Смерть Турина

Е два бежала Ниниэль прочь, пошевелился Турин, и померещилось ему, словно из глубин тьмы слышит он ее далекий зов; а как только Глаурунг испустил дух, черное забытье оставило Турина — и вновь стал дышать он полной грудью, и вздохнул, и тотчас задремал от великой усталости. Но перед зарей резко похолодало, и повернулся он во сне, и рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и спящий разом пробудился. Ночь была на исходе, в воздухе ощущалось дуновение утра. Турин вскочил на ноги, вспомнив о своей победе и об ожоге от яда на руке. И поднял он руку, и пригляделся, и весьма подивился. Ибо перевязана была рука лоскутом белой ткани, влажным насквозь, и боль поутихла; и сказал он себе: «Отчего же кто-то обо мне позаботился, однако ж бросил меня лежать здесь, на холоде, посреди пожарища, в облаке драконьего смрада? Что за странные дела творятся?»

И позвал он вслух, но не было ему ответа. Все вокруг, куда ни кинь взгляд, казалось черным и мрачным, и над землей нависал запах смерти. Нагнулся Турин и подобрал с земли меч; клинок был цел и ничуть не потускнело его лезвие.

— Пагубен яд Глаурунга, — промолвил Турин, — ты же, Гуртанг, сильнее меня. Любая кровь тебе мила. Победа — за тобой. Но полно! Должно мне идти искать помощи. Ибо устал я и измучен, и продрог до костей.

И повернулся он спиной к Глаурунгу, оставив мертвую тушу гнить; и направился прочь от того места. Каждый шаг давался ему труднее, нежели предыдущий, и подумал он: «У водопада Нен Гирит, может статься, дожидается меня кто-нибудь из дозорных. Однако ж хотелось бы мне поскорее оказаться дома, где исцелят меня нежные руки Ниниэли и благое искусство Брандира!»

И побрел он устало, опираясь на Гуртанг, сквозь серые рассветные сумерки, и добрался наконец до водопада Нен Гирит, и предстал перед людьми, когда те собрались уже на поиски его мертвого тела.

И отпрянули люди в страхе, решив, что видят неупокоенный призрак; и запричитали женщины, и закрыли лица руками. Но молвил Турин:

— Нет, не рыдайте, но радуйтесь! Взгляните же! Разве не жив я? И разве не сразил я Дракона, внушавшего вам такой страх?

Тогда накинулись соплеменники на Брандира и закричали:

— Глупец, будь ты неладен со своими лживыми россказнями — зачем болтал ты, будто лежит он мертвым? Разве не говорили мы, что ты безумен?

Брандир же, потрясенный до глубины души, в страхе глядел на Турина, не в силах вымолвить ни слова. И обратился к нему Турин:

— Значит, это ты побывал там и уврачевал мне руку? Благодарю тебя. Но убывает твое искусство, если не в силах ты отличить забытье от смерти. — И вновь обернулся он к людям: — Не смейте так говорить с ним, глупцы вы все до единого. Кто из вас сделал бы больше? У него хотя бы достало мужества дойти до места битвы, пока вы ждали здесь, стеная и плача!

А теперь, сын Хандира, многое хотелось бы мне узнать. Зачем ты здесь, а также и все эти люди, которых оставил я в селении Эффель? Ежели рискую я жизнью ради вас, так неужто не вправе я ждать от вас повиновения в мое отсутствие? И где Ниниэль? Не терпится мне увидеться с нею. Уповаю, что уж ее-то не увели вы сюда, но оставили там, где я наказал ей быть — в моем доме и под надежной защитой?

Когда же не ответил ему никто, воскликнул он:

— Ну же, говорите, где Ниниэль? Ее первой хотелось бы мне увидеть; ей первой перескажу я повесть о деяниях минувшей ночи.

Все отводили глаза, и молвил наконец Брандир:

— Ниниэли здесь нет.

— Это хорошо, — отозвался Турин. — Тогда вернусь я домой. Не найдется ли для меня лошади? А лучше бы носилок. После пережитого я с ног падаю.

— Нет, нет! — вымолвил Брандир с болью в сердце. — Опустел твой дом. Ниниэли там нет. Она мертва.

