Грустное свидание с родиной

Сразу после демобилизации поехал в родной Холм. «Древнего города не было, - Виталий Максимович говорит это так, что и спустя 70 лет мы чувствуем боль и горе. -Фашисты стерли его с лица земли. Были лишь траншеи, обгорелые печины бывших добротных довоенных домов, руины. Город, исторически разделенный на четыре части: Ильинскую, Никольскую, Татиловскую и Клинскую - просматривался весь. Ничего не осталось. Вернувшиеся люди жили в землянках. На Бобяхтинской дороге стоял подбитый танк. Обгоревший самолет воткнулся носом в землю, с него обдирали дюралюминий. От милого, солнечного, по-особому уютного старинного городка с добрыми домами, аккуратными резными наличниками окошек, затейливыми купеческими мезонинами, нарядными палисадниками остались лишь израненные осколками фундаменты, руины храмов. Трубы, ручей, бурьян, воронки, землянки - и жуткий трупный запах. На фоне этих развалин первые строящиеся дома казались настоящими дворцами. Виталию, в 15 лет узнавшему, что такое бомбардировки, голод, черные треугольники похоронок, смерть, гибель родных и друзей, допросы, лагеря, плен, фронт, встреча с любимым городом, столько раз снившимся в мучительном аду лагерей, принесла боль, нестерпимую, горючую печаль.

Решил пойти на Заручеевское кладбище, чтобы найти могилу отца. В часовенке, где раньше отпевали покойников, - пулеметное гнездо. Снесены кресты, ограды, памятники. Обнажились гробы. Могилу отца не нашел. Подавленный, печальный возвращался с «родного пепелища». А навстречу дедушка и бабушка везут на саночках бревно. Женщина остановилась, долго, пристально смотрела на него. Вдруг запричитала: «Талька! Да неужто ты? Никак с того света вернулся? Маме твоей сказали, что тебя тогда, в ноябре 1941 г., в Локне расстреляли. Откуда ты? А меня узнал?» - засыпала Виталия вопросами. Он не узнавал. И тогда она сама призналась: «Да я ж твоя тетя, Лена Жарикова. Помнишь, мы вот там жили?..» Виталий хорошо знал свою медовскую родню. И тетю Лену помнил. Но узнать в этой старушке веселую, симпатичную тетю Лену было очень трудно - безжалостная война состарила выживших не на один десяток лет. Тетя Лена со слезами просила: «Зайди к нам, Таленька. Мы здесь совсем рядом живем». Зашел. Землянка метра 1,5 длиной. Тете Лене так хотелось угостить племянника. Налила стакан морковного чая. Достала кусочек хлеба и малюсенький кусочек сахара - бережно, как драгоценность. Виталий выпил чай, а до сахара и хлеба не дотронулся».[28]

В начале декабря дни короткие. Темнеет рано. Единственный фонарь тускло мерцал вдали. Виталий решил переночевать в восстановленном Доме колхозника. Навстречу идет мужчина. Поравнялся с Виталием: «Братан, здоров! Не узнаешь? Я - Вовка Захаров. А ты откуда? Куда идешь?» Они обнялись. Узнав, что Виталий идет в Дом колхозника, Володя, троюродный брат, медовская родня, стал уговаривать пойти к нему: «У нас есть где переночевать. Уже одну половину в доме отстроили». Виталия встретили родственники. Они поведали горестную историю, как немцы застрелили на огороде их младшего сына Сережу.

Потрясенный, Виталий узнал от них подробности смерти дорогой мамы Марии Георгиевны в 1943-м. Взял с пепелища на месте родного дома на Спартаковской, 21 родную земельку. Как изменился родной Холм с 5 ноября 1941-го - даты его ареста...

Пионерская и Спартаковская улицы рядом. До войны здесь жили друзья: на Пионерской, 22 - Толя Орехов, на Спартаковской, 21 - Талька Заветный. Жили, дружили, ссорились, мирились, влюблялись в красивых холмских девчонок. Однажды даже чуть серьезно не подрались из-за девочки, понравившейся обоим, - Нелечки Захаровой. На школьном вечере играли в «Ручеек», и Неля выбрала Т. Орехова, ученика 7 класса. Виталик был тайно в нее влюблен. Хотелось подраться, но не мог из-за Толиной мамы - Анны Николаевны, любимой Талькиной учительницы. Во время войны эти две близлежащие улицы - Пионерскую и Спартаковскую - разделила линия фронта, проходившая метрах в 50: на Пионерской были наши, а на Спартаковской - немцы. Последний дом в Холме остался на Спартаковской, 21. Единственный уцелевший в городе. Все, кто не успел эвакуироваться и остался на многострадальной холмской земле, перебрались в этот дом. «Очевидцы рассказывали, что в самом доме и его подвале нашли временный, ненадежный приют более сотни людей. Наши, зная, что в этом доме мирное население, не стреляли по нему. Тогда немцы подтащили поближе к дому пушку, и теперь наши вынуждены были вести огонь и по дому»[29]. А потом немцы выгнали всех уцелевших, вброд - через реку Кунья возле церкви с Клина - погнали в сторону Локни. Мария Георгиевна была серьезно больна, каждый шаг давался ей с большим трудом. Пожилой немец говорил сестре Виталия Александре: «Пристрелить надо матку, чтоб не мучилась, не дойдет». Сестра плакала, умоляла пожалеть маму. Мария Георгиевна, собрав последние силы, дошла до деревни близ Локни, в 14 км. Здесь и умерла.

Дата добавления: 2015-08-21