Особенности дуэли в различных группах российского дворянства

Русское дворянство дробилось на группы в зависимости от возраста, места жительства, национальности, происхождения, материального положения, рода занятий и т. д. Каждая группа определяла свое отношение к дуэли и отдельным ее видам и формам. Соответственно, и некоторые формы дуэли или элементы ритуала приобретали значение преимущественной принадлежности к тому или иному кругу или слою общества. Дуэль считалась приличествующей в первую очередь молодежи. В XVIII и первой половине XIX века поведение человека диктовалось его возрастом в значительно большей степени, чем теперь. Жизнь каждого человека разделялась на несколько возрастных периодов, и каждому из них были присущи какие-то характерные типы поведения. В начале 1831 года Пушкин писал: «Я женат. Женат – или почти. <...> Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно люди живут. Счастья мне не было. Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться» (Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. М., 1958. Т. 10. С.338). Соответствие поведения возрасту было той «проторенной дорогой», на которой – Пушкин цитирует Шатобриана – «можно найти счастье», и ключом к пониманию внутренней сути тех или иных поступков. Связь между возрастом и поведением была достаточно тесной, и образовывалась обратная зависимость: своим поведением человек мог продлить тот или иной возрастной период («остаться юным до самой старости»), «остановить» время или «обогнать» его. Дуэль была атрибутом молодости. Это могло оценочно осознаваться и со знаком «плюс» (в духе «тряхнем стариной», «мы тоже были молоды»), и со знаком «минус» («мальчишество», «занятие для юнцов» и т. п.). Молодежное поведение – это поведение холостяцкое. Только в молодости, освободившись от родительской опеки, «увидев свет» и еще не обременив себя семьей, человек наиболее легко и свободно распоряжался своей судьбой и жизнью. Женатый человек должен был иметь очень серьезные причины, чтобы не только подвергнуть опасности свою жизнь, но и рискнуть лишить свою семью кормильца.

Дуэль была делом в первую очередь военных. Впоследствии это было официально закреплено в «Правилах...» 1894 года. Для тех, кто безоговорочно принял «Правила...», дуэль являлась одним из средств поддержания воинского духа в армии, своеобразной тренировкой профессиональных качеств и навыков, которые могут потребоваться защитнику Отечества. Во многом это действительно так. Дуэль - это бой, и в этом бою требуются такие же хладнокровие и уверенность в своих силах, смелость и умение владеть оружием, как и во время войны. Дуэль – это дело чести, а человек, умеющий защитить свою личную честь, сумеет защитить и честь своего флага, своей страны. Между дуэлью и войной есть и очень важное различие. Дуэль - это ритуал, а война как таковая уже перестала быть ритуалом. К началу XIX века она сохранила некоторые ритуальные элементы, хотя и довольно значительные по сравнению с войнами XX века, но все-таки явно второстепенные. В начале XIX века ритуал еще сохраняется. В первую очередь –рыцарское, благородное отношение к сопернику, основанное на сословных представлениях о чести. Дворянин-офицер в силу своего происхождения был ближе к дворянину-офицеру вражеской армии, чем к собственному солдату. Защитники дуэли для военных во многом путали причины и следствия. Может быть, правильней было бы сказать, что дуэль была не средством поддержания боевого духа в армии в мирное время, а что этот самый дух, не находя себе военного применения, прорывался в дуэлях. Выработался своеобразный поведенческий стереотип «воин на бивуаке», знаменитым вариантом которого стало «гусарство», воспетое Д. В. Давыдовым. «Гусарство» не было ни армейской, ни тем более полковой легендой, это был общекультурный миф. Во второй половине XVIII – первой трети XIX века армия находилась в центре всеобщего внимания. Каждая победа Румянцева и Суворова, Кутузова и Багратиона была общественным событием. Реляции с театра военных действий, приказы о награждении и производстве в чин обсуждались в светских гостиных наравне с сенсациями политической, светской и культурной жизни. Подростки бредили подвигами. Военные триумфы Наполеона и общенародный подъем 1812 обозначили пик всеобщего восхищения армией. Полководец был гением-героем, воин – образцом человека, бивуачная жизнь - мечтой и идеалом; военное стало синонимом лучшего. Вернувшиеся из победоносных походов герои, двадцатипятилетние полковники и генералы, украшенные орденами и шрамами, были желанными гостями в любом доме, в любом салоне или гостиной – они стали первыми кавалерами, первыми танцорами, первыми женихами и первыми рассказчиками. Дворяне вернулись из военных походов с привычкой и умением держать оружие в руках, с привычкой хладнокровно стоять под пулями, с умением постоять за себя и постоянной готовностью к поступкам.