Тут одна из женщин — жена Дорласа, что Брандира не жаловала, — завопила пронзительно:

— Не слушай его, господин! Несчастный утратил разум. Явился он, крича, что ты мертв, и назвал это добрыми вестями. Но ты-то жив! Может статься, и рассказ его про Ниниэль далек от правды: что она-де погибла, и много чего похуже!

Турин шагнул к Брандиру:

— Значит, по-твоему, смерть моя — это добрые вести? — воскликнул он. — Да, всегда ревновал ты ее ко мне, и я о том знал. Теперь говоришь ты, она мертва. И много чего похуже? Что за ложь измыслил ты во злобе своей, Колченогий? Или хочешь ты убить нас гнусными речами, раз иным оружием не владеешь?

Тогда гнев вытеснил из сердца Брандира жалость, и закричал он:

— Утратил разум? Нет, разум утратил ты, Черный Меч черной судьбы! Равно как и весь этот скудоумный народ. Я не лгу! Ниниэль мертва, мертва, мертва! Ищи ее в Тейглине!

Турин застыл на месте.

— Откуда ты знаешь? — тихо спросил он. — И каким ухищрением добился ты того?

— Знаю, потому что видел, как она бросилась вниз с обрыва, — отвечал Брандир. — И добился того ты, а не я. От тебя бежала она, Турин, сын Хурина, и в Кабед-эн-Арас бросилась она, лишь бы не видеть тебя никогда. Ниниэль! Ниниэль! Нет, Ниэнор, дочь Хурина.

Тут схватил его Турин и с силой встряхнул за плечи; ибо в словах Брандира послышалась ему неумолимая поступь надвигающегося рока; однако во власти ужаса и ярости сердце его не желало принимать услышанного: так смертельно раненный зверь тщится причинить боль всем вокруг, перед тем как испустит дух.

— Верно, я — Турин, сын Хурина, — закричал он. — И догадался ты о том давным-давно. Но ничего неведомо тебе о сестре моей Ниэнор. Ничего, слышишь! Живет она в Сокрытом Королевстве, в мире и безопасности. Ложь эту измыслил твой подлый ум, дабы довести жену мою до помешательства, а теперь и меня. Ты, хромоногий злодей — или хочешь ты затравить нас до смерти? Но Брандир сбросил с плеча его руку.

— Не прикасайся ко мне! — рек он. — И полно тебе бесноваться. Та, кого звал ты женой, пришла к тебе и врачевала тебя, да только не ответил ты на ее зов. Зато отозвался другой: Дракон Глаурунг, который, как понимаю я, околдовал вас обоих вам на погибель. Так сказал он прежде, чем издох: «Ниэнор, дочь Хурина, вот брат твой: вероломный враг и бесчестный друг, проклятие родни своей, Турин, сын Хурина».

Внезапно расхохотался Брандир как одержимый.

— Говорят, в предсмертный час люди рекут истину, — хрипло смеялся он. — Сдается, что и драконы тако же. Турин, сын Хурина, ты — проклятие родни своей и всех, кто приютит тебя!

Стиснул Турин рукоять Гуртанга, и глаза его вспыхнули беспощадным огнем.

— А что про тебя сказать, Колченогий? — медленно произнес он. — Кто за моей спиной тайно выдал ей мое настоящее имя? Кто привел ее к Дракону, так что оказалась она во власти его злобы? Кто стоял в стороне и пальцем не пошевельнул, чтобы спасти ее от гибели? Кто пришел сюда, дабы раструбить об этом ужасе, нимало не мешкая? Кто теперь злорадствует, на меня глядя? Говоришь, люди перед смертью рекут истину? Так реки, да побыстрее!

Брандир же, прочтя в лице Турина свой смертный приговор, не дрогнул и не стронулся с места, хотя не было при нем иного оружия, кроме клюки, и молвил он:

— Обо всем, что случилось, рассказ затянется надолго, а ты мне прискучил. Клевещешь ты на меня, сын Хурина. Напраслину ли возвел на тебя Глаурунг? Ежели убьешь ты меня, все убедятся, что Дракон не солгал. Однако ж не страшусь я смерти: ибо тогда отправлюсь я на поиски Ниниэли, которую любил я, и, может статься, и впрямь найду ее за Морем.

