А что могут добавить современные богословы к тому, что было сказано о Христе в эпоху Вселенских Соборов с IV по VIII век?

— Интереснейшая черта из истории христианства: богословские споры первых веков христианства были спорами о личности Христа. Не об учении Христа, не о толковании тех или иных Его притч, а о том, кто такой Сам Христос. Главные дискуссии были вокруг уяснения меры Его причастности Богу и миру людей.

И все же отцы Вселенских Соборов сознательно устранились от решения некоторых проблем. Например, Халкидонский догмат Четвертого Собора (451 год) говорит, что во Христе Божественная и человеческая природы соединились неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно. Это ведь не столько ответ, сколько уход от ответа — четыре "не". Как на самом деле соединились Божество и человечество во Христе, мы не знаем. Отклонены четыре слишком поспешные попытки ответа. Пространство истины ограждено, но не ословесено, не сформулировано.

Ведь Бог стал Человеком, а не мы. Именно поэтому здесь надо четко поставить предел своей конструктивной любознательности. Человек по-настоящему может знать только то, что он сделал сам. То, что не нами сделано, не нами изготовлено, не с нами было, остается для нас тайной. Поскольку не мы сделали Бога Человеком, а Он Сам пожелал стать Человеком, то положительного ответа на вопрос о том, как абсолютное, вечное и нетленное соединилось с ограниченным, временным и тленным, быть не может, по крайней мере до тех пор, пока мы сами не достигнем цели, про которую Афанасий Александрийский сказал так: "Бог стал Человеком, чтобы человек смог стать богом".

Что остается на долю современных богословов? Проблема состоит еще и в том, что ряд определений Вселенских Соборов сформулирован на языке античной философии. Точнее говоря, на языке позднеантичной школы. Но, во-первых, это язык все-таки изначально нехристианский, языческий. Во-вторых, сегодня он сохраняется только в церковных школах и непонятен вне стен семинарий. Впрочем, и в семинариях понятным делается не столько сам этот язык, сами термины, сколько правила употребления этих терминов в профессионально-богословских текстах. Например, мы говорим, что у Христа одна Ипостась. В Троице — три Ипостаси. Что означает слово "ипостась"? Даже у святых отцов в разные века за этим словом скрывался довольно разный смысл.

В дореволюционной Петербургской Духовной Академии профессор Б. Мелиоранский поднял этот вопрос. К тому времени все богословы уже согласились, что слово "ипостась" точнее всего соответствует такому термину новейшей философии, как "личность". Но такое содержание впервые в это слово вложил святитель Филарет Московский в начале XIX века. Мелиоранский же спросил: можем ли мы, сохраняя верность терминам и формулам древних Соборов, нагружать эти термины другим содержанием — содержанием, которое мы берем из современной философии? Ведь отцы Вселенских Соборов брали его из современной им позднеантичной философии, а можем ли мы, сохраняя верность их догматическим формулам, наполнять эти формулы содержанием современной философской культуры? Отцы утверждали теснейшую связь антропологии и теологии: "Итак, если ты понял смысл различия сущности и ипостаси по отношению к человеку, примени его к Божественным догматам — и не ошибешься" [4]. Но сегодня антропология, философские представления о человеке решительно изменились. Разве могут эти перемены не повлиять на теологию? Вопрос до сих пор остается открытым. Реально это и происходит, хотя и под недовольные причитания богословов [5].

1. Грех гордости не так легко изжить.
Лишь что-нибудь приличное напишешь —
Опять с тобою эта злыдня,
Пытается тобой руководить:
Смотри на прочих искоса и сверху,
Уж как мелки они.
А ты — Орел, и равных тебе нет.
Так шепчет в ухо гордость, отнимая
И дружеские чувства, и любовь,
Рождает пустоту и скуку,
В конце концов последнее отнимет:
Не сможешь ничего писать —
Ведь все вокруг покажется так плоско,
Не будет стоить твоего таланта —
И сгинешь окончательно с тоски.
А если кто-то рядом будет весел,
Тут зависть на подмогу к ней придет,
И будут есть тебя, травить и мучать
Сестрицы эти милые вдвоем.
Две — гордость с завистью — сестрицы злые,
Две эти мерзкие змеи
Стремятся мир заляпать грязью,
Все вывернуть изнанкой, все залгать,
Все белое представить черным.
Но ты не медли! Если в первый раз
Пришла и постучала в двери гордость,
Невинной гостею зашла в твой дом
И в уголке тихонько основалась —
Гони ее пинками и взашей,
Не подпускай ее к питью и пище,
Молись усердно Богу, чтоб она
Покинула твое жилище.
Молитвы меч ей крайне неприятен,
Особенно канон ей покаянный
Досаду причиняет: словно уголь,
Попавший между телом и одеждой,—
Корежит гордость, не дает покоя.
Пусть убежит, не крикнув «До свиданья»,—
И Бога много ты благодари,
Что избежал ты этого несчастья,
Что сброшен с сердца черный камень —
На время, до счастливого стиха.

Андрей Осмоловский (osmolovskii.chat.ru). ^

2. «Он издевался над всем, что нам дорого и свято... Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего... Наконец, когда он взглянул на меня вопросительно, я сказала ему: “Мне нечего Вам ответить; скажу только одно, что, пока Вы говорили, я видела Вас во власти кого-то, кто и теперь еще стоит за Вашим стулом”. Он живо обернулся. “Кто это?” — почти вскрикнул он. “Сам Люцифер, воплощение гордости”» (цит. по: Грузенберг С. О. Психология творчества. Минск, 1923. С. 90). ^

3. Подробнее см. главу «Был ли Иисус в Индии?» в моей книге «Дары и анафемы» (М., 2003). ^

4. Свт. Василий Великий. Письмо 38 // Историко-философский ежегодник’95. М., 1996. С. 273. ^

5. Протоиерей Георгий Флоровский настаивал на том, что быть христианином — значит быть греком: «Я лично исполнен решимости защищать этот тезис, и притом на двух разных фронтах: как против запоздало возрождаемого ныне гебраизма, так и против любых попыток переформулировать догматы в категориях современных философий, из какой бы страны они ни исходили (Гегель, Хайдеггер, Кьеркегор, Бергсон, Тейяр де Шарден), или в категориях якобы особой славянской ментальности» (Георгий Флоровский: священнослужитель, богослов, философ. М., 1995. С. 156). ^

Дата добавления: 2015-09-02