В военной среде (включая отставников, особенно прошедших кампанию) сложилось презрительное отношение к штатским. Считалось долгом чести офицера поставить «фрачника» на место, казалось особым шиком посмеяться над штатским, запугать его кровавой дуэлью и «заставить струсить» или же довести его до поединка и молодецки «положить на барьер». С другой стороны, иногда считалось недостойным связываться с «фрачником», «мараться» о него. Но и в армии в некоторых частях дуэли были не очень распространены. Это были, в первую очередь, «технические» части – инженерные, артиллерийские и т. п. То же можно сказать и о флоте. Н. А. Бестужев писал: «Поверите ли вы, что от создания российского флота у нас между флотскими не было ни одной дуэли?» (Бестужев Н.А. Избранная проза. М., 1983. С. 21). Причина в том, что когда шло активное техническое развитие флота и артиллерии, среди морских офицеров, артиллеристов сложилась несколько иная шкала ценностей, нежели в «чистой» армии, среди «рубак» и «строевиков». Основательность научных познаний, техническая смекалка ценились выше, чем воинственность и безрассудная смелость.

Дуэли чаще возникали в частях, расквартированных в столицах, в первую очередь в гвардейских. Предполагалось, что служба гвардейского офицера должна сочетаться со светской жизнью. Гвардейцы были военными в салонах и на балах; и светскими людьми, аристократами в казармах и на парадах. Светская жизнь давала много причин для взаимного неудовольствия, а военные привычки предполагали наилучший способ удовлетворения – с оружием в руках. Разжалование в рядовые с правом выслуги и отправка в действующие части, чаще всего на Кавказ, были наиболее распространенными наказаниями за дуэль для военных. В некоторых полках таких разжалованных собиралось довольно много, и они в какой-то мере определяли лицо полка. Особенно известен в этом отношении был 44-й Нижегородский драгунский полк. Он считался привилегированным (его иногда называли «кавказской гвардией»). С одной стороны, в него традиционно вступали кавказские аристократы, а с другой – переводились проштрафившиеся или разжалованные гвардейцы, кроме того, к нему часто прикомандировывались приехавшие за подвигами и орденами столичные офицеры. Полк функционально был ориентирован на то, чтобы предоставить возможность отличиться и в результате получить желанное прощение, офицерский чин или орден, романтическую повязку поперек лба и вернуться в Петербург со славой. Нижегородцами командовали в разные годы Н. Н. Раевский, а потом его сын, тоже Николай Николаевич, близкий знакомый Пушкина, А. Г. Чавчавадзе. В этом полку служили легендарные бретеры Г. И. Нечволодов и А. И. Якубович (переведенный на Кавказ прапорщиком за участие в дуэли А. П. Завадовского с В. В. Шереметевым), многие декабристы (Н. Н. Раевский-младший был в 1829 отстранен от командования полком за слишком либеральное отношение к разжалованным декабристам). На Кавказе сложился романтический ореол вокруг фигуры разжалованного. В «Герое нашего времени» княжна Мери долго считает Грушницкого разжалованным за дуэль, хотя на самом деле он юнкер из вольноопределяющихся. Грушницкий «носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель» - ведь, как говорил ему Печорин, солдатская шинель в глазах всякой чувствительной барышни тебя делает героем и страдальцем». Когда Мери узнала, что он юнкер, его «серая шинель» сразу же перестала быть для нее знаком исключительности Грушницкого. Фигуру разжалованного окутывал своеобразный ореол таинственности и мужества, он представлялся жертвой и героем. Офицеры видели в разжалованных своих бывших товарищей, оказавшихся в тяжелом положении; среди разжалованных были их приятели и родственники, родственники приятелей и приятели родственников. Каждый из офицеров и для себя не исключал возможности в будущем оказаться в таком же положении. Часто лишь второстепенные обстоятельства (огласка, наличие или отсутствие заступников, отношения с командиром) определяли выбор между вариантами наказания: разжаловать в солдаты или же перевести из гвардии на Кавказ в армейский полк. Иногда все зависело от случая, минутного настроения, даже каприза монарха или командующего. Непредсказуемость наказания, безусловно, сближала разжалованных и неразжалованных, наказанных и прощенных.

Дата добавления: 2015-08-21