— На поиски Ниниэли! — воскликнул Турин. — Нет же, Глаурунга ты найдешь, а не Ниниэль; вместе с Глаурунгом станете вы измышлять новую ложь. Уснешь ты бок о бок со Змием, задушевным своим другом, и сгниете вы в одной и той же тьме!

И замахнулся он Гуртангом, и зарубил Брандира, и сразил его насмерть. И отворотились люди, не в силах смотреть на это злодеяние, когда же развернулся Турин и зашагал прочь от Нен Гирит, бежали от него в ужасе.

И бродил Турин как помешанный в лесной глуши, то проклиная Средиземье и жизнь человеческую, а то призывая Ниниэль. Когда же наконец оставило его безумие горя, присел он на землю и задумался о деяниях своих, и словно со стороны услышал свой голос: «Живет она в Сокрытом Королевстве, в мире и безопасности!». И порешил Турин, что теперь, пусть жизнь его загублена, должно ему отправиться туда; ибо лживые измышления Глаурунга неизменно сбивали его с пути. Потому поднялся он, и отправился к Переправе Тейглина, и, минуя Хауд-эн-Эллет, воскликнул:

— Горько поплатился я, о Финдуилас, за то, что прислушался к Дракону! Пошли мне ныне добрый совет!

И едва договорил Турин, как увидел: двенадцать хорошо вооруженных воинов перешли через Переправу. То были эльфы, и, едва они приблизились, Турин узнал одного из них — Маблунга, предводителя охотников Тингола. И окликнул его Маблунг приветственно:

— Турин! Наконец-то мы встретились! Я тебя разыскиваю — и рад видеть тебя живым и невредимым, пусть годы и явились для тебя тяжким испытанием.

— Тяжким! — воскликнул Турин. — О да, словно поступь Моргота. Но если ты и впрямь рад видеть меня в живых, так ты — последний из обитателей Средиземья, о ком можно сказать такое. И почему же ты радуешься?

— Потому, что среди нас уважают и чтят тебя, — отвечал Маблунг, — и хотя спасся ты от многих опасностей, в конце концов испугался я за тебя. Своими глазами видел я, как Глаурунг покинул свое убежище; и подумалось мне, что исполнил он свой гнусный замысел и теперь возвращается к Повелителю. Но Дракон свернул к Бретилю; и тогда же узнал я от скитальцев той земли, что вновь объявился там Черный Меч Нарготронда и орки бегут прочь от бретильских границ, словно сама смерть гонится за ними по пятам. Тогда накатило на меня недоброе предчувствие, и сказал я себе: «Увы! Глаурунг держит путь туда, куда не дерзнут пробраться орки, — а разыскивает он Турина». Засим поспешил я сюда сколь можно быстрее, дабы упредить тебя и помочь тебе.

— Быстро, да не слишком, — ответствовал Турин. — Глаурунг повержен.

Изумленно поглядели на него эльфы и воскликнули:

— Ты умертвил Великого Змия! Да славится твое имя вовеки среди эльфов и людей!

— Мне все равно, — отозвался Турин. — Сердце мое тоже мертво. Но раз явились вы из Дориата, поведайте мне о родне моей. Ибо сказали мне в Дор-ломине, будто мать моя и сестра бежали в Сокрытое Королевство.

Промолчали эльфы, но наконец заговорил Маблунг:

— Да, так все и было — за год до появления Дракона. Ныне уже нет их там, увы!

Замерло у Турина сердце, и заслышал он поступь рока, преследующего его до последнего рубежа.

— Продолжай! — закричал он. — Да не мешкай!

— Отправились они в глушь искать тебя, — промолвил Маблунг. — Все отговаривали их; но когда стало известно, что Черный Меч — это ты, непременно желали они ехать в Нарготронд; и появился Глаурунг, и разогнал их охрану. С тех пор никто не видел Морвен; а Ниэнор, оказавшись во власти чар, лишилась дара речи и бежала на север в леса, словно дикая лань, и пропала.

Тут расхохотался Турин громким, резким смехом, к вящему изумлению эльфов.

