню экспрессиониста, но к концу второго года работы у Ли были готовы шестнадцать нарисованных вручную цветных моделей, дающих вневременное восприятие глазами каждого отдельного планетарного наблюдателя. Теперь их надо было совместить на одном полотне, для чего Ли отказался от предварительного моделирования картины на компьютере, справедливо полагая, что глазами компьютера то, что должно быть изображено на холсте, он не увидит никогда.

На это у Ли ушло еще два с половиной года.

По признанию Ли, к концу первых двух лет работы он был уверен, что занимается полным бредом и скоро сойдет с ума, а по прошествию еще трех лет понял, что уже никогда не узнает – произошло ли это на самом деле.

В общей сложности Ли рисовал картину четыре с половиной года, после чего до него дошло, что он полностью реализовал себя не только как художник, но и как нечто большее, чем просто человек, а как художник, в классическом понимании этого определения, он больше не существует.

С тех пор он рисовал что попало – просто, чтобы заработать денег. Наверное, это было грустно, потому что Ли был таким же смертным человеком, как и прочие. И проникновение в тайну не продлило ему жизнь ни на один миг. Возможно, все дело было в том, что он наплевательски отнесся к полученному своим трудом дару, не сумев или же не решившись им воспользоваться.

Глядя на работу Ли, Маша удивлялась, почему Ли все еще остается на земле. Смотрящий же на Машу Павел понимал - что заставляет оставаться на земле его.

X, Y и Z, которые есть у всех. AS THE OTHER DAYS IN YOURSELF.

И разница лишь в том, чему они равны.

Маша и Павел про это ничего не знают. Точнее, знают, но предпочитают не думать. Точнее, прекрасно это видят, но насколько это важно? Единожды договорившись ничего не знать о прошлом, они потеряли и будущее. Таким образом все, что грозило счастью забвением – оказалось забыто.

А, чтобы и забытым оно их не беспокоило, любые оклики дремлющего бессознательного они, как дрова в топку, бросали в акт любви.

Это оказался единственный в природе процесс, обладавший способностью питаться всем и все, вовремя в него брошенное, превращать в себя. Наверное, это тоже была химера, но химера светлая и этим могучая, и ни в какое сравнение не идущая с той - лязгающей химерой, что караулила роддомовских новорожденных за окнами. Забыв – кто они, Павел и Маша стали забывать – где они. А вспомнив, кто они - они уже не смогли поверить самим себе.

ОБЛАКА ГУДВИНА. GOODVIN’S CLOUDS.

Соседи ушли из квартир их больше не слышать шагов плывет по реке без людей из дерева лодка чудной бой весел опять разогнал могучую гладь облаков кто весла шевелит в воде чей след распрямляет вода пустой и оставленный дом проспекты как невод пусты весь мир опустел и летит свободно их крик к тишине

МАКСИМ И ALINA.

Максим – художник.
Алина – художница.

Максим – с бородой и усами, на Д,Артаньна похож.
Алина – без первого и второго, но у нее другое.

Алина – связала прекрасную шляпку девушке по имени Ксюша.
Максим – непререкаемо доказал невозможность написания японских хокк на русском языке, после чего украсил своими хокками презентационный буклет.

Ни Маша ни Павел никогда их не знали.

ОРАНЖЕВЫЙ ГИМН СВОБОДЕ. ORANJEVYI GIMN SVOBODE.

Когда загораются звезды, или не загораются, что часто случается после пасмурного дня, Павел, заснув в объятиях Маши, летит во сне. Полет у Павла выходит естественно и несложно – он сумел научиться этому сам, единожды испытав во сне ощущение полета и желая продлить его, чтобы оказаться им захваченным до конца. Свобода настигает Павла в тот момент, когда, завязнув в полудреме, но не дав себе провалиться в бесконтрольный сон, он скользит вниз и вниз, до тех пор, пока не оказывается самим собой, пяти- или шестилетним, мальчиком в знакомом и с детства доступном пространству сна мире, не осознающим и не стремящимся вспомнить ничего из прошлого и навсегда лишенным содержания своего бредшего в яви попятам бессознательного. Ощущение счастья и приключения заполняют Павла и, вперемешку со страхом и почти оргазмическим экстазом, заставляют с наслаждением вливаться в мистический иллюзион. Иллюзион реальности не заставляет Павла торопиться обратно. Рано или поздно некая сила прикажет ему, Павлу, снова оказаться в мире расстояний, мер, плотности и стремящихся быть понятыми звуков. И вот тогда, чувствуя начало повторного пробуждения, вновь ощущая свою наваливающуюся на временно освобожденное сознание память и проникающий внутрь навязчиво-реальный скованный мотивами мир, к которому его насильно возвращает биологическая природа, Павел вспоминает о Маше. Ее горячее дыхание рядом. Сквозь сон он касается ее кожи, ее обнаженной груди и живота, будит ее, и они растворяются в танце. И пока только так Павлу удается проскочить туда, откуда – он это знает - до вечера не возникнет желания уходить. Где можно остаться быть. И единственное, что ему теперь нужно сделать – это не позволить себе захотеть навсегда вернуться в оставленную за гранью сна свободу, сказать себе, что она все равно его дождется – сама, или следующей ночью, или в дневной полудреме, или по ту сторону смерти, или в огромных еще неосвоенных им пространствах сновидений, и что можно позволить себе не стремиться туда, где и без того находишься каждое мгновение. Это позволит Павлу еще один день безоглядно провести здесь. С ней. В ее и своей любви. В их короткой, по сравнению со временем мира, несвободе. Они согласились на это сами. Потому что в мире, где нет городов и есть любовь, свобода не нужна

«Только - кто такой Наполеон?
вот медведь и зайцы – мне понятно.
Господи, зачем ты этот сон
мне послал?» -
ворчит Дурак невнятно.

И уходит в поле из болот
К жемчугам росы – всегда прозрачной,
На траву садится, тихо ждет
новый день.
Великий и Невзрачный

/ Is stihotvoreniy Pavla I Mashyi Nikodimovoi /

Ученик – это не тот, кого учат,
а тот, кто учится.
Учитель – это не тот, кто учит,
а тот, у кого учатся.
Мастер – это тот,
кто попадает под оба определения.
Все это записано только для того,
чтобы следовать Дао Ву.

That’s Enough.

Kubinskiy Ja Company production
in communication with
Jeday-Chuck’s Studio transmissions.
Nirvana tested.
All rights are illusionary.
Be free...

Авторский Перевод Написанного Выше:

Сказанного достаточно.
Дао Ву изложено в компании Кубинским Джа.
В нирване проявляет себя как Пустота.
Любые права на Дао Ву есть иллюзия.

В проявлении Дао из Пустоты участвовали:

Различные Я непосредственного контактера, Цыпленок-Джедай, пространственные неоднородности, один Бабай, учителя и гуру, музыка группы A-Ha, коты-омелы зимой и прочие мифические персонажи и феномены нашего мира.

Огромная благодарность Создателю за проявленную в виде четырехмерного мира возможность повсеместной реализации
Дао Ву...

ОМ...

Дата добавления: 2015-09-03