— Не шутка ли это? — воскликнул он. — О, прекрасная Ниэнор! Выходит, убежала она из Дориата к Дракону, а от Дракона — ко мне. Вот ведь великая милость судьбы! Смуглой, как ягода, была она, темноволосая, миниатюрная и хрупкая, словно эльфийское дитя — как же ее не узнать!

— Ты заблуждаешься, — удивленно отозвался Маблунг. — Вовсе не такова была сестра твоя. Была она высокая, статная, синеглазая, а волосы — чистое золото; как две капли воды походила она на Хурина, отца своего, только в женском обличье. Ты, верно, ее не видел!

— Не видел, Маблунг, не видел, говоришь ты? — закричал Турин. — А почему нет? Ибо смотри: слеп я! Ты разве не знал? Слеп, слеп, с самого детства на ощупь пробираюсь я сквозь мглистый туман Моргота! Посему оставь меня! Ступай, ступай прочь! Возвращайся в Дориат, да сгубит его зима! Да будет проклят Менегрот! Да будет проклято поручение твое! — воскликнул Турин. — Только этого лишь и недоставало. Теперь наступает ночь!

И он бросился прочь быстрее ветра, эльфы же преисполнились изумления и страха. Но рек Маблунг:

— Случилось нечто странное и страшное — о чем нам неведомо. Поспешим же за ним и поможем ему, ежели в наших это силах: ибо ныне владеет им одержимость обреченного.

Турин же далеко обогнал их, и прибежал к ущелью Кабед-эн-Арас, и застыл на месте; и заслышал он рев реки, и увидел, что все деревья вокруг, далеко и близко, увяли и иссохли, и жухлые листья скорбно опадают с ветвей, словно в первые дни лета пришла зима.

— Кабед-эн-Арас, Кабед Наэрамарт! — воскликнул он. — Не оскверню я твоих вод, в коих омылась Ниниэль. Злом обернулись все мои деяния, а последнее — злом наихудшим.

Тут извлек он из ножен меч и молвил:

— Привет тебе, Гуртанг, железо смерти, один ты ныне остался со мною! Ни господина, ни верности не знаешь ты, повинуясь лишь руке, в которую вложен. Ничьей кровью не побрезгуешь ты. Так примешь ли ты Турина Турамбара? Дашь ли мне быструю смерть?

И зазвенел в ответ холодный голос клинка:

— О да, охотно выпью я твою кровь, чтобы позабыть вкус крови хозяина моего Белега, и вкус крови Брандира, убитого безвинно. Я дам тебе быструю смерть.

Тогда Турин укрепил меч рукоятью в земле и бросился на острие Гуртанга, и черный клинок взял его жизнь.

Приблизился Маблунг и окинул взором отвратительную тушу мертвого Глаурунга, и лежащего рядом Турина; и опечалился, вспоминая Хурина — каким видел его в битве Нирнаэт Арноэдиад, — и думая о страшной судьбе его рода. А пока стояли там эльфы, пришли от водопада Нен Гирит люди поглядеть на Дракона; и, увидев, к какому концу пришла жизнь Турина Турамбара, зарыдали они; эльфы же, узнав наконец, чем подсказаны были слова Турина, к ним обращенные, преисполнились ужаса. И молвил с горечью Маблунг:

— И я оказался вовлечен в судьбу детей Хурина: словами убил я того, кто был мне дорог.

Когда же подняли тело Турина, увидели все, что меч его переломился надвое. Так сгинуло все, чем владел он.

И вот те, кто там был, принесли дров, и сложили их высокой грудой, и запалили громадный костер, и сожгли тушу Дракона, так что ничего от него не осталось, кроме черного пепла, и кости его рассыпались в прах, а на выжженной пустоши впредь так и не выросло ни травинки. Турина же погребли в высоком кургане, на том самом месте, где упал он; и обломки Гуртанга предали земле вместе с ним. Когда же все было сделано и менестрели людей и эльфов сложили скорбную песнь о доблести Турамбара и красоте Ниниэли, принесли огромный серый камень и установили его на вершине кургана, а на нем начертали эльфы Рунами Дориата:

Дата добавления: 2015-08-21